ПОХВАЛА НЕЗНАНИЮ

Мы привыкли считать: знание, если оно фундаментально, — ценность само по себе и необходимый элемент духовной культуры. А можно ли ценить незнание? Если студент не знает предмета, он плохой студент; если специалист не знает чего-то существенного в своей области, он плохой специалист; если кто-то не знает, что такое закон всемирною тяготения, он просто некультурный человек.
Но, говоря так, мы смешиваем незнание и невежество.
Одно дело — не владеть уже полученными знаниями, вошедшими в арсенал культуры. Совсем другое — не знать того, чего еще не знает никто. В первом случае мы можем употреблять термин «невежество», и то с оговорками. Да, время энциклопедистов прошло, и каждый неизбежно будет «невеждой» в какой-то области. Но считать ли невеждой того, кто четко осознает свое незнание? Скорее, невежда тот, кто ничего не осознает.
Второй случай еще интереснее. Можно ли обвинять в невежестве физиков прошлого века на том основании, что они не знали квантовой механики и не подозревали, что она будет создана? Очевидно, нет. А как быть с осознанием границ современного знания и стоящих перед нами проблем? Это ведь форма фиксации нашего незнания. Но о невежестве здесь не может быть и речи. Напротив, перед нами особая форма рефлексии, без которой не может развиваться наука, важный компонент духовной культуры. Возникает даже вопрос: а чему надо в первую очередь учить, знанию или такого рода незнанию? Но — все по порядку.
Принцип Гийома
В одной из работ французского лингвиста Постава Гийома сформулирован тезис, способный претендовать на роль фундаментального принципа теории познания: «Наука основана на интуитивном понимании того, что видимый мир говорит о скрытых вещах, которые он отражает, но на которые не похож». Назовем это принципом Гийома. По сути, он утверждает: наука основана на осознании нашего незнания. Да, мы почти никогда не удовлетворены уровнем наших знаний, мы постоянно предполагаем: за освоенным скрывается что-то еще.
Уже маленький ребенок пытается преодолеть границы того, что видит. Он чувствует: любая игрушка скрывает тайну, которую надо разгадать, и стремится дополнить наблюдаемую картину, задавая традиционные вопросы: как, зачем, почему?.. И лишь привычные явления кажутся лишенными таинственности и глубины. Поэтому они часто труднее всего для познания. Да, надо быть Ньютоном, чтобы обратить внимание на упавшее яблоко и специально задуматься над этим тривиальным фактом.
Вся история философии, с Платона и Демокрита, пытается дать интерпретацию принципа Гийома и ответить на вопрос, что собой представляет мир «скрытых вещей», к познанию которого мы стремимся, что кроется за данным и освоенным. Для Демокрита это — атомы и пустота, для Платона — мир объективных идей. То есть, чтобы объяснить познание в его стремлении перейти границу освоенного, мы и сам познаваемый мир пытаемся представить как двухэтажную конструкцию, состоящую из вещей непосредственно данных и скрытых.
Можно выбрать и другой путь. Допустим, в нашем распоряжении — набор приборов. В этом случае мы не будем довольствоваться непосредственно наблюдаемой картиной и не успокоимся, пока не используем весь приборный арсенал. Но к числу познавательных средств относятся не только приборы, но и многое другое: концептуальный аппарат, математические модели, карты и чертежи... То есть «скрытый мир» Гийома можно интерпретировать как мир имеющихся в нашем распоряжении познавательных возможностей. По такому пути пошел Кант, рассматривая, в частности, в качестве средств познания категории рассудка.
Поставим вопрос конкретнее: что такое «скрытый мир» для той или иной области знания? Можно ли что-то о нем сказать? Вопрос важный: речь фактически идет о познавательных ресурсах науки, о потенциале ее развития.
Знание о незнании
Но как зафиксировать то, что еще не стало достоянием знания? «Скрытые вещи» потому и скрытые, что о них ничего нельзя сказать. Но так ли? В свете сказанного ясно: незнание определяется уровнем развития науки и культуры, знания и методов его получения. Его сферу можно зафиксировать — и надо отличать от сферы неведения. Последнее — это то, о чем мы действительно не можем сказать ничего конкретного.
Назовем незнанием то, что можно выразить в виде вопроса или эквивалентного утверждения типа: «Я не знаю того-то». «Что-то» в данном случае — это вполне определенные объекты и их характеристики. Мы можем не знать химического состава какого-то вещества, расстояния между какими-то городами, даты рождения или смерти политического деятеля далекого прошлого, причины каких-то явлений... Во всех этих случаях можно поставить и конкретный вопрос или сформулировать задачу выяснения того, чего мы не знаем.
Но речь же идет о знании! — возразит въедливый читатель. И он прав: речь действительно — об особом виде знания, о знании отсутствия у нас определенных конкретных знаний. Это и есть форма фиксации незнания: осознанное незнание, рефлексия по поводу границ познанного.
Поясним. В данном контексте нас интересуют не границы эрудиции отдельного человека, а границы познания, заданные уровнем развития науки и культуры. На этом уровне мы способны сформулировать определенное количество вопросов, задач, проблем — это и образует сферу незнания. Все, что в принципе не выразимо подобным образом, для нас просто не существует как нечто определенное. Это сфера неведения. Образно выражаясь, неведение — это то, что определено для Бога, но не для нас. Так, Демокрит не знал точных размеров своих атомов, но мог в принципе поставить соответствующим вопрос. Однако он не ведал о спине электрона или о принципе Паули.
Злоключения графа Пато
Структура незнания иерархична. Вы можете попросить своего сослуживца перечислить его знакомых, их пол, возраст, место рождения, род занятий и т.д. Это зафиксирует первый уровень вашего незнания: перечисленные вопросы могут быть заданы без дополнительных предположений, кроме того, что все люди имеют пол, возраст и прочие названные характеристики. Но среди знакомых вашего сослуживца могут оказаться боксер, писатель, летчик-испытатель... Поэтому возможны вопросы более специального характера, предполагающие введение дополнительных гипотез. Скажем: «Если среди ваших знакомых есть писатель, какие произведения он написал?».
Действуя так же применительно к науке, мы получим развернутую программу, нацеленную на получение и фиксацию нового знания, выявим перспективу развития данной науки в части, зависящей от уже накопленных знаний. То есть незнание — это область нашего целеполагания, планирования нашей познавательной деятельности.
Иерархическую структуру незнания можно показать на примере старой шутки о графе и графине Пато. Граф Пато играл в лото и проиграл пальто; а графиня Пато не знала про то, что граф Пато играл в лото и проиграл пальто; но граф Пато не знал про то, что графиня Пато не знает про то, что граф Пато играл в лото и проигран пальто; а графиня Пато не знала про то...
Суть шутки в том, что рассказ можно продолжать бесконечно. Но, присмотревшись более внимательно, легко заметить: граф и графиня — в неравных условиях. Проигравшийся граф предается сомнениям на первом уровне иерархии незнания, ибо не нуждается для постановки своего вопроса в дополнительных предположениях. А вот графиня должна рассуждать так: если граф играл в лото, то не ясно, выиграл он или проиграл, а если проиграл, то что именно? Гипотеза о проигрыше пальто неизбежно затеряется среди множества других равноправных предположений: почему пальто, а не цилиндр или часы? В этих условиях проигрыш пальто ближе к неведенью, чем к незнанию. Поэтому графиня вообще не может задать вопрос: «А знает ли граф о том, что я не знаю о проигрыше пальто?» Вопрос можно сформулировать только так: «Если граф играл и проигрался, то знает ли он о моем незнании?».
При более внимательном рассмотрении шутка не проходит: графиня и граф неравноправны, и чисто механически продолжать рассказ до бесконечности нельзя.
Тайна метода Шерлока Холмса
Герой Конан Дойля сыщик Шерлок Холмс прославился своим методом, который он сам именует дедуктивным. Перед наблюдательностью и логикой, с его точки зрения, не устоит ни одна тайна. «По одной капле воды, — утверждает он, — человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого и никогда о них не слыхал».
В чем же тайна метода Холмса? Поиском ответа занялся известный современный логик Я. Хинтикка. Вопрос не праздный; в сфере обыденных представлений логическому выводу традиционно отводится важная роль в получении новой информации. Так полагает и Холмс. Но в противоположность этому современные логики в большинстве следуют за Л. Витгенштейном и считают, что все логические выводы тавтологичны. Вот почему, пишет Хинтикка, «концепция дедукции и логики Шерлока Холмса бросает серьезный вызов философам-логикам».
Но так называемые дедукции Холмса вовсе не сводятся к выводу заключений из имеющихся посылок!
Холмс постоянно задает вопросы и с их помощью извлекает новые посылки либо из хаоса фоновой информации, либо путем дополнительных наблюдений. Но мы видели: вопросы — это способ фиксации незнания. Значит, тайна Холмса — в его способности задавать вопросы, выявляя наше незнание в рамках той или иной конкретной ситуации. «Развязка почти каждого хорошего детективного рассказа или романа, написанного в духе повествований о Шерлоке Холмсе, — пишет Я. Хинтикка, — может быть представлена в форме действительных или воображаемых вопросов, которые Холмс адресует самому себе».
Впервые встретив доктора Уотсона, Холмс сразу определяет, что тот жил в Афганистане. «Он только что приехал из тропиков — лицо у него смуглое, но это не природный оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее». В явном виде здесь нет никаких вопросов, но неявно они присутствуют. Рассуждение можно представить и иначе: лицо у него смуглое, но неясно, загар это или природный оттенок кожи. А как отличить? А какой цвет кожи под одеждой? Ага, запястья светлые. Где же он мог так загореть? В таком виде это рассуждение более поучительно, ибо хорошо показывает: Шерлок Холмс неуклонно следует принципу Гийома и за непосредственно данным ищет мир «скрытых вещей».
Вопросы деловые и праздные
Неведение, в отличие от незнания, нельзя зафиксировать в форме конкретных утверждений типа: «Я не знаю того-то». Это «что-то» в данном случае не заменить конкретными характеристиками. Поэтому мы получаем тавтологию: «Я не знаю того, чего не знаю». Тавтология такого типа — это и есть признак неведения.
Значит ли это, что в данном случае нельзя поставить никакого вопроса? Казалось бы, нет. Почему бы, скажем, не спросить: «Какие явления нам еще неизвестны?» Но вдумаемся в суть этого вопроса. Его можно расшифровать так: каковы характеристики явлений, никаких характеристик которых мы не знаем? Самой формулировкой вопроса отрицается возможность ответа: как можно узнать нечто неизвестной чем?
Сделаем оговорку. На вопрос о том, какие явления нам неизвестны, можно получить и такой ответ: нам неизвестны люди с песьими головами. Но это лишь другая трактовка вопроса, точнее, другое понимание слова «неизвестный». Люди с песьими головами нам известны: знакомы на уровне фантазии, фольклорных образов, но не известны в том смысле, что мы никогда не сталкивались с ними в реальности.
Значит, мы не можем поставить задачу поиска новых, еще неизвестных явлений, новых минералов, новых видов животных и растений? Такая задача — точнее, желание, конечно, существует, но обратим внимание: ставя вопрос, фиксирующий незнание, мы хорошо знаем, что именно нам надо искать, что исследовать, и это в принципе позволяет найти соответствующий метод, то есть построить исследовательскую программу. В случае поиска неизвестного такого особого метода быть не может, ибо нет никаких оснований для его спецификации.
Целенаправленный поиск неизвестных — точнее, неведомых явлений — невозможен. Мы должны просто продолжать делать то, что делали до сих пор, ибо неведение открывается лишь побочным образом. Можно поставить задачу поиска видов животных или растений, не предусмотренных существующей систематикой. Вероятно, они есть. Но что делать биологу для их поиска? То же, что и раньше: пользоваться существующей систематикой при описании флоры и фауны тех или иных районов. Поэтому задачи или вопросы, направленные на фиксацию неведения, мы назовем праздными в отличие от деловых вопросов или задач, фиксирующих незнание. Праздные задачи не образуют научной программы, не задают конкретной исследовательской деятельности.
Что такое открытие?
После открытия Австралии правомерно было поставить вопрос о населяющих ее животных, об образе их жизни, способах размножения и т.д. Это составляло сферу незнания. Но невозможно было поставить вопрос о том, в течение какого времени кенгуру носит детеныша в сумке, ибо никто еще не знал о существовании сумчатых. Это было в сфере неведения. А вот сказать нечто подобное об «открытии» Галле планеты Нептун — нельзя. На первый взгляд оба случая идентичны: биологи открыли новый вид, Галле обнаружил новую планету. Но никакие данные биологии не давали оснований предположить существование сумчатых. А Нептун теоретически предсказал Леверье на основании возмущений Урана. Их обнаружение — тоже не из сферы неведения: существовали теоретические расчеты движения планет, и вопрос об их эмпирической проверке был вполне деловым вопросом.
Уточним в свете сказанного понятие «открытие» и противопоставим ему «выяснение» или «обнаружение».
Можно выяснить род занятий нашего знакомого: обнаружить, что он летчик. Это из сферы ликвидации незнания. Галле не открыл, а обнаружил планету Нептун. Но наука открыла сумчатых животных, явление электризации трением, радиоактивность и многое другое.
Открытия такого рода часто означают переворот в науке, но на них не выйти путем целенаправленного поиска. Из незнания в неведение нет рационального пути. С этой точки зрения, так называемые географические открытия — это чаще выяснение или обнаружение: при наличии географической карты и системы координат возможен деловой вопрос о наличии или отсутствии островов в определенном районе океана или водопадов на еще неисследованной реке. Поэтому точнее сказать, например, что Ливингстон не открыл, а обнаружил или впервые описал водопад Виктория.
Открытие — соприкосновение с неведением. Особенность открытий — то, что их не достичь путем постановки соответствующих деловых вопросов: существующий уровень развития культуры не дает для этого оснований. Принципиальную невозможность постановки того или иного вопроса надо при этом отличать от его нетрадиционности в рамках той или иной науки или культуры в целом. Легче всего ставить традиционные вопросы, которые, так сказать, у всех на губах, труднее — нетрадиционные. Неведение же — вовсе за пределами нашего целеполагания.
Неведение и потенциал развития науки
Способны ли мы как-то оценить сферу неведения или потенциал науки поддается оценке лишь в части незнания? Начнем с того, что вопрос о том, какие явления нам еще неизвестны, нельзя смешивать с вопросом о существовании таких явлений.
В общем плане на последний вопрос нетрудно ответить: вероятно, такие явления существуют. Ответ можно даже усилить: несомненно, они существуют. И я уверен: большинство ученых примет и эту усиленную формулировку, — у них есть для этого основания. То есть принцип Гийома ориентирован не только на незнание, но и на неведение.
Вопрос о существовании неведомых явлений не требует их характеристики. Его можно трактовать как вопрос не о мире, а о познании, о состоянии той или иной области науки, о том, можно ли в этой области ждать открытий. Мы постоянно даем такого рода оценки и от одних областей ждем больше, чем от других. На каком основании?
Прежде всего — на основании предыдущего опыта. В этом плане бросается в глаза разительное неравноправие научных дисциплин: одни из них на протяжении своей истории дали человечеству наиболее принципиальные открытия, другие — почти не имеют их вообще. Конечно, это накладывает определенный отпечаток и на наши ожидания.
Бросается в глаза и связь этой способности делать открытия с использованием технических средств исследования, с наличием постоянно растущего арсенала приборов и экспериментальных установок. Вспомним о роли микроскопа в открытии мира микроорганизмов, о роли телескопа в развитии астрономии, начиная с открытия Галилеем пятен на Солнце, о роли фотопластинки в открытии рентгеновских лучей и радиоактивности. Да, богатый технический арсенал науки обогащает мир незнания, но это и окно в мир неведения. Правда, открывается это окно не на уровне целенаправленных акций, а случайным и побочным образом.
Познание и проектирование
Все приведенные примеры относились в основном к сфере эмпирического исследования. Но это не значит, что на уровне теории мы не открываем новых явлений. Вспомним хотя бы теоретическое открытие позитрона Дираком. И все же перенос противопоставления незнания и неведения в область теоретического мышления нуждается в существенных дополнениях. Даже естественный язык зафиксировал здесь специфику ситуации: теории мы не обнаруживаем и не открываем, но строим или формулируем. Это относится и к классификации, районированию, созданию новых способов изображения. Из сферы обнаружений и открытий мы попадаем в сферу проектов и их реализаций, в сферу научной теоретической инженерии. Потенциал развития науки определяется здесь наличием соответствующих проектов, их характером, уровнем развития самих средств проектирования.
Вот конкретный пример такого проекта из области лингвистики: «Целью синтаксического исследования данного языка, — пишет Н. Хомский, — является построение грамматики, которую можно рассматривать как механизм некоторого рода, порождающий предложения этого языка». Обратите внимание: речь не о том, что надо что-то выяснить, обнаружить, описать или измерить, но о построении алгоритма, порождающего предложения данного языка.
Каждая уже созданная и функционирующая теория может быть образцом для построения новых теорий — играть роль проекта. «Теории, посвященные остальной физике, — пишет Р. Фейнман, — очень похожи на квантовую электродинамику... Почему все физические теории имеют столь сходную структуру?» Одну из возможных причин он видит в ограниченности воображения физиков: «встретившись с новым явлением, мы пытаемся вогнать его в уже имеющиеся рамки». Но это и значит строить новые теории по образцу уже имеющихся, используя последние как проекты.
Проекты бывают, однако, типовые и оригинальные. Здесь и проходит граница между незнанием и неведением. Так, теория эрозионных циклов Дэвиса, сыгравшая огромную роль в развитии геоморфологии, построена в значительной степени по образцу дарвиновской теории развития коралловых островов. У Дарвина все определяется взаимодействием двух факторов: ростом кораллового рифа, с одной стороны, и опусканием дна океана, с другой. Дэвис использует аналогичный принцип при описании развития рельефа, у него тоже два фактора: тектонические поднятия, с одной стороны, и процессы эрозии, с другой. Таким образом, теория Дэвиса является реализацией некоторого «типового проекта».
А вот Докучаев, с чьим именем неразрывно связано отечественное почвоведение, создает новый проект мировосприятия, но — как бы побочным образом. Так часто бывает и с открытиями. Исследователи отмечают: Докучаев пришел в почвоведение как геолог, и это способствовало восприятию почвы как особого естественного тела Природы. Вначале он работал в рамках сложившихся традиций. Но полученный им результат, показывающий, что почва — продукт совокупного действия ряда природных факторов, стал образцом или проектом нового системного подхода в науках о Земле.
Итак, «скрытый мир» Гийома не только обнаруживается и открывается, но и конструируется. Мы строим мир, возводя здания новых теории, создавая математический аппарат, формулируя принципы классификации, районирования и периодизации. Мы строим его и в буквальном техническом смысле слова, обеспечивая рост экспериментальных средств исследования. И оценивая потенциал роста науки, необходимо учитывать и количество возможных вопросов, характеризующих объем незнания, и набор «типовых проектов» теорий, и технический арсенал, и, наконец, интуитивное ожидание открытий.
Проекты новых наук
В качестве заключения рассмотрим еще один возможный в принципе вариант развития науки, связанный с гипертрофией методологических ориентации.
Американский географ Фред Лукерман сформулировал пять вопросов, с которыми неизменно сталкивались географы и которые «не имели однозначного решения». «1. Какие объекты в окружающем человека мире подлежат наблюдению и изучению? 2. Каков наилучший способ их изучения? 3. Каким образом следует обобщать массу собранных данных, чтобы выявить некий значимый тип пространственной упорядоченности на Земле? 4. Как объяснить или хотя бы приблизиться к объяснению существующей упорядоченности? 5. Как доводить до сведения других ученых полученные результаты?».
Бросается в глаза следующее. Во-первых, все эти вопросы вовсе не характеризуют наше незнание чего-либо в Природе. Мы спрашиваем не Природу, а себя, и ответ требует не исследования, а проектирования. Во-вторых, речь не о проектах теорий или классификаций, а о проектировании науки в целом, включая ее предметные границы, средства и методы. Отвечая, скажем, на вопрос о том, какие объекты подлежат изучению, мы можем получить и географию почв, и географию населения, и многое другое, то есть разные научные дисциплины.
Наука, ориентированная на вопросы такого типа, стремится к постоянной и коренной перестройке самой себя, к формированию новых дочерних дисциплин, фактически — стать другой наукой. Это может свидетельствовать о том, что она исчерпала свой потенциал и ищет новые возможности на пути построения методологических проектов. Для таких дисциплин характерен интерес к проблемам философии и логики науки, постоянные аналогии с другими областями знания, попытки заимствовать чужие подходы и категориальные представления. Можно сказать, что для них характерна ярко выраженная обще культурная ориентация. Кстати, в работах географов последних десятилетий заметна такая методологическая и общекультурная доминанты.
Вернемся к главному. Возможны проекты не только теорий или классификаций, но и наук в целом. Так, Эрнст Геккель в свое время выдвинул проект науки экологии. Проект оказался удачным: экология живет и развивается. Но наряду с этим огромное количество таких проектов оказываются бесплодным и никем не реализуются. Почему? Каким требованиям должен удовлетворять проект науки? Вопрос слишком сложен, чтобы его рассматривать здесь в полном объеме, но один из его аспектов тесно связан с нашей темой.
В 1980 году в журнале «Химия и жизнь» появился шутливый проект новой науки под названием флаконика. Речь шла об обобщении понятия «флакон». Что такое обыкновенная бутылка? Это — оболочка, изолирующая содержимое от окружающей среды. Но ту же функцию выполняет и водолазный скафандр, и космический корабль... Все это — флаконы. Обобщение можно продолжить: если мы хотим изолировать ребенка от влияния улицы, почему бы не рассматривать это как задачу построения флакона? Шутка шуткой, а почему бы и впрямь не создать общую науку флаконику?
Для ответа поставим еще один вопрос: а что мы хотим узнать о флаконе в таком общем его понимании, то есть в чем состоит наше незнание? На этот вопрос авторы проекта ответа не дают. А без этого, по принципу Гийома, не может быть и науки.
Проекты новых наук, как шутливые типа зонтиковедения американского философа Сомервилла, так и серьезные, часто ориентированы прежде всего на выделение нового класса объектов, якобы подлежащих изучению. А между тем основным содержанием таких проектов должно быть незнание. Отсутствие незнания, то есть задач и проблем, — самая страшная болезнь для ученого и науки.
Михаил Розов, ж.Знание - сила №1, 2009
ЛЖ
read more...

Университет как фильтр

Новые условия заставляют старые институты меняться. И одновременно создавать критерии, позволяющие оценить эти изменения. Например, ежегодный повод для патриотической печали — международные рейтинги вузов. Россия в этих рейтингах с каждым годом оказывается все ниже. А в рейтинг репутации мировых вузов World Reputation Rankings, составленный британской газетой Times, ни один российский вуз в этом году вообще не попал.
Причин тому множество, но стоит коснуться той, которая может быть исправлена без реформы Министерства образования, замены старого поколения советских преподавателей новыми иностранными специалистами, а также немедленного превращения всех вузов в базы инновационного развития.
Как университеты, никому еще вчера не известные, оказываются научными и образовательными центрами международного масштаба? Конечно, их развитие связано с привлечением колоссальных ресурсов. Примеры тому мы видим в Японии и Китае. Традиционно сильные позиции у классических университетов, и оказаться в этом отношении впереди Оксфорда и Гарварда невозможно. Как невозможно и за год-два создать технологическое превосходство, как у Массачусетского. Но университет оценивается в том числе по качествам своих выпускников, а лучшие выпускники традиционно получаются из хороших абитуриентов. В свою очередь умные и амбициозные абитуриенты обычно поступают в те университеты, которые они полагают сильными и престижными.
Важную роль для выбора вуза нередко играет то, что университет производит в публичном пространстве. Внимание: в публичном пространстве. А значит, это не издание монографий и сборников, которые передаются в вузовские библиотеки. И не проведение конференций для специалистов. Это то, чем занимается Oxford University Press. Или Harvard Business Review. Или гуманитарная Сорбонна, которая уже не первый год оказывается одним из немногих нетехнических вузов в верхних строчках международных рейтингов.

Что делают все эти университеты? Профанируют научную деятельность, размениваясь на популярные издания и заметки в периодику? Заставляют преподавателей «торговать лицом», вместо того, чтобы заниматься серьезной академической работой? Часто приходится слышать именно такие отзывы о публичной роли интеллектуала. Но задача здесь отнюдь не просто пиар университета для абитуриентов и их родителей. Собственно, публичная деятельность — это для университета один из основных способов выполнять общественно значимую функцию, хоть какую-то, кроме производства знания в конкретной узкой области.
Университеты обладают уникальной компетенцией. Они умеют фильтровать информацию. Только в европейской научной традиции есть механизм наследования и приращения знания, позволяющий отделить серьезную книгу от откровений очередного академика Фоменко, а экологическую инициативу — от «изобретений» Петрика. Эта роль традиционно обозначается как экспертиза. И она нужна не только для государства и бизнеса, она нужна обществу. Из-за ее отсутствия слышны жалобы о росте мракобесия и неграмотности, возвращении язычества и суеверий, и одновременно о чудовищном неконтролируемом росте количества информации. Ничего удивительного — мракобесие всегда растет, если ему не противостоят.
Как раз англосаксы и азиаты отдают себе отчет в том, что для оздоровления общества, роста экономики и укрепления власти нужны образованные и умные люди. Не только в университетах. Но главное, что помимо государственных деятелей и крупных бизнесменов это понимают люди, сидящие в пресс-отделах и PR-службах университетов Калифорнии, Лондона и Торонто. Профессора, не считающие приглашение на телевидение провокацией и попыткой опошлить то разумное и вечное, что они будут говорить. Хотя и от этого никто не застрахован.
Традиционное возражение: «А что у нас пиарить?» Тем, кто уверен, что публичного обсуждения заслуживают только открытия, приносящие Нобелевскую премию, стоит зайти на сайт Массачусетского технологического университета. Далеко не каждый день там появляется новость о создании искусственного интеллекта. Наоборот, в доступной форме специалисты рассказывают о роли исследований, пусть и некрупных, в жизни общества. Заодно граждане привыкают к тому, что в мире науки происходят какие-то события. Точно так же и университет Саратова, Перми, Томска или Казани может быть источником новостей, а не только пожирателем бюджета «на социалку».
Университеты утратили былую монополию на распространение знания. Википедия, интернет-конференции, журналы, Khan Academy, виртуальные курсы вполне реальных вузов — все это давно делается, и не только силами академической общественности. Но право фильтровать значимую для общества информацию пока никто больше получить не может. Впрочем, может быть, это тоже ненадолго. Если институт не хочет изменяться, он исчезает.
Московские новости
read more...

Какой прок от профессиональных сообществ

Во многих организациях сотрудники объединяются по профессиональным интересам, чтобы обмени­ваться информацией и вместе думать над трудными вопросами. Такие «сообщества практиков», если грамотно ими управлять, могут сделать много полезного.
Если ваши самые умные сотрудни­ки собираются и думают, как бы решить интересную им задачку, или предлагают новые решения, хотя их никто об этом и не просит, ваше дело сторона, не так ли? Люди спокойно обмениваются идеями в ин­тернете и, как правило, хотят делать это неза­метно для руководства. Так, еще раз подумайте. Раньше - да, внутренние сети профессионалов существовали только на добровольных началах. Но теперь их пытаются встроить в структуру компаний.
Независимых сообществ с годами стано­вилось все больше, и во многих компаниях о них вспоминали, когда надо было придумать что-нибудь этакое, чтобы закрыть очередную брешь. Но в последнее время по вине внешних сил - новых технологий, глобализации, возрас­тающей нагрузке на работе - эти сообщества стали разрушаться. Приведем в пример историю неформальной группы специалистов из крупной гидротехнической компании, расположенной в пригороде Лондона. Группа образовалась в начале 1990-х. Люди встречались раз в неделю и обсуждали проблемы проектирования новых водоочистных сооружений. Их собрания прохо­дили так интересно, что собирали толпы народу. Сообщество поначалу процветало именно бла­годаря своей свободе: люди участвовали в нем только по желанию и объединяли их професси­ональные интересы. В зале для совещаний на больших столах они раскладывали чертежи, рас­сматривали их, спорили, почему одно решение годится для систем местного водоснабжения, а другое нет. И придумали, как сократить время и затраты на разработку системы. Они собрали много информации, позаимствовали решения из других дисциплин и проектов.
Тогда считалось, что от начальства лучше держаться подальше: стоит ему вмешаться в работу, как от духа товарищества не останется и следа. Но на самом деле сообщество распалось потому, что у него не было формального стерж­ня. Произошла вполне обычная вещь. Прежние единомышленники благодаря интернету полу­чили доступ к более совершенным методам про­ектирования конструкций и к огромным масси­вам информации. Появилось гораздо больше возможностей завязывать профессиональные связи в других странах, привлекать в сообщество и к конкретным проектам новых людей. Вскоре инженеры уже плотно сидели каждый за своим столом, собирая и анализируя данные, рассмат­ривая многочисленные варианты конструкций и общаясь с коллегами со всего света. Куда-то делась былая сплоченность сообщества, его доверительная атмосфера. Инженерам было yже трудно выкроить личное время для встреч. И в итоге сообщество распалось - а заодно рух­нули надежды на то, что оно по-прежнему так и будет выдавать неординарные решения.
Как показало наше исследование, по тем же причинам прекратилась жизнь и многих других сообществ, но некоторые все-таки выстояли и да­же процветают. Но они сильно отличаются от прежних. Теперь это контролируемые руководст­вом, вписанные в официальную оргструктуру образования со своими конкретными задачами, иерархией и сферой ответственности.
Эту метаморфозу мы наблюдали по ходу на­шей консалтинговой и научной работы. Иссле­дование мы проводили вместе с сообществом инноваторов и профессионалов бизнес-школы Уорвика; финансировали ее центр исследований инновационного производства той же школы и нефтесервисная компания Schlumberger. Чтобы оценить моральное и физическое состо­яние сообществ и степень их влияния, мы изу­чили - количественными методами - работу 52 сообществ из десяти отраслей и - качест­венными -140 с лишним сообществ примерно десяти организаций, проведя интервью с техни­ческим персоналом, руководителями отделов, членами сообществ и топ-менеджерами.
Насколько изменилась сама природа профес­сиональных объединений, видно на примере сообществ строительно-инжиниринговой кор­порации Fluor. Тут функциональная оргструктура уступает место глобальным сообществам. Основной структурной единицей остаются про­ектные группы, но в работе они опираются на 44 группы, созданные по принципу конкретной профессиональной специализации или отрас­левой направленности и насчитывающих до 24 тысяч активных членов. Сообщества делают то, за что прежде отвечали функциональные службы, - разрабатывают производственные методики и процедуры, издают техническую документацию, отвечают за профессиональный и карьерный рост сотрудников, организуют консультации экспертов и помогают с решением технических вопросов. В Fluor сообщества - лучший источник технических знаний.
Вот лишь один пример. Не так давно группа, работавшая на проекте очистки местности, за­грязненной радиоактивными отходами, должна была возвести грунтовой барьер вокруг давно уже заброшенного дренажного поля, на которое сливали радиоактивную воду. Но органы власти, которые отвечают за состояние окружающей среды, потребовали, чтобы Fluor сначала нашла вырытый 30 лет назад и уже совсем разрушен­ный колодец и засыпала бы его, чтобы не до­пустить загрязнения грунтовых вод. Архивных данных, которые бы подтвердили, что колодец когда-то существовал в этом месте, не нашли, не обнаружил его и георадар. А просто сни­мать загрязненный грунт, чтобы докопаться до колодца, было бы дорого, да и опасно для здо­ровья рабочих. Группа обратилась за помощью к сообществам, и кто-то предложил воспользо­ваться технологией из другой отрасли. Колодец был найден. А за следующие два месяца Fluor так же обнаружила более ста колодцев. Если бы не помощь сообщества, проектная группа наверняка прибегла бы к дорогостоящим и, воз­можно, неэффективным технологиям. Любой специалист может посоветоваться с коллегами, но в распоряжении инженеров Fluor - развет­вленная глобальная сеть экспертов, которую нельзя создать и поддерживать в одиночку.
Стратегия создания сообществ
Нынешним сообществам, в отличие от прежних - свободных и самоорганизующихся, нужна четкая структура. Мы выявили четыре принципа, по ко­торым формируются эффективные сообщества.
Решение проблем, важных для орга­низации. Устойчивое сообщество занимается реальными задачами, которые ставит корпора­тивное руководство. Один из приоритетов фармацевтической компании Pfizer - безопасность ее лекарств. Здесь разрабатываются самые раз­ные препараты - одновременно ведется около 200 проектов. Выполняются они в разных стра­нах, с помощью разных технологий, и лекарства предназначены для лечения разных болезней. Вопросы безопасности разработчики обсуждают с сообществами двух типов - советами по безо­пасности препаратов и экспертными группами. Около 20% сотрудников Pfizer, занимающихся проблемой безопасности ее препаратов, участ­вуют в работе сообществ хотя бы одного типа.
У каждого из девяти советов своя специали­зация - препараты для лечения конкретных органов, например печени или сердца, или более широкие вопросы, скажем безопасность лекарств, применяемых в педиатрии. В каждом совете около десяти экспертов; все они хорошо знают токсикологию, химию, классификацию болезней, организацию клинических исследо­ваний. Задача советов - помогать разработ­чикам, разбирать трудные случаи, связанные с безопасностью лекарств. В советах работают и добровольцы, и люди, назначенные руко­водством. Они, по словам Тима Андерсона, главы отдела НИОКР в сфере безопасности лекарств, - лучшие эксперты в этих вопросах. Назначение в совет - знак того, что человека считают асом в своем деле.
У Pfizer с десяток экспертных групп, и участ­вовать в их работе может любой желающий. Сообщества ориентированы либо на конкрет­ные сферы, например функции лабораторий, и методы работы, либо на новые технологии. Если консультации нужны часто, экспертная группа может получить статус совета.
Поскольку советы и экспертные группы причастны ко всем разработкам, они комплексно подходят к возможным проблемам безопаснос­ти лекарств: сравнивают данные, анализируют информацию об испытаниях и эффективности сходных препаратов. Иногда решения относи­тельно результатов работы одной группы они принимают, основываясь на данных испытаний и заключениях о лекарствах, созданных другими коллективами, - тем самым они на несколько месяцев сокращают время на разработку. Ска­жем, совет по безопасности препаратов для почек предположил, что испытания нового биомаркера покажут, появятся ли у людей проб­лемы с побочным эффектом, наблюдаемым при испытаниях на животных. В итоге один из проектов намного быстрее перешел к предвари­тельным клиническим испытаниям. А от продол­жительности периода разработки зависит срок жизни продукта и его прибыльность, так как при оформлении патентов время отсчитывается с момента, как начинается процесс разработок.
Если говорить о мире, не связанном с бизне­сом, то ООН создала 12 сообществ для решения социальных и экономических проблем Индии. В работе «Биржи инновационных решений», созданной в рамках Программы развития ООН для Индии, участвуют представители госуч­реждений, агентств по развитию и НКО. Эти «сообщества практиков» занимаются пробле­мами образования, профилактики ВИЧ/ СПИДа, питания населения. Сейчас в каждом сообществе 3-4 тысячи человек. Они создают условия для того, чтобы простые люди - работники низ­шего звена могли передавать в госучреждения, органы власти и другие структуры информацию о том, как проводятся те или иные подпрограм­мы. «Благодаря Бирже инновационных реше­ний мы охватили больше народу, чем любыми другими программами, поскольку для нее не существуют формальных границ, бюрократи­ческих или государственных, и благодаря ей люди могут взаимодействовать, независимо от того, в каких организациях они работают или где живут», - говорит Максин Олсон, бывший руководитель программы ООН в Индии.
Кроме того, сообщества выполняют функции исследовательских отделов: они находят вари­анты решения важных проблем и выбирают самые перспективные. Скажем, сообщество по безопасности продуктов питания помогло разработать меню для индийских школ. Поддер­живая связь с местными фермерами, они нала­дили постоянные поставки овощей. Поскольку типичное индийское меню обеспечивает всего 10% необходимых человеку витаминов и мине­ралов, дополнительные овощи, которые дети получали на обед, способствовали укреплению их здоровья.
Определение целей и отчетности. Четко сформулированные задачи и необходимость отчитываться отнюдь не препятствуют обмену идеями и информацией. Наоборот, они держат сообщества в тонусе, направляют их интеллекту­альную деятельность в нужное русло. А главное, они помогают сообществам вносить реальный вклад в работу компании.
Сообщества нефтегазовой компании ConocoPhillips подчиняются функциональным группам, отвечающим за освоение передового опыта в конкретных областях, например в до­быче нефти и газа. Функциональным группам задают цели и четкие параметры: скажем, на столько-то баррелей сократить объем неизвлеченной нефти. Каждое сообщество отвечает за свою часть общей задачи и следит за тем, как она решается в целом. Скажем, когда ConocoPhillips озаботилась проблемой более эффективной эксплуатации скважин, функциональная груп­па создала сообщество, которое и придумало, как на 10% в год уменьшить потери, вызванные неисправностью оборудования.
Повседневная работа сообществ, если у них есть четкие задачи, мало отличается от работы проектных групп. Но цели обычно им ставят другие - они определяются стратегическими потребностями организации. Советы по безо­пасности лекарств Pfizer решают задачи, значи­мые для всей компании, но неподъемные для проектных групп, которые должны добиваться конкретных результатов. Совет по безопасности препаратов для лечения болезней почек раз­рабатывает общую концепцию долгосрочной стратегии исследований почечной токсичности, ищет возможности для обмена ресурсами между «родственными» исследовательскими проектами и сотрудничества с другими организациями.
Грамотное управление. Чтобы сообщества укоренились в организации, они должны взаи­модействовать с руководством на официальной основе и по всем понятным принципам.
Обычно в компаниях каждое сообщество поручают заботам кого-нибудь из топ-менед­жеров. Если человек не понимает целей сооб­щества и его значимость, то он будет не столько руководить его работой, сколько мешать ей. Если же он прокладывает для сообщества общий курс, учитывая его долгосрочные професси­ональные интересы, то его вклад в развитие бизнеса может оказаться очень весомым.
В компании Pfizer координировать деятель­ность сообществ поручено двум топ-менедже­рам. Это главы подразделения НИОКР в сфере безопасности лекарств и подразделения бе­зопасности лекарственных средств и рисков, связанных с их применением, - двух крупных организаций, в работе которых участвуют со­веты по безопасности. Оба руководителя раз в полгода встречаются с их лидерами, чтобы наметить цели, обсудить возникающие пробле­мы и понять, чем и как нужно помогать сооб­ществам. Например, один совет выдвинул такую идею: собрать данные о пациентах за десять лет и свести их в единую таблицу, чтобы отследить типичную реакцию на биомаркеры больных разных групп. Координаторы в ответ предло­жили более строгий научный подход: создать интерактивную реляционную базу данных.
Высокие ожидания. Хотя отношение начальства - субстанция нематериальная, оно важно для сообществ - как и для проектных групп. Если руководство заинтересовано в сооб­ществах только на словах, то ничего хорошего на деле не получится. В Индии работу сообществ, участвующих в деятельности Биржи иннова­ционных решений, координируют местные представительства ООН. В какой-то момент сменились главы ооновских представительств. Пришли люди далекие от программы, и связь многих профессионалов с сообществами обор­валась. Только тогда, когда сообществами вплот­ную занялись новые главы представительств ООН, работа снова закипела.
В компании Schlumberger работают 77 тысяч человек из 80 стран. Там у каждого сообщества есть свой координатор - эти люди активно занимаются делами сообщества и держат связь с их лидерами. Скажем, координатор геолого-геофизического сообщества поставил перед ним шесть задач. Например, публиковать в журналах статьи об исследованиях компании по темам, недостаточно освещенным в литературе. В ком­пании Fluor сообщества играют роль технических отделов. По словам Джона Макквари, который курирует систему развития профессиональных знаний, «в технических вопросах глава сообщест­ва - высший авторитет для компании».
Усилить значимость сообществ
Раньше компании не уделяли особого внимания работе сообществ, поскольку участие в них счи­талось этакой самодеятельностью, не имеющей особого значения для бизнеса. Мы же уверены, что можно повысить отдачу от работы сооб­ществ четырьмя способами.
Выделять время для работы в сооб­ществе. Если координация работы экспертной группы считается своего рода хобби, то всегда найдутся более срочные дела. Сейчас во многих компаниях руководство сообществом официаль­но признается одной из служебных функций и учитывается при аттестации. Мы выяснили, что главы сообществ уделяют их делам полдня или день в неделю - в среднем около 17% свое­го времени. Кое-где есть освобожденные руково­дители сообществ. У каждого сообщества Биржи инновационных решений при ООН есть коор­динатор и помощник по исследованиям - это главная и единственная работа этих людей.
В одних компаниях глав сообществ поощряют премиями - их размер зависит от вклада сооб­щества в успех компании. В других - управление сообществом считается непременным условием для карьерного роста. В Schlumberger, напри­мер, это обязательная работа сотрудников (они тратят на нее половину рабочего времени), и ее ежеквартально оценивают вышестоящие.
Обучать глав сообществ. Руководить сообществом нужно иначе, чем проектной группой. Как показывает наше исследование, со­общества приносят большую пользу, только если в компании существует программа подготовки их лидеров. Сообщества Schlumberger каждый год выбирают себе руководителей. Эти люди посещают однодневный тренинг, на котором им объясняют, чем сообщества отличаются от проектных групп, рассказывают, где искать «за­лежи» знаний и опыта, учат, как набирать новых членов, как взаимодействовать с теми, кто не работает в компании, какие рычаги воздействия применять в отношении отделов, формально им не подчиняющихся.
В ConocoPhillips на тренингах, обязательных для всех новых глав сообществ, собравшимся разъясняют, чего от них ждет руководство. Сначала речь идет о том, как работа сообществ соотносится с целями бизнеса. Потом - о том, как управлять сообществом, какую поддержку оказывает компания, какими должны быть результаты работы и т.д. Лидеров учат форму­лировать задачи, пополнять ряды сообщества авторитетными специалистами и определять итоговые показатели.
Устраивайте встречи для членов сооб­ществ. Лет десять назад во многих компаниях думали, что сообщества обмениваются знания­ми спонтанно. Все, что надо энтузиастам, - это собираться от случая к случаю. Сейчас в «со­общества практиков» объединяются люди из разных стран. И хотя все они в основном взаимодействуют, используя интранет и ин­тернет, члены самых жизнеспособных встре­чаются вживую. Очень важно хотя бы изредка общаться лицом к лицу - это способствует взаимопониманию, а без этого трудно просить коллег о помощи и учиться друг у друга.
В Schlumberger сообщества приглашают на ежегодные встречи. Гвоздь программы тут - конкурсы на лучшие решения, благодаря ко­торым клиенты добились очевидных успехов. Жюри выбирают из членов сообществ, а что нужно для победы, всем известно: глубина тех­нической мысли, важность для бизнеса, новизна подхода и элегантность решения. Победители местных конкурсов участвуют в конкурсах регио­нальных, победители региональных - в между­народном, для которого они готовят доклад. На него съезжается около ста человек, в прошлом году там представляли свои идеи 36 специалис­тов. Победители получили денежные призы и награды от руководства Schlumberger.
Пользуйтесь простыми ИТ-технологи­ями - сложные большинству сообществ не нужны. Им, как правило, достаточно дискусси­онных форумов, библиотек документов, лока­торов информации по источникам экспертных знаний, телеконференцсвязи и сайтов для про­ведения интернет-конференций. Мы считаем, что эти технологии должны быть простыми в использовании и знакомыми. Это гораздо лучше, чем «навороченное» ПО.
Когда появились первые «сообщества практи­ков», их принимали на ура - считалось, что стараниями входивших в них профессионалов можно будет распространять, притом очень де­шево, знания и обмениваться опытом. Тогда сооб­щества виделись как некие самоорганизующееся образования, которые живут и развиваются вне корпоративной иерархии, прекрасно обходясь без контроля и опеки руководства. До поры до времени так оно и было. Но и жизнь, и бизнес беспрестанно усложняются, и уже ясно, что для долгого профессионального существования сооб­ществам нужны и структура, и контроль.
Тем не менее, сообщество по-прежнему ра­ботает эффективнее других коллективов организации, обходится дешевле и требует меньше внимания. Сейчас, когда бюджеты сократились, а руководство целиком поглощено борьбой с кри­зисом, сообщества могли бы координировать ра­боту различных подразделений своих компаний, ведь для них не существуют ни географические границы (вспомним Schlumberger и Fluor), ни ор­ганизационные (Pfizer и ConocoPhillips), ни разде­ления на «высших» и «низших» (ООН в Индии). Но сообщества не такие уж и «самодеятельные» объединения, как считалось когда-то. Хотя благо­даря современным ИТ-системам теперь можно взаимодействовать с коллегами по цеху со всего мира, сообществам нужно нечто большее. Они должны стать частью организации, а значит, им надо указывать общий курс и ставить четкие задачи. И еще им нужно внимание руководства. И работать они должны очень эффективно, ибо время специалистов расписано по минутам.
Неформальные профес­сиональные «сообщества практиков» - это недоро­гой и эффективный способ обмена информацией и идеями между специа­листами. Но лучше всего сообщества работают, когда отвечают за реше­ние конкретных задач и когда их контролирует руководство.
Жизнеспособные сооб­щества решают задачи, которые ставит перед ними руководство. В Pfizer, например, они помогают разработчикам в трудных вопросах безопасности лекарственных средств.
Сообщества похожи на проектные группы, но работают в основном на будущее и берутся за проблемы, важные для всей организации. В Pfizer они следят, чтобы исследо­вания в области безопас­ности лекарств опирались на последние достижения науки. Проектные группы должны обеспечивать конкретные результаты, и такое им не по силам.
Современные инфор­мационные технологии позволяют сотрудничать специалистам из разных стран. Но насколько плодотворной будет работа сообществ зависит и от того, станут ли они частью организации. Для этого руководство должно указывать сообществам общий курс, ставить перед ними конкретные задачи и уделять им внимание.
Чем сообщество отличается от проектной группы
Работа на будущее. Сооб­щества, даже если перед ними ставят задачи на каждый год, отвечают за долгосрочное развитие тех или иных отраслей знаний. Что же касается групп, то они ориентиро­ваны на конкретные результаты.
Сотрудничество равных и коллегиальность. Глава сообщества координирует его работу, задавая ей направление, руководит дискуссиями, связывает между собой членов сообщества, но не имеет над ними формальной власти.
Целенаправленное расши­рение сети. Специалисты обычно советуются с кол­легами, если сталкиваются с трудными проблемами. Сообщества сознательно пополняют свои ряды за счет людей и из своих организаций, и из посто­ронних, чтобы круг специ­алистов, к которым можно обращаться за консультаци­ями, был как можно более широким.
Система развития профес­сиональных знаний. Как правило, проектные группы не обязаны постоянно фиксировать и системати­зировать опыт, приобретен­ный компанией в той или иной области; они решают стоящую перед ними кон­кретную задачу. Сообщества, пользуясь знаниями в своей области, берутся за проблемы, которые могут возникнуть в будущем.
Ричард Макдермот - президент компании McDermott Consulting, член сообщества инноваторов и профессионалов бизнес-школы Уорвика, а также стажер бизнес-школы Хенли.
Дуглас Арчибальд - член сообщества инноваторов и профессионалов бизнес-школы Уорвика.
HBR №6-7, 2010
бизнес-библиотека
read more...

Два главных принципа в любой области знаний

В каждом предмете или области знаний существуют лишь два основных понятия, которые необходимо знать. Все остальное либо следует из этих двух принципов, либо является несущественным приложением к ним. Или, как сказал Эйнштейн: «Все должно быть так просто, как это возможно, но не проще этого». Целые индустрии существуют лишь благодаря тому, что они усложняют и запутывают простые знания и навыки, тем самым искусственно формируя для себя рыночную нишу.
Начало этой истории звучит прямо как в анекдоте: экономист заходит в бар. Однако это был реальный экономист Глен Уитман, который вошел в реальный бар Lava Lounge в Лос-Анджелесе в 2002 году. Там он случайно завел разговор с одним из посетителей этого заведения, упомянув невзначай о своей профессии. «Так какие же будут, — поинтересовался незнакомец в продолжение разговора, — Два Принципа в экономике?» «Какие еще Два Принципа?» — переспросил сконфуженный Уитман. «Ну, эти самые Два Принципа. В каждом предмете или области знаний существуют лишь два основных понятия, которые необходимо знать. Все остальное либо следует из этих двух принципов, либо является несущественным приложением к ним». Уитман задумался, а потом ответил: «Первое: стимулы важны (incentives matter). Второе: не бывает ничего даром (there's no such thing as a free lunch)». Такой ответ вполне может претендовать на достойное подытоживание знаний всей экономической науки.
«С того самого вечера, — написал позже Уитман, — я продолжал играть в эту игру Два Принципа. Когда я знакомился с людьми других профессий или теми, кто знал в определенной области больше меня, я всегда задавал им тот же вопрос о Двух Принципах». Когда Уитман написал об этом на своей университетской странице в Интернете, десятки людей прислали ему свои наблюдения, которые каждый желающий может прочитать на английском по этому адресу. Правда, Уитман давно уже не обновлял эту свою страницу, потому что сейчас он увлечен новой карьерой телевизионного сценариста. Два Принципа успешного телесценария, как он поведал мне недавно — это «личность, персонаж, герой» и «никому не интересны личности, персонажи или герои, если сюжет бестолковый».
Уитман считает, что людям так нравится задачка Двух Принципов потому что она заставляет их выпутываться из трясины мелочей и дает возможность окинуть свежим взглядом знакомую им область экспертных знаний. Такой вопрос возвращает людей к самым основам знаний. Посетители странички Уитмена, к примеру, поделились с ним своими выводами о Двух Принципах торговли акциями («Покупай дешево, продавай дорого» («Buy low, sell high»)), а также Двумя Принципами актерского театрального мастерства: «Помни слова роли» и «Не налети на декорации». Эти принципы также точно указывают на противоречия, которые заложены в основу многих профессий. К любимым принципам Уитмена относятся Два Принципа медицины: первый — «Не навреди», а второй — «Чтобы помочь пациенту, врач должен идти на риск нанесения вреда». Мне также понравились два принципа паблик рилейшнз: «Восприятие является реальностью» и «Восприятие редко бывает реальностью». Уитман также утверждает, что наличие именно двух основных принципов является критическим условием: «Три главных принципа не потребуют столь дисциплинированного мышления, а один принцип не сможет отразить полной картины». Или, как сказал Эйнштейн: «Все должно быть так просто, как это возможно, но не проще этого» («Everything should be kept as simple as possible, but no simpler»).
Конечно, всю медицину невозможно упростить до двух основных принципов, но во многих других областях знаний Два Принципа могут оказаться близки к оптимальному числу необходимых утверждений. Целые индустрии консультантов существуют лишь благодаря тому, что они усложняют и запутывают простые знания и навыки, тем самым искусственно формируя для себя рыночную нишу. Задумайтесь, сколько напичканных советами книг по воспитанию детей делают бесполезными Два Принципа, предложенные для данной области одним из читателей Уитмана: «Любви слишком много не бывает» и (несколько перефразируя) «Важно не что говоришь, а что делаешь». Примерно треть книг по саморазвитию и практической психологии, которые попадают ко мне в руки, можно сократить до двух основных принципов: во-первых, «если вы сможете вытерпеть небольшие неудобства и дискомфорт, вы можете достичь практически любых целей», а во-вторых — «просто поразительно, на что способны люди, чтобы избежать неудобств и дискомфорта». Кроме того, я могу лично засвидетельствовать правильность Двух Принципов Уитмана в области журналистики: «Не бывает абсолютной объективности» и «Конец сюжета всегда зависит от срока сдачи материала». Именно поэтому мой рассказ заканчивается ... именно на этом месте.
Домашнее задание: подумайте, какие основные Два Принципа можно сформулировать для вашей специальности или областей знаний.
Автор: Оливер Буркман (Oliver Burkeman), британский журналист и писатель, лауреат премии Ассоциации иностранной прессы. Материал публикуется в переводе с английского.
elitarium
read more...

Метаморфная модель Зальтмана ZMET — история и суть методологии

«Люди, которые использовали этот подход, были приятно удивлены богатыми
знаниям, которые были получены в результате….»
Роберт Шьеффер, профессор по маркетингу, Северо-Западный Университет,
Эрик Лейнингер, старший вице-президент Корпорации «McDonald's»

Метаморфная модель Зальтмана, известная больше в мире, как техника извлечения метафор Зальтмана (ZMET) является запатентованным инструментом исследования рынка. Патент № 5436830 был выдан 25 июля 1995 в США (Методика выявления взаимосвязанных конструкций, влияние мысли на поведение»). Основная суть ZMET— извлечение из бессознательного метафорических образов, которые оказывают влияние на осмысление входящей информации. Методология была разработана доктором Джеральдом Зальтманом в Гарвардской бизнес-школе в начале 1990-х. Метод нашел свое признание в работах по изучению рынка и потребителей учеными разных университетов для изучения различных вопросов, связанных с маркетингом и социологией.
История возникновения метода
В 1990 году Зальтман проводил свой отпуск в Непале. Свои впечатления об этой стране он фиксировал на свою фотокамеру, но ближе к концу своего путешествия, задался мыслью — а как бы хотели представить свою жизнь в Непале люди, которые здесь живут? Тогда он принял решение раздать местным жителям одноразовые фотоаппараты и попросил их сделать снимки, рассказывающие об их жизни в деревне. После обработки снимков, Зальтман отметил некоторые расхождения между фото, сделанными лично и фотографиями, сделанными местными жителями. Тогда он вернулся в непальскую деревню, чтобы задать местным жителям вопросы по сути этих снимков, и через переводчика выяснить запечатленный смысл изображений. Непальцам задавали вопрос: «Если бы вы хотели покинуть эту деревню, какие фотографии вы бы взяли с собой, чтобы показать другим, — что есть ваша жизнь, и как она выглядит?». Выяснилось, что изображения на снимках содержали в себе идеи и мысли, которые достаточно тяжело выразить словами. Например, фотографы часто «отрезали» ноги людей на фотографиях. Оказывается, это делалось умышленно. Несмотря на то, что все вокруг в деревне ходили босиком, каждый житель Непала знает, что у них в стране босые ноги являются признаком бедности. Именно из-за существования социальной нормы, усвоенной каждым жителем «с молоком матери» в отношении босых ног, жители страны хотели приукрасить окружающую действительность через исключение изображений босых ног на своих фото. Стыд за свое бедственное положение они стремились скрыть в коммуникациях с внешним миром. И тогда Зальтман сделал вывод, что только при помощи изображения люди могут донести тот скрытый смысл своих посланий, который зачастую невозможно выразить в словесной форме. Причем, на выбор изображений влияют многочисленные факторы, которые преимущественно человек не осознает, но протекание процессов осмысления в бессознательном, решительно влияет на поступки, действия, решения, выводы. Тем более, что учеными давно доказано, что 95% мыслительной деятельности проходит в бессознательном и не подвергается контролю разума. Как сказал Дж. Зальтман: «Мы слушаем, когда мозг говорит».
Исследование методом ZMET

«Почти все, что влияет на то, что мы говорим и делаем, происходит ниже уровня сознания. Вот почему нам нужны новые методы, чтобы добраться до скрытых (неосознаваемых) знаний и мыслей, и получить то, о чем люди не знают и не догадываются на уровне сознания, но на самом деле — они это знают». Дж. Зальтман.

В среднем американском супермаркете около 30000 наименований товаров. С 1980 года количество продуктов ежегодно увеличивается в три раза. Только в 1996 году некоторые компании ввели в оборот около 17 000 новых продуктов. Для продавцов, эта реальность представляет значительные сложности в поиске ответа на вопрос: «Как выделиться?». Для покупателей, это постоянное затруднение в выборе и поиске ответа на вопрос: «Как я могу получить то, что я хочу?» и «Когда я хочу (или захочу) это?».
В основе метода — сочетание нейробиологии, психоанализа, лингвистики, искусства и теории для выявления ментальных моделей, которые определяют поведение человека. Главная цель метода — вывести на осознаваемый уровень скрытые мысли клиентов, которые непрерывно происходят в их головном мозге. Это своеобразный двуязычный разговорник, который может помочь уменьшить разрыв между языковым барьером в диалоге между потребителями и маркетологами на рынке. Иными словами, в попытке расшифровать иероглифы «выгравированные» на «стенах» наших умов (наши эмоции, чувства, страхи, опасения, ожидания), ZMET может стать новым фундаментальным элементом новой экономики.
Поэты и психиатры понимают, что метафора позволяет рассматривать одну вещь с точки зрения другой. Метафора имеет важнейшее значение для возникновения мысли и решающее значение для выявления скрытых потребностей и эмоций. Но большинство маркетологов настолько погружены в буквальные трактовки и рациональные выводы, что игнорируют их метафорический смысл.
«Люди могут дать нам только то, что мы даем им возможность представить — рассказывает Дж. Зальтман — и в той степени, что подразумевает структура стимула — будь то руководство для дискуссии в фокус-группе или вопрос в ходе исследования. И все люди могут это сделать и ответить. Но нет особого значения в полученных данных. Лежащая на поверхности ценная руда — большая редкость. Чаще всего она залегает очень глубоко. Но для ее поиска и добычи не подходят методы газодобычи. Нужно исследовать более глубоко и другими методами. Как правило, чем глубже вы ищете, тем более значим и ценен результат».
Руководители на протяжении многих лет могут твердить, что наша цель — быть ориентированными на потребителя и иметь целенаправленный рыночный характер. И при этом забывают, что обозначение цели и ее достижение, не одно и то же Достижение цели требует маркетинговых решений, основанных на глубоком понимании потребностей существующих и потенциальных потребителей. Получение этой информации не просто, но важно, для достижения и поддержания конкурентного преимущества.
Основные вопросы, на которые чаще всего нужны ответы в сфере управления продуктами и брендами:
Какие основные ценности или достоинства имеет мой продукт или фирма в глазах потребителей?
Как я могу создать или укрепить эти значения?
Как я могу сформировать лояльность у моих потребителей?
Как я могу предвидеть и понять потребности, особенно те, которые трудно найти и вычленить?
Как патерны мышления моих менеджеров влияют на возможные решения проблем потребителей?
Что я на самом деле говорил о моем продукте или компании, в моей рекламе, в промо-акциях?
Что я действительно должен говорить о моем продукте или фирме в рекламе и промо?
Как я могу повлиять на потребительский фокус восприятия качества продукта, услуги, как сделать это неотъемлемой частью корпоративной культуры?
Ответы на такие основные сложные вопросы требуют углубленного понимания того, как нынешние и потенциальные потребители думают о вашем продукте или фирме и как они чувствуют ваш продукт.
Цель ZMET — с помощью интервью и последующего анализа полученных данных, выявить соответствующие фундаментальные структуры, которые направляют мысли людей по исследуемой теме. Это глубинные структуры сознания, содержащиеся в основных рамках человеческого мышления, влияют на процесс мышления людей и на их реакции на аудиальную, визуальную, кинестетическую информацию или иной раздражитель. Как правило, они проявляются в поверхностных метафорах, используемых в повседневном языке и разговоре, представляющие собой группы, содержащиеся в структурах построения конструкций осмысления, чтобы понимать суть рассматриваемого вопроса. Полученные конструкции могут быть использованы в маркетинге, чтобы помочь маркетологам более эффективно строить коммуникации с потребителями бренда, продукта или услуги на всех уровнях.

Зальтман представляет рассмотрение любого вопроса в рамках особой трехмерной пирамиды. Т.е. рассматривая проблему с точки «зрения» разум, необходимо учитывать остальные составляющие этой пирамиды — мозг, тело, общество. В то же время, рассматривая проблему с точки зрения — тело, нужно учитывать основание, выражающееся в разуме, мозге, обществе. Для более полного понимания данного процесса, представлю свою интерпретацию или адаптацию пирамиды с точки зрения воронки, сквозь которую проходят те или иные сигналы-раздражители, приводящие к поступкам и решениям.

Итак, любой раздражитель, перешедший порог различения (закон Фехнера-Вебера), поступающий через один из представленных у человека входов — аудиальный, визуальный, кинестетический (сюда входят обонятельный и вкусовой), проходят «фильтрацию» на нескольких уровнях. Первый уровень — величина и сила раздражителя, контролируемая нашими органами чувств. Если допустимый порог различения пройден, далее в работу вступает головной мозг, который в различных структурах обрабатывает входящую информацию и «дает сигнал» в соответствующие отделы для опознания сигнала и формирования его образа на всех уровнях, здесь же включаются в обработку сигнала бессознательные структуры накопленного знания и опыта, архетипы, дающие свой «окрас» раздражителю, как образу, в т.ч. из нашей генетической памяти. В этот период, для осмысления получаемой информации используются наши метафорические образы, помогающие понять смысл и образ сигнала. Следующим «фильтром» выступают социальные нормы и законы, присущие той ментальности, которая в данный момент есть и снова архетипические паттерны мышления и метафоры, соответствующие уже социальной составляющей. В этот момент формируется или адаптируется вид действия, решения, поступка, мысли под влиянием тех социокультурных полей и особенностей, которые окружают индивида в данное время (или окружали ранее, на этапе формирования личностных особенностей. Это может быть также влияние родительской среды, образовательный уровень, сформированная ранее «карта мира», уровень культурного и социального развития и т.п.). И только потом этот сигнал превращается в осознаваемые человеком мысли, действия, поступки, решения. Теперь вернемся к рассмотрению сути методологии ZMET.

Для рассмотрения и анализа искомой проблемы данным методом, требуется значительно меньшее количество испытуемых, чем, например, для метода фокус-группа, и уж тем более, количественное исследование. Для проведения исследования набирается группа из представителей целевой аудитории в количестве 10-20 человек, которым дается задание — подобрать картинки, которые в наибольшей степени отражают их отношения и ощущения от предложенного слова или словосочетания, например, «женские колготки». Представленные картинки — это своеобразные отправные точки мыслительного процесса испытуемых. Часто, испытуемые не посвящаются в истинную цель исследования, дабы исключить фактор непрогнозируемого сотворчества в отношении будущего продукта, а также исключения возникновения «фильтра восприятия» в отношении рассматриваемой темы.
Каждое интервью ZMET проходит «один-на-один», обсуждение может длиться от 1 до 2 часов (для сравнения средняя «продолжительности выступления» в фокус-группе составляет приблизительно 10-12 минут на каждого участника). В ходе подготовки к интервью, участники проводят значительное время в самостоятельной работе (приблизительно от 2 до 5 часов) думая о теме, и поиске соответствующих визуальных образов. В результате этой предварительной работы, участники прибывают на подробное интервью на продвинутой (более высокой) стадии мышления, и уже готовы обсуждать свои мысли и чувства. Метод основан, в частности на том факте, что большинство невербальных сообщений человека, имеют визуальное значение. Данные метода ZMET также соответствуют результатам исследований, показывающих, что люди используют сенсорный опыт, чтобы принимать решения и выражать абстрактные идеи. Это свидетельствует о том, что сенсорные образы являются важными средствами связи. В процессе интервью, исследователь начинает работать при помощи нескольких шагов на поверхности рассматриваемой темы, а далее определяет ключевые мысли и чувства испытуемого, лежащие в основе представленных визуальных образов. Каждый последующий шаг вглубь изображения и вглубь бессознательного, предоставляет различные возможности для выявления и понимания метафор, что позволяет получить более глубокое понимание о потребителях. Это дает возможность вероятности раскрытия важной идеи, которую может быть пропустил бы более узконаправленный метод. В то же время, каждый последующий шаг обеспечивает проверку идеи сквозь другие образы, процесс, известный как конвергентность действительности. То есть, избыточность получаемой разносторонней информации добавляет уверенности по поводу обоснованности и значимости идеи, которая выявлена.
Приведу несколько примеров из практики Дж. Зальтмана. Торговая марка «Oticon» , датский производитель слуховых аппаратов, столкнулся с проблемой негативных коннотаций в отношении своего продукта на рынке среди потребителей и общества. Производителем было принято решение использовать метод ZMET, чтобы понять — что на самом деле думают люди в отношении их продукта? В ходе предварительных исследований при помощи других инструментов, выяснилось, что люди на самом деле понимают необходимость использования слуховых аппаратов, проявляют эмпатию к тем, кто вынужден ими пользоваться, сознательно одобряют их выпуск, осознают необходимость их использования и ценности, которые они имеют. Но, тем не менее, сами потенциальные потребители (а точнее, родители детей с проблемами со слухом), указывали на то, что хотят отложить покупку аппарата, объясняя это тем, что его стоимость завышена. Казалось бы, вывод, который должны были порекомендовать маркетологи производителю — снизить цену на товар. Но отказ от покупки и использования аппарата имел более глубокие причины. В результате исследования методом ZMET, выяснилось, что слуховые аппараты являются для людей «Символом и атрибутом старости». А какой же родитель захочет, чтобы его ребенок воспринимался ими и окружающими как старик. В результате «Oticon» принял решение не в отношении стоимости аппарата, а пошел путем создания слуховых аппаратов с новым, модным стилем, чтобы противостоять этому стереотипу. Проблема была решена.
В ходе другого исследования для детской больницы Питтсбурга методом ZMET, исследователи обнаружили, что метафоры «трансформация» и «контроль» имеют важное значение в восприятии места пребывания пациентами и их семьями. Тогда, архитектурное бюро «Astorino» сделало реконструкцию коридора, соединяющего основной гараж и центральный вестибюль больницы в рамках реализации метафоры «трансформация». Вдоль стен 260-футового коридора был использован мотив «Бабочка», который, совместно с основной темой картины на стенах, доносил до посетителей идею о смене времен года, как идею измененного состояния (трансформации) до болезни и после нее. Кроме того, в больнице пациентам предлагалась возможность настройки своего жизненного пространства через использование модульных конструкций интерьера палат, чтобы дать возможность пациентам и членам их семей настраивать свое нынешнее жизненное пространство с максимальным удобством и комфортом.
Несколько выше, я упоминал о теме «женские колготки». Такое исследование было проведено методом ZMET для известного производителя этой продукции компании «DuPont». По словам Гленды Грин, маркетинг-менеджера по исследованиям рынка компании «DuPont»: «Обычные исследования сообщили нам о том, что женщины в основном ненавидят носить колготки. Мы сделали огромное количество исследований — интервью по телефону, опросы в торговых центрах, глубинные интервью, все, что могло бы выяснить, что женщины думают об этом. Но это не прибавило нам уверенности в том, что компания действительно поняла, что на самом деле таилось в глубине разума женщин. Мы поняли, что все наши исследования, усилия и затраты были напрасными». Тогда к работе была привлечена группа Дж. Зальтмана. Была набрана группа женщин из 20 человек, которым было дано задание подобрать изображения по теме: «Каковы ваши мысли и чувства по поводу покупки и ношения колготок?». Они собрали десятки фотографий из журналов, каталогов и семейных фотоальбомов, которые выражали их мысли и чувства по поводу этого продукта. Среди них, например, присутствовали засохшие деревья; спутанные телефонные провода; телеграфные столбы; предметы в плотной пластиковой упаковке; африканские маски, висящие на голых стенах; фруктовое мороженое, упавшее на землю; автомобили класса «Люкс»; букеты цветов в вазе и т.д. Исследователь, проводивший интервью, с помощью представленных каждой участницей картинок, создавал некие коллажи, которые выражали мысли и чувства каждой участницы по поводу колготок — получились целые произведения искусства, выражающие их бурные мысли и процессы, кипящие в их умах. Выяснилось, что да, женщины не любят носить колготки. Но все гораздо сложнее. . Не то, чтобы женщины признавались в ненависти к нейлону. Это было скорее выражение их неудовлетворенности отношениями между полами. Образ столбов и товаров, запечатанных в плотной пластиковой оболочке; фотографии вазы с цветами, и уроненное мороженое, объясняли те мысли участников, что одевая и нося колготки, они чувствует себя более худыми и высокими. Мороженое представляет собой смущение, вызванное стрелками на чулках или их возможным возникновением; дорогой автомобиль выражает их ощущение роскоши. А скрученный шланг, представленный в коллаже на фоне шелкового платья — соответствует их ощущению дискомфорта на поле элегантности. Вот некоторые выдержки из интервью.
Женщины: «Колготки делают ноги ощутимо длиннее».
Вопрос исследователя: « Почему важно иметь длинные ноги?»
Ответ: «Мужчины любят длинные ноги»
Вопрос: «Почему им нравятся женщины с длинными ногами?»
Ответ: «Они выглядят сексуальнее».
В конечном итоге женщины говорят, что они хотели бы чувствовать себя более сексуальными и привлекательными для мужчин. Эти данные привели производителей чулочно-носочных изделий и производителей рекламы к обоюдному решению — изменить составляющие коммуникаций с потребителями и включать в них не только образы женщин бизнесвумен (как это было ранее), но и образы, демонстрирующие сексуальность и привлекательность даже в образах женщин бизнесвумен. Сегодня атрибут «колготки» не является признаком принадлежности к особому социальному слою, а присутствует повсеместно в обиходе любой женщины, которые воспринимают его как признак сексуальности и привлекательности для противоположного пола.
Конечно, я мог бы привести примеры своих интервью, данные из которых были использованы в построении концептуальных решений трех торговых центров (два успешно работают в Украине, и один строится в г. Казань), некоторые факты в отношении хлебобулочных изделий, тестировании слов-названий я описывал в других статьях по этой теме. Метод применялся для разработки концепции нового печатного издания, интерьера кафе и магазинов, рекламных продуктов и т.п.
И все-таки должен сказать, что метод ZMET — не панацея, т.к. не всегда может заменить собой ряд традиционных маркетинговых инструментов. Метод предполагает более глубокое понимание потребителей, особенно там, где исследователи или производители чувствуют невозможность выделиться на фоне других.
«ZMET не является заменой традиционных маркетинговых инструментов. Это дополнение, — говорит Дженнифер Баррон, руководитель стратегических исследований и мониторинга рынка, — он более полезен в категориях, что не на 100% рациональны. Например, в сфере финансовых услуг, где есть эмоциональный элемент, — узнать и понять, как вам обеспечить комфорт своей семьи — это имеет смысл. Но я не знаю, как я смог бы использовать ZMET в промышленном сегменте. Для некоторых целей, опросы или фокус-группы — это просто отлично».
Для Зальтмана также ясно, что его метод не обеспечивает точное и полное решение проблем любой компании. «Исследование никогда не может сказать вам, что делать, говорит он, — оно может лишь дать вам основу для того, чтобы творчески подойти к тому, что вы делаете. В конечном счете, это может быть осознание тех вопросов, на которые не могут ответить ваши менеджеры. Если руководители не имеют первоначального понимания источников собственного мнения, они не поймут сознания клиента».
Сегодня метод ZMET используется в более чем 20 странах мира в интересах ведущих компаний мира. Кроме того, он все шире используются для решения организационных вопросов.
На метод ZMET сегодня ссылаются многие известные теоретики и практики маркетинга, социологии, психологии, среди которых Филипп Котлер, Томас О'гинн, Крис Аллен и Ричард Дж. Семенник, Брэд Ванокен, специалист в области семейной терапии Лен Сперри и многие другие. Дж. Зальтмана цитируют такие видные ученые, как Стивен Пинкер и Антонио Дамасио в подкреплении своих утверждений, что люди мыслят образами — нередко в виде зрительных образов, — а не при помощи слов.
Да, естественно, метод недоступен к использованию теми, кто не имеет практики и знаний из области психологии, психоанализа, позитивной психотерапии и др. В этом и есть ограничение для подавляющего большинства маркетологов. Хотя именно этот инструмент дает более весомые данные даже по сравнению с методологией использования специальной аппаратуры для замера активности в разных зонах коры головного мозга. Т.к. в этом случае — тестируется уже готовый продукт, имеющий реальные формы. К тому же, аппаратура не учитывает различные патологии испытуемых — физические и психические, что может существенно влиять на чистоту результата. ZMET же позволяет генерировать саму идею создания такого продукта или услуги, которые в наибольшей степени соответствуют максимально возможной эмоциональной удовлетворенности потребителя через бессознательные триггеры, о которых испытуемый часто даже не догадывается. Участникам также предлагается высказывать свои идеи с помощью различных чувственных образов. Например, участники могут демонстрировать свои чувства через цвет, вкус, обоняние, осязание, звук и чувство «интимной жизни». Все эти триггеры затем могут быть воплощены в продукте или услуге, чтобы активировать заданное или желаемое ощущение у человека и «увязать» его со своим продуктом или услугой.
На сегодняшний день, метод ZMET используется не только в коммерческих целях, но и в сугубо научных целях для изучения ряда вопросов, включая такие, как: что есть опыт езды на горном велосипеде; как женщины могут избежать злоупотребления психоактивными веществами; определение отношения между любителями видеоигр и их личным образом; как американцы относятся к экономическому кризису; а также представление о стоимости работы в конкретном месте и т.п.
Перспективы использования метода ZMET — еще огромны и не до конца оценены специалистами из многих областей науки и практики. В силу ограниченности знаний и умений, многие специалисты уходят в область использования специальной аппаратуры для замера активности в определенных зонах головного мозга — так проще и нагляднее для заказчика и для самого исследователя. Хотя в некоторых моментах определения отношения к уже готовому продукту — эти инструменты являются незаменимыми. Но вот сгенерировать идею создания продукта или идею усиления восприятия уже существующего — может дать только метод ZMET.
Сергей Романюха, независимый эксперт-консультант, член Гильдии маркетологов России, член Украинской ассоциации маркетинга, член Всеукраинской Лиги по связям с общественностью (PR), магистр маркетинга, специалист в области потребительской психологии, нейромаркетинга, нетрадиционного маркетинга, sergey.romanyukha@gmail.com.
псифактор

read more...

Интеллектуальное предпринимательство, или Принципы обретения конкурентного преимущества в новой экономике

Новая экономика, или, иначе, экономика, основанная на знаниях, — уже реальность. Знания чем дальше, тем больше становятся источником благосостояния, поэтому очень важно понять, какие именно знания могут обеспечить конкурентное преимущество.
За последние десятилетия ландшафт мирового бизнеса изменился почти до неузнаваемости и продолжает меняться в нарастающем темпе. Глобализация и информационная революция предопределили принципы формирования нового социума, уже получившего название «общества знания» и «новой экономики». В этих условиях неизбежно меняются требования, стоящие перед индивидом. Человек сталкивается с принципиально иными задачами, существенно отличающимися от тех, которые стояли перед ним в прежние времена. Тоффлеровский «шок будущего» с его разрушительным стрессом и дезориентацией — относительно мягкое описание того, с чем нам еще придется столкнуться. Таковы объективные закономерности развития, и разумнее всего принять их как данность.
В новых условиях изменилось само содержание понятия «знание». Что толку от эрудита, который мгновенно выдает ответы на самые сложные вопросы — теперь любую информацию в течение минуты можно найти в Интернете и ценность того, что мы называем энциклопедическими знаниями, катастрофически быстро снижается. Сейчас важнее творчески перерабатывать информацию и формировать качественный интеллектуальный продукт. Для этого нужно обладать умением, которое мы предлагаем называть интеллектуальным предпринимательством. Именно оно обусловливает конкурентоспособность индивида в новой экономике.
Меняется отношение к знаниям, и неизбежно меняются требования к образованию. Традиционная трансляция знаний (а чаще — информации) от преподавателя студентам теперь практически бесполезна. Главной задачей образования должно стать формирование навыков интеллектуального предпринимательства, определяющих желание и способности человека создавать новое знание, решая задачи нового уровня сложности.
В этой статье мы объясним, в чем суть интеллектуального предпринимательства, и представим свое видение того, как должно измениться образование.
Знание vs информация
В прежние времена ситуация в экономике была относительно простой как для осмысления, так и для выбора способов конкуренции. В аграрную эпоху неоспоримые преимущества получали собственники плодородной земли. В период ранней индустриализации в конкуренции побеждали те, кто обеспечивал себе доступ к сырьевым ресурсам. Основные модели ведения бизнеса были нацелены на обеспечение эффекта масштаба: чем больше производится продукции, тем меньше себестоимость единицы этой продукции. Затем на первый план стали выходить технологии. В несколько упрощенном виде формула бизнеса выглядела так: на глобальном финансовом рынке предприниматель покупал деньги, на эти деньги приобретал технологии, на их основе создавал производство, производил товар и продавал его таким образом, чтобы вернуть долги и получить прибыль. Создание экономической стоимости (стоимости бизнеса) становилось доминирующей целью, а сами бизнесы превращались в товар: они продавались и покупались.
Но в 90-е годы ХХ века начинает формироваться новый тип экономических отношений. Знания делаются самостоятельным продуктом и образуют новый сектор экономики. Вместе с социальным капиталом они становятся основным источником благосостояния. Теперь базовые стратегии бизнеса связаны с инновациями. Природные ресурсы уже не создают серьезных конкурентных преимуществ ни для стран, ни для отдельных компаний. Лишь один природный ресурс играет определяющую роль — человеческий ум.
Итак, знания стали экономической категорией, и капитализация знаний превратилась в один из важнейших экономических процессов. Скептик и консерватор обязательно скажут, что этот бум пройдет и все вернется на круги своя, ведь каждому нужен хлеб, бензин и металл. Во времена индустриальной революции говорили то же самое: «Автомобили — это прихоть. Как вы без лошади уберете хлеб с полей?» Сегодня производство зерновых — наукоемкая отрасль, в основе которой лежат самые современные достижения генетики. Именно в этом суть изменений. Хлеб остается, но инструментарий для производства хлеба существенно изменяется. И, что еще важнее, способы создания богатства на основе этого инструментария теперь тоже принципиально иные. Новый инструментарий, который принесли информационные технологии, делает тех, кто им владеет, более эффективным, влиятельным, динамичным, успешным. Ведь никому не приходит в голову устроить соревнование комбайнера со жнецом, в руках которого лишь острый серп.
Однако новый тип экономических отношений порождает множество вопросов, игнорирование которых крайне опасно как для общества в целом, так и для отдельного человека. Важнейший из них вопрос о том, что в новую эпоху будет основой конкурентных преимуществ человека. Простейший ответ — знания — оказывается неудовлетворительным. Ведь и в начале ХХ столетия образованный человек имел очевидные преимущества перед людьми необразованными. Так что же обеспечит индивидуальные конкурентные преимущества в обществе знания?
Хотя слово «знание» столь часто употребляется в наши дни, дать ему точное определение нелегко. Впрочем, как справедливо отмечают в своей книге «Компания — создатель знания» Икуджиро Нонака и Хиротака Такеучи, всю историю философии можно рассматривать как процесс поиска ответа на вопрос «что есть знание?». Этот поиск не завершен, и вокруг понятия «знание» не утихают споры. Сейчас уже ясно, что следует различать знание и информацию, знание формализованное и знание неформализованное. В отличие от информации знание предполагает наличие точки зрения, убеждения и намерения, оно всегда связано с действием, реальным или потенциальным.
Приведем простой пример. Студент сдает экзамен по физике. Он излагает теорию вопроса. Говорит складно, правильно воспроизводя информацию из учебника. Но знает ли он материал? Ответ можно получить, лишь предложив ему решить задачу по теме. Если решит — значит, обладает знанием, если нет — значит, способен лишь воспроизводить то, что запомнил. Только применив информацию к конкретной проблеме, т. е. осуществив действие, мы можем убедиться, что обладаем знанием.
Мы выделяем еще два важнейших аспекта знания. Во-первых, знание позволяет интерпретировать опыт. Очевидно, что, обладая разным объемом знания или разными знаниями, мы получим разную интерпретацию как индивидуального, так и социального опыта. Во-вторых, знание позволяет более качественно строить видение будущего.
Знание — это своеобразный мостик между имеющимся опытом и создаваемым видением будущего. При этом как интерпретация опыта, так и формирование видения будущего могут опираться и на формализованные, и на неформализованные знания.
Работа с будущим у представителей делового сообщества обычно связана с построением прогноза. Скажем, необходимо предсказать спрос на тот или иной товар в следующем году. Опираясь на прогноз, можно спланировать действия в области производства и сбыта. Но видение будущего в корне отличается от прогнозирования: его необходимо формировать не как прогноз, а как реалистичную и, что еще важнее, соответствующую собственным намерениям индивида картину. Видение будущего имеет субъективную основу и предполагает, что субъект — человек или компания — будет прилагать усилия для воплощения этого видения в реальность. Для создания картины будущего необходимо поместить себя в это будущее и «оттуда» оценить то, что происходит сейчас. Эта оценка настоящего нужна для формирования действий в настоящем. Отсюда следует, что прогноз ориентирован на проектирование будущих действий, а видение будущего — на оценку действий в настоящем с точки зрения будущего. Такое видение помогает выработать верную стратегию, но для этого информации недостаточно — необходимо знание.
Таким образом, видение будущего и стратегические намерения связывают знание с действием, делают знание практически ориентированным.
Парадоксы образования в обществе знания
Образование дает людям основной объем формализованных знаний. Роль образования столь велика, что дискуссии о его «правильной организации» не прекращаются уже более двухсот лет. Сегодня при обсуждении этих проблем приходится учитывать реалии и парадоксы информационного общества.
Прокатившиеся по западным университетам скандалы, связанные с обнаружением «интернет-плагиата», ярко высветили проблему, которую можно назвать парадоксом информационной насыщенности. Выясняется, что доступность больших объемов информации в Интернете снижает мотивацию обучающихся к генерации нового знания (см. врезку «Интернет-плагиат в университетах»). Вместо того чтобы интерпретировать доступную информацию, сопоставлять ее со своим личным опытом и создавать личное новое знание, студенты и слушатели предпочитают искать информацию в Интернете и механически трансформировать ее в ожидаемый от них результат. Мало того что при этом часто происходит подмена знания информацией, гораздо хуже, что у обучающихся стираются различия между знанием и информацией, не вырабатываются навыки критического анализа информации, необходимые для формирования индивидуального знания.
Вторую проблему можно обозначить как парадокс неопределенности. Он связан с таким важным для человека навыком, как принятие решений. Принятие решения можно определить как выбор из некоторого числа альтернатив. Увеличение объема доступной информации приводит к умножению числа альтернатив, что усиливает ощущение неопределенности. Социальные психологи давно установили, что рост неопределенности порождает повышенную тревожность. Чтобы снизить уровень неопределенности, человек ищет все новую и новую информацию, но в результате этих поисков неопределенность только возрастает. Аналогичная ситуация возникает и со знанием: обретение знания лишь расширяет зону незнания.
Уместно провести аналогию между изменением психологии человека Средневековья, описанным Эрихом Фроммом в его классической работе «Бегство от свободы», и изменениями в психологии наших современников. Фромм связал отделение человека от природы и разрушение традиционных социальных отношений, т. е. рост свободы, с возникновением у человека ощущения повышенной тревожности, которое в конечном итоге привело к «бегству от свободы». Доступность информации фактически ведет к освобождению индивида от «информационной зависимости», т. е. к тому же росту свободы. Одновременно грандиозность объемов информации и очевидная невозможность их переработать зачастую приводят человека к осознанию собственного «интеллектуального ничтожества», что еще больше ограничивает желание генерировать новое знание.
В наши дни стало привычным понятие «период полураспада знаний» (промежуток времени, за который в конкретной области устаревает 50% знаний). В сфере высоких технологий этот период составляет 2—2,5 года, в других областях он несколько больше, но едва ли превышает 7—8 лет. Между тем в традиционном понимании цель образования заключалась в передаче знаний, причем получение качественных или уникальных знаний гарантировало личности конкурентные преимущества. В наше время вследствие ускоренного старения знания конкурентные преимущества такого рода перестают быть решающими. Осознание этого факта приводит нас к проблеме, которую мы назовем парадоксом образования: в обществе, основанном на знании, ценность полученного знания с течением времени снижается. Когда цикл получения знания составляет 4—6 лет и приближается к периоду полураспада знания, передача знаний перестает быть основной целью образования. Означает ли это, что значение образования уменьшается? Вряд ли, скорее стоит задуматься о том, какую роль оно играет в современном мире.
С парадоксом образования связана еще одна проблема — парадокс обучения. Обучение приучает к запоминанию, а между тем из-за устаревания знаний становится все важнее устранять ненужное из памяти. Иначе говоря, необходимо развивать умение забывать. На это обстоятельство уже указывали исследователи так называемых «научающихся организаций». «Успешные компании способны быстро реагировать и приспосабливаться к быстро изменяющемуся окружению, умея не только учиться, но и забывать. Увеличивая свои способности к обучению, компании должны в той же мере развивать свою способность забывать. Иначе они легко и незаметно будут усваивать контрпродуктивные знания — например, вредные привычки», — утверждают Пабло Мартин Холан, Нельсон Филипс и Томас Лоуренс в работе с примечательным названием «Искусство корпоративной забывчивости» («Секрет фирмы», № 7, 2004).
Таким образом, в современном мире многие привычные подходы к образованию, а следовательно, к созданию индивидуальных конкурентных преимуществ перестают работать. Мы сталкиваемся с парадоксами, которыми нужно научиться управлять. Именно управлять, поскольку применительно ко всем четырем проблемам невозможно найти решение, которое годилось бы на все случаи жизни. И все же массовое развитие определенного навыка, на наш взгляд, способно существенно помочь людям в создании индивидуальных конкурентных преимуществ в новых условиях. Этот навык мы назвали интеллектуальным предпринимательством.
Интеллектуальное предпринимательство
Формирование новой экономики создает беспрецедентные сложности как в обществе, так и в бизнесе. Сам факт нарастания сложностей говорит о том, что необходима смена парадигмы, построение новой модели понимания общества и бизнеса. Концепции, теории и стратегии, опирающиеся на устаревшие парадигмы, становятся неэффективными.
Традиционно термин «предпринимательство» используется применительно к бизнесу. С ним обычно ассоциируются повышенная энергетика, склонность к риску, изобретательность, способность увидеть возможности там, где их не видят другие. Мы предлагаем ввести понятие «интеллектуальное предпринимательство». Интеллектуальное предпринимательство, во многих отношениях сходное с традиционным предпринимательством, однако напрямую не связанное со стремлением получить финансовую выгоду, имеет ряд характерных признаков.
Интеллектуальное бесстрашие. Знание делает представление об окружающем мире более сложным, и постоянное нарастание знаний может блокировать деятельность. Интеллектуальное бесстрашие предполагает умение не смущаться проблемами любого уровня трудности. Более того, человек, обладающий интеллектуальным бесстрашием, испытывает тем больший азарт, чем труднее проблема. Естественно, что примеры интеллектуального бесстрашия в изобилии можно найти в истории науки. Но идеи Генри Форда, Джека Уэлча и Билла Гейтса — проявления того же качества.
Информационная грамотность. Способность быстро находить нужную информацию в больших массивах в значительной степени требует развития интуиции, поскольку возможности обработки больших объемов информации, например путем чтения материалов, очень ограниченны. Следует подчеркнуть, что в бизнесе все важнее становится умение обрабатывать все более разнообразную информацию, зачастую формально не связанную с той областью бизнеса, в которой человек работает: наиболее интересные бизнес-решения находятся либо на стыке отраслей, либо при переносе идей из одной области в другую.
Толерантность к информационной избыточности и неопределенности. Важные элементы этой характеристики — во-первых, психологическая установка, согласно которой невозможно получить исчерпывающую информацию о предмете или явлении, и, во-вторых, способность принимать решения в условиях высокой неопределенности (дефицита информации). Невозможность получить исчерпывающую информацию по интересующему вас вопросу — это обыденное явление, которое не должно порождать ощущение бессилия. В подобной ситуации на первый план выходит интуиция, именно она и помогает принимать правильные решения в ситуации неопределенности.
Способность порождать новое знание. Новое знание обычно рождается в результате того, что человек ощущает когнитивный диссонанс, возникающий в ситуации, когда он не может адекватно упорядочить в сознании два или более полученных сигнала. Люди с развитой способностью к генерации знаний очень чувствительны к когнитивным диссонансам. В качестве иллюстрации этой мысли можно привести пример с Альбертом Эйнштейном. Он обратил внимание на асимметрию описаний процессов излучения и поглощения света в электродинамике Максвелла и, отталкиваясь от этого факта, пришел к выводу, что излучение можно представить как совокупность квантов (именно за работы в этой области ему присуждена Нобелевская премия). Десятки выдающихся физиков знали об указанной асимметрии, но ни для кого, кроме Эйнштейна, она не стала источником когнитивного диссонанса. Таким образом, для развития способности порождать новое знание необходимо снижение порога чувствительности к диссонансам в окружающем мире.
Мотивация к порождению нового знания. Вопрос о мотивации при порождении нового знания (как и вся проблема так называемой внутренней мотивации), на наш взгляд, изучен недостаточно. Очевидно, однако, что весьма существенную роль здесь может играть эффект индукции: помещение индивидуума в группу высоко мотивированных людей может породить в нем желание генерировать вместе с другими новое знание (собственно говоря, на этом эффекте основан метод мозгового штурма).
Описанные способности может развить в себе почти любой человек: необходимо лишь желание и постоянные упражнения. Приведем несколько примеров.
Интеллектуальное бесстрашие можно сформировать, обсуждая сложные и не слишком знакомые проблемы под руководством опытного наставника. Фактически восточная традиция обучения мудрости с помощью Учителя — это не что иное, как воспитание интеллектуального бесстрашия.
Информационная грамотность в наши дни требует постоянного обновления. Стремительно растет разнообразие источников информации, умножаются средства ее доставки, возрастает скорость распространения. Человек не может, изучив один раз приемы работы с информацией, применять их затем всю жизнь. Необходимо вырабатывать привычку регулярно осваивать инновационные приемы поиска и обработки информации, формировать индивидуальную информационную инфраструктуру, которая экономит время и повышает личную эффективность.
Толерантность в отношении неопределенности развивают обучая человека созданию когнитивных рамок, в которые он может помещать новые для него данные, еще не ставшие информацией. Одним из эффективных способов формирования толерантности к неопределенности может стать развитие образного (правополушарного) мышления. Этот вид мышления позволяет, охватив проблему в целом, без деталей, вырабатывать на этой основе эффективные решения. К сожалению, современная западная традиция образования ориентирована преимущественно на развитие аналитических способностей и образное мышление в ней практически не используется.
Развитие интуиции как средства познания происходит при правильной обработке приобретаемого опыта. Речь идет именно об обработке опыта, а не о его простой фиксации. Интуиция как способность к усмотрению истины вне ее феноменологического или логического доказательства определяется чувствительностью человека к слабым сигналам, приходящим из внешнего мира. Таким образом, повышение чувствительности к этим сигналам и формирование навыка их упорядочения — это способ развития интуиции и, следовательно, повышения информационной грамотности.
Об усилении чувствительности к когнитивным диссонансам как средству развития способности к генерации нового знания уже говорилось выше. На практике такая чувствительность развивается при групповом рассмотрении конкретных ситуаций. При этом используется известный подход, лежащий в основе реинжиниринга бизнес-процессов: ни один из элементов ситуации не должен приниматься на веру.
Внутренняя мотивация к определенным видам деятельности чаще всего создается посредством так называемого ролевого моделирования. Если человек наблюдает за деятельностью кого-то, кто имеет в его глазах высокий социальный статус, и считает эту деятельность успешной, он начинает сознательно или подсознательно копировать увиденное и через некоторое время у него формируется внутренняя потребность в воспроизведении этого поведения. Мы слишком много внимания уделяем внешним проявлениям успеха и гораздо меньше — интеллектуальным усилиям, которые к этому успеху приводят, тем самым упуская возможность мотивации людей к созданию нового знания.
Бизнес-культура и новые навыки
В начале 1960-х годов, выступая с докладом «Две культуры и научная революция», известный английский писатель Чарлз Перси Сноу описал эффект «расщепления» общечеловеческой культуры на два направления: гуманитарное и естественно-научное — и указал на опасность подобного расщепления, чреватого дезинтеграцией общества и знания. В нашей стране доклад Сноу породил дискуссию между «физиками» и «лириками». За прошедшие десятилетия ситуация еще более осложнилась. Возникло новое направление культуры, которое можно условно назвать «деловой культурой», причем противопоставление теперь уже трех направлений культуры — гуманитарного, естественно-научного и делового — за это время лишь усилилось. Надо сказать, что в России эта тенденция не столь заметна, поскольку с началом социально-экономических реформ в нашей стране в бизнес пришло большое число людей, ранее занимавшихся естественно-научными исследованиями. На наш взгляд, расщепление культуры исключительно опасное явление, которое может в конечном счете привести к цивилизационному кризису.
Между тем при правильном подходе к образованию, т. е. с учетом описанных парадоксов и необходимых новых навыков, человек, работающий в бизнесе, может противостоять современному расщеплению культуры. Дело в том, что деятельность менеджера представляет собой синтез подходов, характерных для всех трех типов культуры. Во-первых, эффективное управление современными компаниями невозможно без образного мышления, которое необходимо для порождения новых бизнес-идей, обеспечивающих конкурентные преимущества. Образное мышление развивается в рамках гуманитарной культуры. Во-вторых, точная аналитика и расчеты на базе математических моделей — это обязательные условия успешной реализации бизнес-идей. Аналитика и расчеты — основа естественно-научной культуры. Наконец, в современной бизнес-культуре требуется увязывать различные аспекты функционирования социума. Значимость этой составляющей бизнес-культуры особенно отчетливо проявилась в начале текущего десятилетия в связи с корпоративными скандалами: пренебрежение социальной ответственностью и этикой отрицательно сказалось не только на компаниях, уличенных в неэтичном поведении и мошенничестве, но и на всем обществе (кризис фондового рынка, гигантские потери пенсионных фондов и пр.).
Для формирования личности, способной к синтезу подходов различных культур, необходимо пересмотреть содержание бизнес-образования и разработать специфические формы обучения. Процесс освоения инновационных форм бизнес-образования уже идет: преподаватели-инноваторы используют на занятиях в бизнес-школах музыку и классическую литературу, методы театрального и киноискусства. При пересмотре содержания образования следует включить в него элементы, способствующие управлению парадоксами образования и формирующие интеллектуальное предпринимательство. Вот далеко не исчерпывающий перечень таких элементов.
Управление парадоксом информационной насыщенности. Здесь уместно рассмотреть проблему, о которой трудно получить информацию. Сюжетом такого рассмотрения может быть проблема коммерциализации велосипеда Леонардо да Винчи — одного из выдающихся изобретений, так и оставшегося невостребованным. Вопрос, который можно поставить перед студентами, звучит так: почему изобретение Леонардо осталось неизвестным современникам и был ли шанс коммерциализовать его? Скудость информации об этом изобретении Леонардо неизбежно заставит студентов выдвигать гипотезы и формировать подходы к их проверке, т. е. продуцировать новое знание.
Управление парадоксом неопределенности. Задача, которая позволит продемонстрировать управление этим парадоксом, состоит в определении минимального объема информации, необходимого для принятия того или иного решения. При этом принципиально важно потребовать, чтобы студенты обосновали, почему именно данный объем информации следует считать минимальным.
Управление парадоксом образования. Для решения вопроса о том, в какой степени конкретная учебная программа помогает управлять этим парадоксом, необходимо оценить, как соотносятся в ней передача знаний и формирование методологии их получения. Очевидно, что для эффективного управления рассматриваемым парадоксом необходимо усиление методологической компоненты программ.
Управление парадоксом обучения. Весьма полезно проанализировать, какие из знаменитых принципов организации Анри Файоля сохранили абсолютное значение в современном менеджменте. При таком анализе обнаружится, что принцип единоначалия не работает в матричных структурах, линейная организация противоречит горизонтальным коммуникациям, а командный дух, лежащий в основе комплексного управления качеством (Total Quality Management), ограничивает индивидуальную инициативу, снижая конкурентный потенциал компании. Подобные примеры можно умножать, но гораздо существеннее сам принцип: абсолютизация практически любых тезисов пагубна, важны «умение забывать» и способность к генерации нового знания.
Рассмотренные примеры показывают пути разрешения проблем современного общества знания на макроуровне социума. Однако не менее интересные проблемы переход к обществу знания порождает на микроуровне — взаимодействия человека и компании.
Конкуренция, успех и личные стратегии
Значительная часть знаний не формализована. Отсюда следует, что невозможно полностью отделить знания от субъекта, сделать их независимыми от человека или группы людей, от их стратегических намерений и воли. Это ведет к кардинальному изменению отношений между личностью и компанией. В индустриальной экономике труд — всего лишь один из факторов производства, и он может быть куплен на соответствующем рынке. Именно поэтому работник заинтересован в компании больше, чем компания заинтересована в нем. В обществе знания дело обстоит по-другому. Появляется значительная прослойка людей, обладающих уникальными для данной организации знаниями и навыками. Их нельзя заменить или купить на рынке. Возникает ситуация, когда компания заинтересована в работнике больше, чем работник — в компании. Более того, работник этого типа не просто продает свой труд компании, компания является для него инструментом наращивания его интеллектуального потенциала, создания индивидуальных конкурентных преимуществ. Это означает, что в обществе знания сотрудники будут все больше связывать свою деятельность внутри компании со стратегией достижения индивидуального успеха. Возникает серьезная проблема координации индивидуальных стратегических намерений большого числа сотрудников со стратегическими намерениями компании в целом, индивидуального понимания успеха с пониманием успеха бизнеса и компании. Только такая координация может удержать нужных людей в компании. Но как ее добиться?
Существует множество технологий разработки стратегии компании. Между тем для указанной координации необходимо, чтобы работники отчетливо формулировали индивидуальные критерии успеха. Практика, однако, показывает, что очень немногие в состоянии описать видение своего успеха. Размышляя над этой проблемой, мы пришли к определению личного профессионального успеха, которое, с одной стороны, имеет достаточно общий характер, а с другой — может быть эффективно использовано в реальной ситуации.
Успех — это резонанс между системой ценностей человека и его достижениями, связанными со значительными приложенными им усилиями. Термин «резонанс» происходит из физики и означает совпадение двух величин, приводящее к возрастанию третьей величины. Ощущение успеха у человека тем сильнее, чем точнее совпадение управляющих его поведением ценностей с полученным результатом. Помните восклицание поэта «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!», когда он закончил свою великую трагедию «Борис Годунов»?
Это и есть ощущение величайшего успеха: творцу удалось практически идеально выразить свои мысли и чувства.
Заметим, что успех фундаментально отличается от удачи, которая обусловлена счастливым стечением внешних обстоятельств. Конечно, удача иногда сопутствует успеху, но их принципиально важно различать: только умение отличить одно от другого позволяет человеку повторно добиваться успеха. В противном случае он начинает ждать удачу и чаще всего так ее и не дожидается.
Если рационализировать понятие успеха таким образом, то у человека появляется возможность сопоставить представление о своем личном успехе со стратегическим видением успеха компании. Легко понять, насколько повышается эффективность работы сотрудника, если эти представления находятся в гармонии. Более того, уловив такое соответствие, человек может выявить стратегические разрывы между своими сегодняшними компетенциями и теми, которые будут ему необходимы и для достижения личного успеха, и для обеспечения успеха компании. Так у человека возникает возможность целенаправленного расширения спектра своих компетенций, в определенной степени гарантирующего личный успех в будущем.
Понятно, что в такой ситуации должна делать компания, чтобы выиграть «вhttp://www.blogger.com/img/blank.gifойну за таланты». Ей необходимо выявлять, каковы критерии успеха у ее наиболее ценных сотрудников, и помогать им соотносить эти критерии со стратегией компании.
***
Интеллектуальное предпринимательство и осознание личных критериев успеха — ключевые характеристики конкурентоспособной личности в обществе знания. Развивая эти характеристики, человек не «бежит от свободы», фиксируя рамки своего бытия, а постоянно раздвигает их, фактически делая свою свободу безграничной. Поиск гармонии индивидуальных стратегических намерений сильной группы интеллектуальных предпринимателей составляет суть бизнеса в экономике знаний.
Геннадий Константинов — профессор, доктор физико-математических наук, заведующий кафедрой общего и стратегического менеджмента Государственного университета — ВШЭ. Сергей Филонович — профессор, доктор физико-математических наук, декан Высшей школы менеджмента Государственного университета — ВШЭ.
Принцип Мерлина
На первый взгляд предложение взглянуть на настоящее с позиций будущего выглядит странно. Мы настолько стремимся оставаться в пределах существующей реальности и опираться на так называемый здравый смысл, что попытка мысленно сконструировать будущее кажется нам почти ересью. Именно поэтому мы воспринимаем как чудо слова великого волшебника Мерлина: «Дело в том, что обычные люди, родившись, двигаются во времени вперед, ...да и почти все в мире движется в ту же сторону. Оттого и жить обыкновенным людям довольно просто… Я же, к несчастью, рожден на другом конце времени и вынужден жить спереди назад, окруженный при этом людьми, живущими сзади наперед» (Уайт Т. Король Артур. Меч в камне. М.: Гелеос, 2005). Принцип Мерлина (термин введен американским исследователем Чарлзом Смитом) дает человеку совершенно иные конкурентные преимущества: происходит переход от реактивного поведения, когда любое действие есть всего лишь приспособление к уже возникшей ситуации, к поведению упреждающему (или проактивному), когда человек создает желательную для него реальность. Принцип Мерлина вступает в противоречие с широко распространенной точкой зрения: «Чтобы понять будущее, нужно тщательно изучить прошлое» и, казалось бы, нарушает логику причинно-следственных связей, но на самом же деле он подчеркивает роль человеческой воли. Мы можем эффективно использовать «принцип Мерлина» для построения своего успеха.
Завещание Альфреда Нобеля
27 ноября 1895 года, за год до своей кончины, Альфред Нобель, подписал завещание, оказавшее сильнейшее воздействие на прогресс человечества:
«Я, нижеподписавшийся Альфред Бернхард Нобель, по зрелом размышлении настоящим объявляю мою последнюю волю в отношении имущества, нажитого мной к моменту смерти. … Со всем оставленным мной реализуемым имуществом необходимо поступить следующим образом: мои душеприказчики должны перевести капитал в ценные бумаги, создав фонд, доходы от которого будут выплачиваться в виде премии тем, кто за предшествующий год внес наибольший вклад в прогресс человечества. Указанные доходы следует разделить на пять равных частей, которые должны распределяться следующим образом: первая часть — тому, кто сделает наиболее важное открытие или изобретение в области физики, вторая – тому, кто сделает наиболее важное открытие или усовершенствование в области химии, третья – тому, кто сделает наиболее важное открытие в области физиологии или медицины, четвертая – создавшему наиболее значительное литературное произведение идеалистической направленности, пятая – тому, кто внесет весомый вклад в сплочение народов, ликвидацию или сокращение численности постоянных армий или в развитие мирных инициатив. … Мое непременное требование заключается в том, чтобы при присуждении премии никакого значения не имела национальность претендентов и ее получали самые достойные независимо от того, скандинавы они или нет».
Завещание Нобеля – это послание новому столетию (первые премии были присуждены в 1900 году). Речь в завещании идет о знании, сопряженном с действием, – от науки до «развития мирных инициатив». Не случайно Нобелевские премии и в новую эпоху являются самыми уважаемыми наградами в мире.
Интернет-плагиат в университетах
В конце 90-х годов ХХ века в ряде известных университетов Запада возникли скандалы, связанные с интернет-плагиатом — использованием ресурсов Интернета при выполнении учебных заданий. Описываемые ниже события произошли четыре года назад (The Washington Times. May, 13, 2001)…
«В университете Вирджинии этим летом организованы слушания в отношении студентов, уличенных в плагиате. Это самое крупное в истории университета расследование, в рамках которого рассмотрены дела 122 студентов. Студенты были пойманы с поличным после того, как профессор физики Лу Блумфилд разработал программу для выявления дублирования частей курсовых работ.
Этот инцидент заставил администрацию университета пересмотреть университетский кодекс чести, один из старейших и самых жестких в стране.
Проблема не ограничивается кампусом в Шарлоттсвилле (штат Вирджиния): официальные лица других университетов подтверждают рост плагиата. Тим Терпстра, исполнительный координатор академической честности в университете Джорджа Вашингтона, утверждает, что число случаев плагиата возрастает на 5% в год. В прошлом году, по его данным, зафиксировано 80 таких случаев; пять лет назад, когда было создано его подразделение, таких случаев было всего 50. «Чаще всего студенты заимствуют части своих работ из различных интернет-источников», — говорит Терпстра. Исследование, проведенное в 1999 году Центром академической честности, зафиксировало признание 75% студентов в том, что они использовали обман при обучении в колледже. … Диана Уориолд, исполнительный директор центра, говорит, что столь высокий процент обманщиков неприемлем. Вместе с тем она отмечает, что широкое распространение этого явления объясняется высокими требованиями, предъявляемыми к студентам, и доступностью информации в Интернете».
Личные стратегии Ричарда Брэнсона
Ричард Брэнсон – интереснейшая фигура современного бизнеса. Его предпринимательская деятельность началась еще в средней школе и в конечном счете привела к построению уникального набора бизнесов: от торговли аудио- и видеопродукцией до пассажирских авиаперевозок. При этом Брэнсон известен и как один из самых экстравагантных людей нашего времени. В автобиографической книге «Теряя невинность» он пишет: «Часто спрашивают, почему я так увлекаюсь рекордами: гонки на катерах, полеты на воздушных шарах на горячем воздухе. Говорят, что с моим успехом, деньгами и счастливой семьей следует перестать подвергать себя и их риску и получать удовольствие от того, что есть. Это очевидная истина, и половина меня всецело с этим согласна. ... Но другая половина побуждает пускаться в новые приключения, и мне по-прежнему хочется знать, где границы моих возможностей».
Однако на экстремальные занятия Брэнсона можно посмотреть и с иной точки зрения. Многие качества человека переносятся из одной области в другую. Смелость или бесстрашие, связанные с физическим риском, переносятся в интеллектуальную сферу. Не в этом ли причина весьма неординарного шага Брэнсона, выкупившего уже размещенные акции своей компании, чтобы избавиться от необходимости следовать рекомендациям совета директоров, который ограничивал полет его фантазии? Пройдя через опыт IPO, Брэнсон убедился, что его личные критерии успеха не гармонируют с базовыми принципами публичной компании.
HBR-Russia
read more...