Нельзя притворяться, что Рианны не существует

Центр современной культуры «Гараж» совместно с издательством Ad Marginem опубликовал книгу Джона Сибрука «Nobrow. Культура Маркетинга. Маркетинг культуры». «Теории и практики» поговорили с автором монографии о крахе старой культурной иерархии, истории журнала New Yorker, которому в свое время пришлось менять редакционную политику, чтобы зарабатывать деньги, а также о том, как благодаря интернету толпа сможет контролировать элиту. — Начнем с вашего лексикона. Что значит nobrow? — Фундаментальной идеей моей книги было то, что в США нет классовой системы. У нас нет социальных классов, какие есть в Европе. Эту систему мы заменили культурной иерархией. Речь идет о терминах, которые используются в американской социологии: highbrow (элитарная или высокая культура) и lowbrow (массовая или низкая культура). То есть люди делились на высший и низший классы не по происхождению, а в зависимости от их культурных предпочтений. Эта система существовала большую часть XX века, но к концу столетия она начала рушиться. Когда я говорю «nobrow» (это понятие я придумал сам), я имею в виду тот мир, который появился после разрушения старого порядка. Массовая культура становилась все более и более влиятельной и в какой-то момент начала воздействовать на элиту, которая пошла на компромисс и подстроилась под этот процесс, в результате чего потеряла свой статус. Этот мир без иерархии я и называю «nobrow». — Интересная мысль про отсутствие классовой системы в Америке. А как же буржуа и люди, которые на них работают? — Это установлено в конституции, это основа нашего общества — все люди рождены равными. Понятно, что в момент провозглашения этого принципа все обстояло иначе: в США повсеместно применялся рабский труд. То есть в принципе никакого равенства не было. Но тем не менее наша система в корне отличается от того, что было и частично все еще существует в Европе: у нас нет крестьян, лордов, королей или графов, человек ничем не хуже остальных, даже если он родился не в той семье. По поводу буржуа и пролетариев — я бы не сказал, что у нас есть такого рода четкое деление. Все намного проще: в Америке есть люди богатые и люди бедные. Однако человеку все-таки свойственно желание превосходить окружающих в чем бы то ни было. И для того чтобы не противоречить декларируемым политическим принципам, была придумана другая иерархическая система: highbrow и lowbrow. — В своей книге эту иерархию вы описываете при помощи двух метафор. Сравниваете старый порядок с особняком вашего отца (townhouse), а мир nobrow — с супермаркетом (megastore). — Да, особняк изначально иерархичен — в нем есть уровни. Вспомним классический английский аристократический дом. Там было четкое разграничение: нижний уровень для слуг, верхний — для господ. А супермаркет условно говоря горизонтален, там нет хороших и плохих мест. Я использовал эту метафору не только потому, что она подразумевает отсутствие иерархии, но и потому что она прямо указывает на коммерцию. Объекты в супермаркете различаются не по культурной ценности или значимости, а в зависимости от других показателей: продаж, популярности. Речь идет о еще одном ключевом термине в моей книге — «шум» (buzz). Он возникают вокруг наиболее популярных и коммерчески успешных культурных явлений. В мире nobrow особую важность приобретают количественные показатели: результаты в спортивных соревнованиях, сборы в кинотеатрах и так далее. Они играют существенную роль в культурной жизни общества. Например, несколько лет тому назад вышел фильм, снятый по мотивам моей книги «Проблеск гениальности». Эта, на мой взгляд, вполне достойная лента не смогла конкурировать с другими фильмами с летающими роботами и милыми разговаривающими котиками. То есть фильм находился в той части супермаркета, которая не пользуется популярностью. — Вам не кажется, что крах элитарной культуры произошел просто потому, что люди стали глупее, поверхностнее за последние 50 лет? — В этом есть доля правды. Коммерческая культура стремится к упрощению, она насаждает стандарты и конформизм. Но все не так просто. Ведь она же создает условия для разнообразия. Потребитель со временем начинает испытывать скуку, и когда на рынке появляется нечто новое, нечто, находящееся вне общепринятых норм и стандартов, оно становится популярным. То есть по-настоящему самобытное и оригинальное искусство и музыка могут найти своего массового потребителя. Как это случилось, например, с гранж-роком или хип-хопом в свое время. Но все новое рано или поздно засасывается в эту систему и превращаются в новый культурный стандарт. Настоящая диалектика! — Вы давно пишете для журнала New Yorker. Как эти процессы отразились на редакционной политике издания? Могла ли 30 лет назад в этом журнале появится статья, подобная той, которую вы недавно написали — о Рианне? — Нет, конечно. В те времена вместо Рианны была, скажем, Дайана Росс. Редакция New Yorker ни в коем случае не выпустила бы статью о ней. Журнал прошел долгий и мучительный процесс эволюции. Редакция видела в коммерческом контенте угрозу — силу, которая способна поколебать качество издания, уничтожить те высокоинтеллектуальные стандарты, которые подразумевались под брендом New Yorker. К концу 80-х годов журнал приносил владельцам сплошные убытки. Нужны были перемены. Они произошли с назначением Тины Браун на должность главного редактора в 1992 году. Она полностью изменила редакционную политику издания: было принято решение освещать поп-культуру и «шум» — то, о чем говорили вокруг. Некоторые из этих изменений были необходимы, но часть из них перегибала палку. И под руководством Дэвида Редника, который возглавил журнал в 1998, мы отчасти вернулись к истокам. Дэвид серьезный человек, понимающий, что New Yorker — это коммерческое предприятие, которое должно зарабатывать деньги. Но, с другой стороны, он ясно осознает, в чем преимущество журнала. У него не было и нет предубеждений о поп-культуре, но тем не менее он считает, что мы должны сохранить наш фирменный стиль, даже когда мы говорим о Рианне. Ведь нельзя притворяться, что этой певицы не существует, потому что абсолютно все — хотят они этого или нет — знают о ней. Мы говорим о феноменах. Пытаемся понять глубинные механизмы и причины популярности знаменитостей. То есть предметом изучения может быть поп-культура, но подход остается прежний — фирменный серьезный анализ от New Yorker. — Вы опубликовали свою книгу в 2000 году. Как появление социальных сетей изменило современную культуру? — С одной стороны, социальные медиа подтвердили идеи nobrow. В книге я привожу еще два термина: «большая сеть» (big grid) и «малая сеть» (small grid). Первое понятие включает в себя по-настоящему массовые, глобальные явления: например, блокбастеры. Они тем или иным образом влияют на вашу жизнь — не имеет значения, смотрите вы их или нет. А второй термин обозначает более узкий круг культурных объектов — тех, которые имеют особое значение для вас и ваших друзей. Так вот, с развитием интернета большой круг расширился еще сильнее (блокбастеры теперь повсюду, теперь к каждому из них снимают по дюжине приквелов и сиквелов), а малый — сузился. В книге я говорил о клипах с MTV как о конвейере, при помощи которого это происходит. Теперь же с появлением таких сервисов, как YouTube, эти процессы получили небывалый толчок. Еще одна идея, которую подтвердило развитие интернета — то, что творец является одновременно торговцем. То есть в старом мире, где существовала иерархия, основанная на различиях элитарной и массовой культуры, всегда была очевидная грань между художником и маркетологом. Когда же эта система разрушилась, артист приобрел дополнительные свойства и функции — он начал откровенно и целенаправленно продавать свое творчество. Это ни хорошо, ни плохо — это то, к чему привела эволюция механизмов. Тот же YouTube подтвердил этот процесс. Теперь создатель контента, выкладывая свой продукт в сети, имеет изначальную установку на продажи. Он призывает лайкнуть его видео или подписаться на его канал. Кроме того, он осознает, что показ его произведения сопровождается рекламой. Но есть вещь, которая изменилась с 2000 года. Я имею в виду возврат к некой иерархии. Появились новые кураторы, так называемые tastemakers. В связи с тем, что «шум» усилился и появилось невероятное количество контента, у людей возникла потребность в своего рода фильтрах. И эти новые кураторы выполняют эту функцию. Получается, что они находятся в более высокой позиции. Но в любом случае эта иерархия отличается от той, что была раньше: критерии отбора, конечно же, не соответствуют стандартам старой элитарной культуры, они более демократичны. — Посоветуйте три книги. — Биография Стива Джобса — для тех, кто хочет понять, как работают изобретения в современном мире. В контексте Nobrow — очень интересна «Девушка с татуировкой дракона» Стига Ларссона. Это коммерчески успешная книга, триллер, то есть настоящая поп-культура. Тем не менее, прочитав ее, можно по-другому взглянуть на тему обращения с женщиной, насилия, применяемого к ней. А вообще есть большая тема, которой я сейчас интересуюсь — толпа, массы. Мне кажется, в этой связи примечательна роль интернета. Человек лишен явной биологической связи с другим человеком, той связи, которая позволяет муравьям жить в муравейнике, а птицам и рыбам — передвигаться в косяке. Поэтому существует боязнь толпы: считается, что она подавляет разум, человеческую индивидуальность и действует инстинктивно и агрессивно. Кстати говоря, это одна из причин предубеждений по отношению к поп-культуре, которая есть у интеллектуалов. Интернет начинает восполнять этот биологический пробел, он выступает в роли коллективного разума, при помощи которого толпа действует крайне организованно и ответственно, борется за благие цели. Например, движение Occupy в США. Я знаю о попытках вашего правительства ограничить право проводить митинги и демонстрации, но благодаря интернету все эти попытки теряют всякий смысл. Люди смогут организовываться в сети, и если что — их невозможно будет остановить. Такой вот интересный и полезный сдерживающий фактор для элит. Есть прекрасная книга про толпу: «Психология народов и масс» Гюстава Лебона. Обязательно прочитайте. Кроме того, я хочу расширить исследования, проделанные мной в ходе написания Nobrow, и выйти на более глобальный уровень. Поэтому я сейчас активно изучаю коммерческую культуру Азии: например, корейскую поп-музыку. Они берут западную музыку со всеми присущими ей темами: секс, культ тела и так далее. И добавляют туда свои традиционные сюжеты: например, поют об уважении к родителям. Получается очень забавная комбинация. Какой-то одной книги о современной культуре Дальнего Востока, к сожалению, нет. Но могу посоветовать безумно интересный нон-фикшн People who eat darkness Ричарда Ллойда Парри о неизвестных аспектах сексуальности в Японии. theoryandpractice
read more...

Галактика Гутенберга (Маклюэна)

История письменности и печатной культуры в книге М. Маклюэна «Галактика Гутенберга» Каждая коммуникативная технология в «Галактике Гутенберга» рассматривается с учетом культуры и традиций определенного периода. На страницах книги можно встретить упоминания многих выдающихся личностей: Аристотеля, Платона, Леонардо да Винчи, А. Эйнштейна, П. Сезанна, Т. Нэша и др. Вместе с тем в ней есть элемент провокации, свойственный популярной литературе. Это нашло свое выражение в эпатажных утверждениях, не всегда подкрепленных фактами, в ярких запоминающихся заголовках, таких, например, как: «В бесписьменном обществе не делают грамматических ошибок», «Печатный пресс был поначалу всеми, кроме Шекспира, ошибочно принят за машину бессмертия» и др. Книгу нельзя считать научным исследованием в полном смысле слова, поскольку в ней не выдвинуты гипотезы, которые бы автор пытался подтвердить или опровергнуть с помощью современных методов исследования. В ней много ссылок и цитат из самых разных источников, некоторые труды принадлежат классикам научной мысли (Аристотель, Платон), некоторые работы – перу малоизвестных исследователей, к тому же в работе много цитат из художественной литературы – произведений разных эпох и направлений. Принцип отбора «экспертных оценок», судя по всему, основан у Маклюэна на их близости взглядам автора на проблемы развития общества и средств коммуникации. В «Галактике Гутенберга», как и во многих других работах ученого, ощутимо влияние учения Фомы Аквинского (его имя и труды упоминаются Маклюэном около десяти раз). Ряд проблем в области коммуникации Маклюэн рассматривает как социолог и историк, в некоторых главах он предстает в роли литературного критика, иногда в качестве ученика Фомы Аквинского и комментатора его трудов. Большое внимание в своей книге Маклюэн уделил развитию риторики в Средние века и эпоху Возрождения. Многие положения из его докторской диссертации о Т. Нэше можно встретить и в главах «Галактики Гутенберга». Книга имеет свойственную трудам Маклюэна мозаичную композицию, и кажется, что логика в ней непоправимо нарушена. Однако после неоднократного ее прочтения становится понятен замысел автора. Как и Иннис, Маклюэн представляет историю цивилизации через эволюцию медиа, причем в каждом средстве коммуникации он видит свои преимущества и недостатки. В отличие от Инниса, для которого точкой отсчета была исключительно бесписьменная цивилизация Древней Греции, Маклюэн в понятие «первый этап в развитии истории коммуникации» включает и первобытную устную культуру, развивавшуюся на территории Африки и Канады. В соответствии с культурными традициями, с учетом чувственного восприятия и системы алфавита, Маклюэн делил страны и нации на два типа: «аудиотактильные» (Африка, Индия, Россия, Китай) и «зрительные» (Северная Америка и Западная Европа), а также – на сакральные и профанные, племенные и индивидуалистичные. Убеждение в том, что дописьменная культура является сакральной по своему характеру, а письменная и печатная – мирской (профанной), возникло у автора «Галактики Гутенберга» под влиянием работы М. Элиаде «Священное и профанное» (The Sacred and the Profane, 1961). Маклюэн не приводит никаких доказательств правоты своей классификации, поэтому в академических кругах она не нашла широкой поддержки. В «Галактике Гутенберга» автор обращает внимание на то, что книга как таковая появилась в рукописном варианте в V в. до нашей эры, а печатный станок был изобретен только в XV в., т.е. история печати относительно короткая. Манускрипт Маклюэн относит к сакральной культуре, а печатную книгу, продукт массового производства, – к профанной. К племенной (tribal) культуре ученый относил устную культуру эпохи до Гутенберга, а также электронную культуру (радио, телевидение, Интернет). Письменную и печатную традицию он считал индивидуалистичной, поскольку эта форма коммуникации не требует взаимодействия группы людей и общения между ними. Данное утверждение достаточно спорно. Маклюэн не дожил до тех лет, когда телевизор на каждого члена семьи стал нормой, и человек в одиночку стал общаться с «иконоскопом». Интернет также породил новую породу людей-одиночек, которые «уходят» в виртуальный мир, сводя к минимуму контакты с внешним миром. Ученый точно подметил, что печатная культура способствует развитию национализма и индивидуализма (книги, газеты и журналы издаются на разных языках), в то время как электронные СМИ, и прежде всего телевидение, превращают мир в одну «глобальную деревню». Одновременно печатная культура способствует неравенству между людьми. Бедные и неграмотные не имеют доступа к культурным ценностям, не имеют возможности стать не только лидерами, но и успешными профессионалами во многих сферах. С изобретением печати, как утверждал Маклюэн, исчезла устная нарративная культура, девальвировалось мастерство рассказчика, в обществе усилился индивидуализм, так как книга и газета не требовали от людей общения, популярным стало чтение «про себя». Чтение манускрипта вызывало у Маклюэна ассоциации с белым стихом (verse libre), который использовали Г. Стайн, Э. Паунд и Т. Элиот. На основании этого он, «сгущая краски», утверждал, что внедрение печати способствовало понижению уровня устной культуры: ораторского искусства, коллективной дискуссии и общения. Ученого беспокоило то, что книгопечатание «изменило не только орфографию и грамматику, но также ударения и окончания слов». Оно, как ему казалось, «сделало возможной плохую грамматику»[1]. Однако в книге нет никаких серьезных доказательств того, что грамотность пострадала с внедрением типографского станка. Многие утверждения Маклюэна, последовательно доказывающего преимущества бесписьменной традиции над письменной, а рукописной – над типографской, основаны лишь на эмоциях, но не на фактах. «Глобальная деревня», в понимании ученого, это несомненный исторический шаг вперед, причем новые технологии являются основой этого коммуникативного пространства. Совершенно необоснованной, на наш взгляд, является мысль Маклюэна о том, что с появлением электронных СМИ и превращением мира в «глобальную деревню» соперничество между людьми разных национальностей и военные конфликты должны пойти на убыль. Для такого утверждения нет никаких оснований. В современном мире, где главную роль играют телевидение и Интернет, не уменьшилось количество войн и международных конфликтов. Подобные заявления канадского коммуникативиста свидетельствуют о его стремлении идеализировать электронные СМИ, преувеличить их роль в жизни современного общества и сформировать модель «прекрасного дивного мира». В конце «Галактики Гутенберга» Маклюэн предсказывает упадок или смерть книжной культуры, на смену которой приходят электронные СМИ. В теории Маклюэна эти процессы напрямую связаны с научными открытиями начала ХХ в. Однако Маклюэн не считал, что с появлением телевидения и других электронных средств коммуникации исчезнет книжная культура, и призывал родителей и педагогов с большим вниманием отнестись к тому, что молодежь узнает вне школ и университетов. По мнению ученого, необходимо ликвидировать разрыв между жизнью подростков вне классной комнаты и школой. Позднее к этой теме Маклюэн обратился в книге «Город как классная комната: Понимание языка и медиа» (City as Classroom. Understanding Language and Media, 1977), написанной им в соавторстве с Э. Маклюэном и Л. Хатчеон. Заключительная часть «Галактики Гутенберга» напоминает литературу модернизма и постмодернизма. В последних главах книги на сцену выходят философы, экономисты, литераторы, участники дискуссии об истории цивилизации и медиа. В этой полифонии голосов Маклюэн выступает в роли комментатора. Рассуждая о проблемах коммуникации, ученый неоднократно обращается к текстам Джойса, вероятно, полагая, что именно в них содержатся ответы на многие вопросы. Он создает запоминающиеся метафоры, которые в дальнейшем были широко тиражированы, обыграны и даже спародированы: «Хайдеггер оседлал электронную волну с таким же триумфом, как Декарт механическую», «Книгопечатание раскололо голоса тишины» и т. д. Несмотря на то, что в «Галактике Гутенберга» много противоречий, некоторые утверждения автора научно не обоснованы и имеют налет литературности, в целом книга дает представление об истории печатной культуры. Автору удалось собрать интересный материал, привлечь внимание к проблеме развития средств коммуникации от первобытного общества до эпохи телевидения, причем основное внимание уделено книжной культуре, ее роли в жизни современного общества. Хотя Маклюэн предрекает смерть книге, он сам неразрывно связан с типографской культурой и по-своему воспевает ее. Канадский ученый предсказал господство электронных СМИ в будущем, что, как мы наблюдаем, полностью оправдалось. Трудно согласиться с тем, что электронные СМИ являются повторением на более высоком уровне средств коммуникации первобытного общества. В книге нет присущего более поздним трудам ученого технологического детерминизма, утверждения особой роли электронных СМИ в ущерб другим средствам коммуникации. Маклюэн внес огромный вклад в исследование малоизученной проблемы – истории письменности и печатной культуры, – которая в дальнейшем стала предметом научного анализа для многих ученых, среди которых такие известные имена, как Э. Эйзенштейн (E. Eisenstein), E. Хейвлок (E. Havelock), Д. Мейровиц (J. Meirovitz), У. Онг (W. Ong) и многие другие. [1] Мак-Люэн М. Галактика Гутенберга. – С. 339. mcluhan
read more...

СМИ как улика. Новые медиажанры

Философ, социальный теоретик, специалист по гуманитарным технологиям Андрей Ашкеров рассказал о новых медиажанрах и о средствах массовой информации как об уликах. часть 1 часть 2 часть 3 tvrain.ru
read more...

Будущее за релевантными медиа

Аннелис ван ден Бельт, президент SUP Media, рассказывает о рынке медиаиндустрии, о будущих медиа, а также об истории развития Рунета, рекламных инструментах в социальных сетях и о создании контента. theoryandpractice
read more...

Я прочитал триста книг, чтобы понять природу истории

Роберт МакКи — консультант по сценарному мастерству в Голливуде и автор программы семинаров Story. За помощью к нему обращались 20th Century Fox, Paramount, Disney, Nickelodeon и даже Microsoft. Сам Макки говорит, что его программа рассчитана на всех, кто работает с нарративом — от писателей и журналистов до авторов компьютерных игр. В октябре он привозит свой семинар в Россию. «Теории и практики» поговорили с ним о специфике работы с начинающими авторами, о современном кризисе идей и о том, почему чтение помогает обрести свободу. — Писатели, сценаристы, творческие люди — сложная, наверное, аудитория. Вы для себя роль идеального учителя в творческом процессе как видите? — Ну, если мы говорим об идеале, то настоящий ментор должен, прежде всего, безупречно знать и понимать искусство, о котором идет речь. Причем понимать именно форму, а не формулу. То есть при работе с автором все должно быть основано на понимании принципов, но не правил. А второе качество хорошего учителя — это использование сократического метода: я задаю вопросы, автор отвечает. Потому что я считаю, что история обычно уже написана где-то в авторском подсознании, но по целому ряду причин у него не получается сразу вытащить ее наружу. Возможно, его что-то сдерживает, или автор (как это часто бывает) подсознательно копирует кого-то другого, он слишком хочет понравиться и поэтому сам себя цензурирует. Или он просто недостаточно исследовал тему. Есть тысяча причин, по которым талантливый человек не создает того, что мог бы. Так что я просто предполагаю, что человек талантлив по умолчанию, и моя работа здесь похожа на работу акушера: помочь автору разродиться текстом и еще убедиться, что ребенок в процессе не пострадает. Так что если моих знаний хватает на то, чтобы схватить сущность, я могу задать автору правильные наводящие вопросы, на которые он ответит, и вместе мы найдем что-то, что вернет его на нужный путь и поможет освободить прекрасную историю, которая ждет внутри. И для этого требуется очень много терпения и много учебы. Потому что каждое произведение искусства имеет свой срок выдержки, и если вы не дадите ему достаточно времени, то вы его разрушите. **— Вы читаете программу семинаров с 1983 года, до этого задумывались о преподавании?** — Нет-нет, я и до этого преподавал, за годы до этого, когда я был театральным режиссером и актером. Я учил актерскому мастерству и режиссуре, когда заканчивал учебу в Университете Мичигана. Но потом я просто похоронил себя под книгами на три года, чтобы изучить искусство создания историй. За три года я прочитал триста книг, чтобы понять природу истории. Моя работа касалась не только кино и телевидения, но и театра, и прозы, конечно. Поэтому-то мой курс лекций и называется Story. Я преимущественно использую примеры из кино, просто потому, что они знакомы людям. Если бы я начал ссылаться на поэтов и прозаиков, большая часть аудитории не поняла бы, о чем идет речь. А сам курс — для тех, кто пишет рассказы, для документалистов, журналистов, историков, драматургов, конечно, для людей из киноиндустрии и с телевидения — в общем, для всех, кто рассказывает истории. И, как я сказал, я занимаюсь этим больше тридцати лет. Но до этого, когда я был режиссером, я поставил что-то около 60 спектаклей, а работа режиссера, она, конечно, подразумевает роль учителя. — К вопросу о вашей аудитории — среди ваших студентов были сотрудники таких организаций, как NASA и Microsoft. Им это зачем было нужно? — Люди из Microsoft занимаются видеоиграми. Они хотели понять структуру истории, чтобы придумывать и продавать эти игры. Они делают на этом потрясающие деньги. Знаете, иногда кто-нибудь приходит ко мне, и я понимаю, что их интересует не столько творчество, сколько деньги. Много денег. Таким я говорю: «Знаешь, не пиши фильм, лучше напиши сценарий для компьютерной игры, потому что ты хочешь зарабатывать деньги!» Так что люди из больших корпораций приходили ко мне за этим. — А возраст вообще имеет значение? Потому что в России, например, говорят, что на сценарное или режиссерское отделение лучше поступать людям постарше, у которых уже есть какой-то жизненный опыт. Вы как считаете? — Абсолютно верно. Когда я был молодым и занимался театром, у Королевской Академии Драматического Искусства в Лондоне был принцип: люди младше 21 года вообще не допускались до изучения актерского мастерства, и также желательно было, чтобы у абитуриента уже было за плечами одно высшее образование. В чем смысл пытаться преподавать какое бы то ни было искусство людям, которые настолько молоды, что вообще не поймут, о чем вы говорите? Так что возраст имеет огромное значение. Но интересно, что есть такие литературные формы (например, поэзия, короткая проза), которые подходят молодым людям. Чтобы быть поэтом, сочинять песни, вам не нужен огромный жизненный опыт — вам нужна только ваша страсть. Поэтому так много стихов и песен о любви — их пишут молодые люди. Но чтобы написать большое произведение для сцены или кино, потребуется определенная зрелость, глубина познаний, начитанность, неплохое понимание себя и умение изучать себя как главный путь к пониманию окружающего мира. Антон Чехов говорил, что все, что он знает о человеческой природе, он узнал от себя. А чтобы научиться понимать других по себе, требуется время. — Вне возрастных критериев человек, который решил писать, к чему прежде всего должен быть готов? — Ну, прежде всего, нужно отказаться от некоторых романтических идей. Cуществует такой миф, что для того, чтобы писать необходимо только вдохновение, что это все исключительно инстинкт, что-то на уровне подсознания. А писатель — такой человек, который просто садится за стол и заполняет бумагу словами, которые приходят к нему каким-то чудесным образом. Они не понимают, что есть навык, есть техника, мастерство, которые взаимодействуют с тем, что у нас в подсознании, с творческим началом. И чтобы создавать великие характеры, постоянно импровизировать, нужна комбинация человеческого гения, остроты ума, таланта и практического навыка, техники. Нужно умение постоянно пересматривать, переписывать, что-то вырезать, что-то добавлять, умение иногда отступить от камеры, чтобы посмотреть со стороны, а потом снова встать за камеру и сделать еще один шаг вперед. Писатель в какой-то мере брат омпозитора. Действие разворачивается во времени, есть набор определенных движений, есть пункт и контрапункт, есть динамика, все постепенно усложняется — как в музыке. Сегодня ведь нельзя написать симфонию, просто сев за рояль и подождав вдохновения. А ведь история зачастую сложнее музыкального произведения. Но в мире есть огромное количество романтиков, которые считают по какой-то причине, что это совершенно другое дело. Писательское мастерство — это такое великое исключение, пишут просто потому, что владеют английским, русским, французским языком. То есть язык нам дан с рождения — и это вроде как и вся необходимая подготовка для того, чтобы на нем писать. Мне кажется, по-настоящему умные писатели пробуют так писать в молодости, а потом перечитывают и думают: «Какая фигня!». И настоящий писатель рождается тогда, когда молодой еще человек берет, и перечитывает какую-нибудь книгу по второму разу. Перечитывает произведение искусства и пытается понять, как это было сделано, зачем это было сделано. И когда молодые люди начинают ходить на фильм или спектакль по два, по три, по четыре раза, и сидят в зале, изучают, пытаются нащупать метод, который автор использовал для того, чтобы достичь того или иного эффекта — вот тогда и рождается серьезный писатель. Есть очень много наивных людей, которые ничего не хотят смотреть или читать по второму разу, и думают, что они сейчас сядут за стол — и из них сразу вывалится книга. Они заблуждаются. Так что я считаю, что моя миссия — помочь писателю понять, что есть форма, и есть принципы. И эти принципы, они очень гибкие, и можно создавать вещи, которые основаны на анти-структуре, но в сердце этого всего все равно будут лежать определенные основы истории, которая напоминает нам о том, что все мы люди. Чтобы в XXI веке у нас появились какие-то настоящие шедевры, чтобы XXI век стал веком оригинальности, а не имитации, новое поколение авторов должно сесть и заняться изучением писательского мастерства. Иначе мы просто будем постоянно повторяться, повторяться, повторяться. И это кстати, то, что мы так часто сегодня видим. — Вы о Голливуде и многочисленных сиквелах? — Ну, у нас тут сейчас происходит сразу несколько вещей. Во-первых, это сериалы. И я думаю, за ними будущее. Я думаю, шедеврами XXI века могут стать эти монументальные, очень сложные телевизионные формы, так что я предлагаю своим студентам начинать думать про истории продолжительностью в сто часов. К тому же, автор получает возможность создавать невероятно сложные характеры и отношения между ними. То есть это одна из основ. Но есть еще сиквелы. И, некоторые сиквелы бывают очень хорошими. Я, например, считаю, что второй «Крестный Отец» превзошел первый фильм. Чаще, конечно, бывает наоборот. Что я могу сказать — авторы должны писать о том, что они любят, что их интересует и во что они верят. И если их интересует экшн, пусть пишут экшн. Но если это не то, что им хочется писать на самом деле, их ждет неудача. Потому что те, кому это действительно нравится, напишут намного лучше. Людей, которые просто пытаются стать богатыми и знаменитыми, ожидает неудача, потому что их неискренность все равно невозможно скрыть. То, что сейчас происходит в мировом кино — это не кризис формы, это кризис контента. Взять хотя бы Францию — как и в других странах, там сегодня выпускается какое-то запредельное количество фильмов. Французы выпускают около двухсот фильмов в год, а на всю Западную Европу, особенно на немцев, итальянцев, приходится около семисот-восьмисот фильмов ежегодно. Если есть десяток хороших фильмов — это прекрасный год! Но что насчет остальных девяти сотен? И то же самое в Голливуде. Но это не потому, что форма не оправдывает себя, это потому, что людям, которые пишут сценарии, нечего сказать. Они из раза в раз повторяют одно и то же, сосредотачиваются на стиле, а не на сущности, и на зрелищности вместо значения. Так что на своих лекциях, помимо прочего, я стараюсь вдохновить людей на то, чтобы освоить сначала форму, чтобы потом сказать что-то действительно значимое. Как, например, в моих любимых русских фильмах — «Дом дураков» или фильм, который вышел в прошлом году, «Как я провел этим летом». Эти фильмы сняли люди, которым было, что рассказать миру. Они прекрасно использовали форму, в которой работали, и фильмы просто светятся внутренней полнотой. Но, как я и говорил, раскрыть всю глубину понимания и эмоций можно только освоив форму, и если автор этого не понимает, то что бы он ни хотел сказать, это останется невысказанным. — В России сейчас тоже много говорится про нехватку талантливых и профессиональных сценаристов. При этом вы сами часто ссылаетесь на русскую литературную традицию. Эти два явления как-то связаны? — Иногда случается, что масштабы исторического и культурного наследия парализуют молодых писателей. Мой самый любимый кинематографист — это Ингмар Бергман. И когда я был моложе и читал то, что написал, я осознавал, что никогда не буду Бергманом. Это было ужасно. Вполне возможно, что в России литературные традиции настолько сильны, что это пугает. Так я это понимаю. В Англии, например, потрясающие традиции в драматургии – начиная с Шекспира. И, соответственно, английским сценаристам сложно писать хорошие сценарии, потому что они не могут уйти от этого театрального языка. Они хотят, чтобы герой зашел в комнату, сел и начал говорить так, как это делается в театре. Так что англичанам приходится все время бороться с этой театральной традицией. А в России у вас сильны и театральные, и литературные традиции. А роман забирается в голову героя, и драматизирует все сложные внутренние переживания. Но вы не можете просто заснять мысль. Так что часто, как я могу судить по сценаристам, которых я видел в России, они хотят писать сценарий как роман. А что в итоге: актеры просто произносят диалоги, проговаривая все свои чувства. Они пытаются сделать фильм литературным, а искусство сценариста — это искусство подтекстов. Мы подразумеваем какие-то внутренние переживания и доверяем актерам, которые должны выразить это в подтекстах так, чтобы зрители это разглядели. Знаете, в фильме «Как я провел этим летом» у героев такая напряженная внутренняя работа, что он мог бы быть романом. Но в фильме это так прекрасно передано на экране через подтексты, предположения. Я думаю, великая литература — это потрясающий источник вдохновения, но ее нельзя просто скопировать на экране. Если хотите писать в литературной традиции — пишите роман, но если хотите писать сценарий, нужно научиться выражать это все в подтекстах. Это сложно, очень сложно. Если у вас есть литературный талант, вы всегда можете описать мысли героя на бумаге. Но в фильме это все должно быть расставлено таким образом, чтобы мы могли сразу смотреть вглубь и понимать внутренний мир персонажа без того, чтобы нам рассказывали, какой он. И это требует настоящего артистизма. — В ноябре вы приезжаете в Россию. — О, я очень этого жду! В прошлый раз получилась прекрасная поездка. Я действительно страшно рад. На самом деле я всегда хотел быть русским. И в детстве я смотрел все эти шедевры русского немого кино: Довженко, Эйзенштейна, Пудовкина. И в русской страстности, в русскости есть что-то, что меня очень привлекает. Ну, не говоря о моей любви к водке. Я как-то жил в Италии год и безуспешно пытался выучить итальянский. И когда я говорил: «Я американец» — люди просто пожимали плечами. И тогда мой друг сказал мне: «Говори, что ты русский». И когда я встречал людей, я сначала говорил, что я русский — и меня так хорошо принимали в Италии! Конечно, в итоге приходилось говорить правду, но пока я притворялся русским, я отлично проводил время в Италии. Среди студентов МакКи — 36 обладателей премии «Оскар», 164 лауреата «Эмми», 19 победителей авторитетной награды Гильдии писателей США, и 16 — Гильдии режиссеров США. theoryandpractice
read more...

Мир как информационный повод

Информация затягивает – это болезнь, подобная игромании; цель её – не отыскание истины или поиск аргументации в пользу того или иного тезиса, а утверждение необходимого на данный момент представления. Уже сложно сказать, является ли объективным знанием наше представление о том или ином предмете, событии, явлении. Поэтому можно утверждать, что существующий поток информации даёт не более-менее устойчивое знание, а временные представления, желаемые в тот или иной момент. Завтра угол зрения будет другой, и вся картинка, будто в калейдоскопе перемешается, ведь понятия истины в толерантном обществе не существует, вместо неё – бисер равноправных точек зрения. Библейская истина «не сотвори себе кумира», как правило, вспоминается постфактум, когда эти грабли тяжелой рукояткой обрушиваются о лоб. С «кумирами» – практически как со стероидами: вначале чувствуешь мощный предъём, энергию, пока не грянет неминуемое похмелье. А там смотришь и видишь, что гонялся всю жизнь за фантомными бабочками с гипотетическим сачком, двигался по сомнительным рельсам к чужой цели. Кумиры и кумиропочитание всегда преследует род человеческий. Вспомним об «идолах сознания», расписанных Френсисом Бэконом. В начале 20 века русский философ С.Л. Франк взывал к «крушению кумиров», а параллельно возникало механистическое понимание человека в психоанализе, по сравнению с которым фантазия Ламерти «человек-машина» – попросту детский лепет. Одновременно с этим продвинутый человек цивилизации всё больше осознает, что «кумиры», штампы, стереотипы сознания, очень даже нужная вещь, если использовать их в сугубо прагматичных целях. Они приобретают глобальное значение, обретают достоинство альтернативной реальности, ставшей уже банальным общим местом – «матрицей» американского кинематографа. Луковица стереотипов Сейчас практически аксиомой звучат высказывания, констатирующие тот факт, что общество плотно погрузилось в особую стадию своего развития и стало постиндустриальным или информационным. Понятно, что главной отличительной чертой её теперь является главенствующая роль информационных технологий во всех сферах жизнедеятельности, информация объявляется высшей ценностью. Столько пафосных слов и высказываний распаляются в ее адрес!.. «Новый виток эволюции цивилизации» чего стоит… При этом она трансформирует саму реальность, меняет критерии «истинности – ложности», ценностные характеристики. Гипнотизёр, чтобы добраться до глубин подсознания, вводит человека в состояние транса, когда же требуется внушить большой массе людей нужную точку зрения, идёт пропаганда и активное навязывание определённой идеи, часто не имеющей ничего общего с реальностью, благо СМИ сейчас обладают беспрецедентным всевластием. Производится «умная толпа» – легко управляемая, наделённая идеей, отличная от обычного полуживотного существования наличием какой-либо цели. Делается это по принципу банальной рекламной акции: частотность повторения ролика записывает необходимую логическую схему на подкорку мозга, и эта информация мыслится неотличимой от реальности, воспринимается как безусловный факт. Путём бесконечного навязывания ярлыков формируются стереотипы, которые можно в любое время привести в действие. Система стереотипов многослойна – это луковица, целиком состоящая из различных слоёв, каждый из которых привязан к другому. И уже сложно сказать, является ли объективным знанием наше представление о том или ином предмете, событии, явлении. Поэтому можно утверждать, что существующий поток информации даёт не более-менее устойчивое знание, а временные представления, желаемые в тот или иной момент. Завтра угол зрения будет другой, и вся картинка, будто в калейдоскопе перемешается, ведь понятия истины в толерантном обществе не существует, вместо неё – бисер равноправных точек зрения. Фантики и бубенцы «Надо принять как догму, что СМИ сегодня – это инструмент идеологии, а не информации. Главное в их сообщениях – идеи, внедряемые в наше сознание контрабандой», – говорит Сергей Кара-Мурза в интервью «Общенациональному Русскому журналу» (№ 2, 2007). Релятивизм в отношении суперпопулярного и ходового продукта – информации – более чем оправдан, ведь в основном она имеет чисто прикладной характер. Это инструмент, и не более, никакой аксиологической, этико-эстетической нагрузки она не несет. Информация сейчас – это, по большому счёту, «пустой дискурс», особая искусственно взращенная мифологема. Примат информации производит отчуждение её от реального содержания. Она начинает жить своей жизнью, распространяясь делением в геометрической прогрессии. Посмотрите, в какой фарс превращаются те же предвыборные кампании или такие искусственные конструкции, как партии чего стоят! А возьмите, к примеру, это целлулоидное понятие «пиар», раскрывающее особую разновидность домашнего иллюзионизма, основа которого состоит в системе ловких манипуляций по определённым установленным схемам, шаблонам… Информацию следует чётко отделять от знания, зачастую она даже не является гносеологической категорией. Цель её – не отыскание истины или поиск аргументации в пользу того или иного тезиса, а утверждение необходимого на данный момент представления. Формула «кто владеет информацией – владеет миром» создаёт, на самом деле, герметичную замкнутую систему – ложу, вход в которую доступен только для посвящённых. Её открытость – лишь видимость, её терпимость – иллюзия, её реальность – выдумка. Информация – отнюдь не символ равенства, она дифференцирует общество, вводит жёсткое кастовое деление, и это следует чётко понимать. Разрыв между «информационной элитой» и «информационными потребителями» выражается не только в их расслоении по уровню благосостояния, по возможностям влияния на ход развития общества, но в более глубоком качественном разделении. Создается новая кастовая система, где каждая высшая каста наглухо закрыта для более низший, при этом она утверждает жёсткие правила игры, предельно детерминирует жизнь низшей структуры, навязывает тот алгоритм мировосприятия, какой считает нужным. Получается, что мы видим лишь то, что позволяют нам видеть, думаем и размышляем по определённым штампам и образцам, которые для нас искусственно моделируются. Информационная цивилизация зиждется на постулате толерантности: в бескрайнем море информации истин может быть сколь угодно много, как и трактовок того или иного явления. Жажду политического высказывания здесь должна утолять иллюзия многопартийности, вместо исповедания веры – какофония псевдорелигиозного и оккультного вторсырья. Приходится часто слышать налипшее на зубах у многих высказывание, что, дескать, если страна не вступила на путь информатизации, то она обречена на неминуемое отставание во всех отраслях жизнедеятельности, включая культуру, якобы после определённого момента это отставание становится необратимым. На самом же деле в глобальном масштабе – это базовая составляющая концепции «золотого миллиарда». Информация – основное оружие этой доктрины. К слову сказать, в справедливости тезиса о синонимии понятий «информация» и «оружие» уже давно никто не сомневается. «Информационные войны» – понятие, плотно закрепившееся в нашем ежедневном рационе. В ситуации, когда проблема обеспечения ресурсами становится всё более актуальной, установление примата информации становится важным козырем в этой борьбе. По сути, мы имеем новую редакцию схемы взаимоотношения конквистадоров с аборигенами: фантики и бубенцы вместо реальных ценностей, как прелюдия политики огня и меча. Информационный мусор гоняет по свету Одно из условий «эффективного» пиара – маргинализация населения. Именно тогда посредством информационных технологий этому самому населению-электорату-потребителю придаётся необходимый социальный статус и нужные целеустановки. Поэтому и сама информационная цивилизация рано или поздно вырождается в нечто подобное пресловутому «Аншлагу», вульгарному капустнику, брошенному, как кость, обществу, взыскующему хлеба и зрелищ. Это гигантский мировой Лас-Вегас, где крутит судьбами бесконечная рулетка. Информация затягивает, это болезнь, подобная игромании, это галлюциногенные фантазии потерявшего связь с реальностью наркомана. Зачастую, окунаясь в СМИ-шное пространство, ты не можешь отделаться от навязчивого ощущения пресыщения от бездонного моря текстов. И это как раз тот случай, когда количество не переходит в качество, наоборот, многообразие отдаёт бессмыслицей. Письменные высказывания зачастую нужны лишь для того, чтобы, как сейчас любят говорить, заполнить нишу, и эта масса активно обживает пустоты, разрастается, клонируя сама себя. Доходит до того, что смысл практически любого высказывания нивелируется, становится факультативным. Поток разнородной информации настолько велик, что он на самом деле становится практически не нужным в своей полноте. «Дурная бесконечность» информации лишает её всяческой осмысленности. Это беспрерывная трепанация черепа реальности. Пёстрый поток кадров деформированной реальности человек воспринимает лишь визуально, акустически – наушники от плеера в ушах с постоянным фоновым шумом, и со временем по привычке ты начинаешь всё это мыслить как само собой разумеющееся и даже скучать без всего этого. Если высказывание изначально факультативно, то его по определению невозможно идентифицировать по шкале «правда – ложь». Наиболее показательный пример этого – замкнутое и в тоже время беспредельное пространство Интернета. Без редактуры, без корректуры, без цензуры. Сама сущность его крайне зыбка и временна: сайт открыт – завтра он может стать недоступен, поэтому и высказывание здесь не несёт каких либо обязательств за собой. Ещё Лев Шестов говорил, что на Западе есть «десятки, сотни философских и социологических идей, которыми так ловко окутывают даже самые крайние реалисты «правды жизни», что она совсем перестает быть правдой» («Апофеоз беспочвенности» в кн.: Л. Шестов. Избранные сочинения. М., 1993). Информационная полифония, императив толерантности относительно практически любого высказывания, которому даётся право на существование – одна из основных тактик «информационной цивилизации», цель которой – ввести хаос в дефиниции, узаконить не только переоценку, но и отрицание ценностей, как неоспоримое право человека разумного. Предложение на рынке информации уже давно превышает спрос. Её акции постоянно падают и чтобы хоть как-то поддержать её на плаву, проводятся всевозможные распродажи, организуются дополнительные выпуски ценных бумаг. Информацию уже не надо добывать, она лежит на поверхности: бери – не хочу. Всё это производит инфантильного человека, безразличного до знания, до добывания истины. Слепое некритическое потребление информации чревато, в первую очередь, перекодировкой сознания. В клешнях информационной цивилизации меняется человек. По словам Э. Фромма, понятие «Я» становится тождественно формуле «Я есть то, каким меня хотят видеть». Человек всё больше «чувствует себя товаром», отчуждён от самого себя («Человек для самого себя». В. кн.: Фромм Э. «Психоанализ и этика». М., 1993, с. 111). Тотальная ложь, лежащая в основе информационной цивилизации, очевидна каждому разумному человеку, но избавиться от неё крайне сложно, а то и практически невозможно – уж крайне приятна её спокойная дрёма. Человек подпадает в зависимость от бесконечного и бессмысленного лабиринта, вне которого жизнь со временем становится немыслимой, но и внутри при внешней безопасности, тебя поджидает плотоядный Минотавр, который рано или поздно нападет. В ближайшей перспективе вполне могут оправдаться мрачные предчувствия того же Эриха Фромма, который говорил, что «…2000 год может стать не временем исполнений и не счастливой кульминацией борьбы человека за свободу и счастье, а началом периода, в котором человек перестанет быть человеком и превратится и бездумную и бесчувственную машину» («Революция надежды». В. кн.: Фромм Э. «Психоанализ и этика». М., 1993, с. 239), живущую в сладостных грузах виртуального мира; а само общество – стать «мегамашиной», то есть «полностью организованной и гомогенной социальной системой», в которой люди выступают её частями («Революция надежды», с. 241). Информация становится автономной, внешне независимой, подчинённой лишь своей определенной логике развития, она всё более персонифицируется, в то время как человек – механизм, киборг, удобный её потребитель и носитель. Национальная идеология и информационная конспирология То, что сейчас конструируется под понятием «информационная цивилизация» – есть попытка властной элиты, причём не обязательно политической, навязать свою необходимую и понятную ей в данный момент концепцию мироустройства. Это диктуемый детерминированный взгляд на те или иные явления истории, настоящего, будущего, определенное позиционирование индивидуального человека и общества – своеобразная игра оловянными солдатиками. Это инструмент, подготовленный для того, чтобы с его помощью координировать и управлять общественными процессами и личностью. Как мне думается, нечто противоположное этому концентрируется в понятии «ментальность». Ментальность в большей мере представляет собой формулирование общих общественных чаяний, главенствующих умонастроений, которые вызревают и произрастают из недр общества, как особый его голос, заявка о себе, его характер. Это родовая память нации, которая запечатлевается, в первую очередь, в языке. Вот почему главный удар информационная цивилизация наносит языку, слову, выстраивая особую языковую пантомиму, доводя его до абсурда, а также расшатывает веру. Ментальность формирует национальную идеологию, ведь в отличие от закона – это живая структура, хотя сейчас она и списывается на правильно скоординированную пропаганду, определённый пиар. К примеру, ту же доктрину «Москва – Третий Рим» едва ли в полной мере можно считать снизошедшей казённым циркуляром сверху, это скорее соборная идеология, уловившая встречное движение сверху и снизу, именно поэтому и объединившая общество. Естественная идеология, как и произведение искусства, рождается в синтезе: это и вдохновение свыше, когда автор выступает медиатором неких невидимых токов и общественные чаяния, ожидание, и одновременно рациональное и внерациональное нечто. Априори можно начертить лишь схему, какой-то план, но этот восторг описать в полной мере возможно лишь постфактум. Идеология – это во многом внерациональное, она не всегда объяснима, а может быть только прочувствована вживую. Определённая парадигма рассуждений, воззрений, ценностных констант практически мистическим образом возникает одновременно в головах и сердцах многих людей – создаётся новая общность, которая в идеале со временем должна сформировать новое понимание человека, общества и новую власть, новую элиту. «Элита» – понятие временное, оно никак не связано со стабильностью и перспективностью общества, о чём нам часто говорят. Это реплика, совокупная точка зрения актуальная в определенной ситуации и при изменении этой самой ситуации, она просто перестаёт быть продуктивной и дееспособной. В генетическом коде «элиты» нет потенции к саморазвитию, вместо этого – бесконечное стремление к приспособленчеству, а значит, деградации. В определённый момент она начинает панически бороться за своё существование. Поэтому вместо преобразования себя она пытается форматировать реальность под себя. От этого и идёт массированная подмена понятий, – элита борется за своё существование, пытается внушить такое восприятие реальности, в которой она будет являться краеугольным камнем и основой всего. Информационный инструментарий здесь приходится как раз ко двору. Через него разрушается идеологичность общества. Иммунитет от заговоров Чтобы противостоять этому, должна возникнуть новая общность людей, которая имеет иммунитет, становится вне информационного поля, причём не в силу своей деклассированности, а в знак протеста против детерминирующей личность недоброкачественной информации, против манипуляций сознанием, зомбификации общества, обладающая силой идти наперекор течению. Надо встряхнуть с себя стереотипы, которые нам бесконечно навязывают. Культура – это развёрнутый в пространстве и времени процесс обретения и сохранения вечных ценностей. Десять заповедей – самый показательный пример. С другой стороны, идёт процесс, когда днище этого корабля обрастает ракушками, навязанными штампами, идолами сознания, особыми клише, которые пародируют действительные ценности. Можно, конечно, не замечать всего этого, а можно видеть, выявлять и говорить об этом. Кто что выбирает. Нам говорят «демократические ценности» – венец достижений человечества, нас старательно уговаривают, что правовое государство – верх всех наших мечтаний, утверждают, что закон одинаков для всех. При этом требуется автоматически кивать головой, повторяя мантры, заученные из телевизора. А можно видеть и понимать другую ситуацию, что тот же закон – всё более превращается в инструкции сюзерена, спускаемые им для своих вассалов, особые вожжи, которыми проще управлять. Для создания видимости твоей независимости и комфорта сбрую украшают, на неё вывешивают колокольчики. Сверхдемократичная судебно-правовая система, если порассуждать – не более чем разветвлённая коммерческая структура, и если ты здесь не крутишь рулетку – в любом случае проиграешь. Вот в итоге получается, что ничего, кроме тех же десяти заповедей, нет. Следует твёрдо, во весь голос сказать: «информационная цивилизация» – химера, тем более для России, которая по мысли большого отечественного мыслителя Вадима Кожинова «идеократична». Информация не должна приобретать достоинство общемирового стяга, единственной панацеи, которая в силах излечить и привести мир к светлому будущему. Прикрываясь этим понятием, нам навязывают определённые правила игры. То, что призывают принимать за информацию, не является таковой – это, по большей части, тонко выстроенная система иллюзорных координат, мышеловка псевдореальности, установки, которые производит невидимый манипулятор. Пора уйти от производства и культивирования ненужных бессмысленно-пластмассовых слов. Обозначив ложную ценность и иллюзорность пустоты, мы подойдём к восстановлению традиционной системы ценностей, которая утрачивается в силу размытости ценностных оценок, пониманию важности и сакрального смысла каждого слова. Этими словами будет мироточить новая национальная идеология. chaskor.ru
read more...

Страсть без фанатизма: как создать авторитетный и коммерчески успешный нишевой блог

В последние несколько лет заметно выросла популярность нишевых блогов. Кто такие нишевые блогеры? Как они собирают информацию и взаимодействуют с аудиторией и при этом не впадают в банальный PR? Дэвид Чалмерс, владелец специализированного блога Calibre 11, посвященного швейцарскому производителю часов TAG Heuer, считает, что главное: любить то, о чем пишешь, но не терять чувство меры. По мнению автора The Forbes Ариэля Адамса, владельца специализированного часового сайта aBlogtoRead.com, блог Дэвида Чалмерса – это одно из лучших англоязычных изданий в сети, посвященных часовому делу. Даже невзирая на его узкую специализацию – продукцию одной марки. Он расспросил Дэвида Чалмерса о том, как тот запустил свою площадку и чем руководствуется в ее развитии. Писать с любовью Я давнишний собиратель винтажных часов TAG Heuer. Свой сайт Calibre 11, посвященный этой марке я запустил в середине 2009 года. Поскольку я работаю в сфере финансов, то свои записи в блоге веду по выходным. Собирая сведения о любимой марке, я выяснил, что имеется огромное количество информации, размещенной на различных имиджбордах и форумах. Но в силу разрозненности отыскать ее нелегко. И поэтому люди в разных местах снова и снова задают одни и те же вопросы. Поэтому первые записи в моем блоге – это ответы на запросы нескольких начинающих коллекционеров, которые я просто дополнил фотографиями чтобы соответствовать формату. Я активно участвую в работе двух больших специализированных форумов. На таких дискуссионных площадках всегда можно узнать что-то новое. Особенно интересно восстанавливать историю часовой фирмы. Это похоже на паззл. Часть информации есть у самой компании, другой владеет кто-то из неравнодушных читателей, а третью находишь у автора на совершенно постороннем форуме. В этом и заключается моя работа – собрать все вместе и свести к единому знаменателю. Почему, все-таки мой блог исключительно о продукции этой марки? По двум причинам. Во-первых, я понял, что знаю достаточно о бренде и его часах, чтобы писать материалы, которые было бы сложно создавать менее увлеченному автору. Масса деталей о самих часах и сопутствующих историй. Я чувствовал, что не смогу написать про Omega лучше других, зато я знаю вполне достаточно про Heuer/TAG Heuer и люблю продукцию этой марки. Страсть облегчает дело. Писать о том, что ты любишь, гораздо проще, чем пытаться отыскать что-то "эдакое" о производителе, о которым никогда раньше не слышал. Этим пусть занимаются журналисты. В то же время, если ты пишешь об одном бренде, ты должен предоставлять контент более высокого качества, чем другие. Логично ожидать от специализированного сайта более детальной информации. К тому же: если ты не предоставляешь эксклюзивную информацию, читатели уйдут в другое место. И вторая причина: я собирался уделять своему блогу внимание лишь раз-два в неделю, и поэтому "монобрендовый" формат прекрасно мне подходил. Вряд ли кто захотел бы читать про одну и ту же марку часов чаще раза в неделю. Со своей стороны, я мог держать руку на пульсе последних событий во всем, что касается TAG Heuer, не распыляясь на других производителей. Я хотел сделать свой блог лучшим в своей нише, поэтому не мог тратить время на создание сайта о часах в целом. Информация из первых рук Поначалу я фокусировался только на винтажных образцах Heuer, поскольку именно они представлены в моей коллекции и поэтому не возникало проблем с фотоматериалами. Однако по мере того, как мой сайт набирал популярность среди интересующихся часами людей, я начал обращаться напрямую в швейцарскую часовую фирму, чтобы получить доступ к более новым моделям и обзорам. Так и повелось. В 2008 году я принимал участие в "саммите коллекционеров" TAG Heuer, так что когда мне понадобилась информация из первых рук для Calibre 11, в фирме, по крайней мере, уже знали, кто я такой. У меня отличные взаимоотношения с компанией, там мне всегда помогают: одалживают новые образцы часов, предоставляют спикеров для интервью. Быть рядом, но не внутри Я практически никогда не использую сведения от TAG Heuer, за исключением спецификаций их продукции. Никогда не перепечатываю их пресс-релизы. Большая часть того, что я делаю – это первичное изучение ситуации, чтобы выяснить фактическое положение вещей. Поскольку главная моя ответственность – не перед компанией, а перед читателями. Они должны быть всегда уверены, что я предоставляю обоснованный взгляд на конкретный продукт и его историю. Хотя отраслевые блоги, как считается, контролируются бизнес-структурами, но в мой Calibre 11 швейцарцы никогда не вмешивались. Помню, когда во время одного из первых интервью с Жаном-Кристофом Бабеном, гендиректором часовой компании, он сказал, что ему очень нравится мой веб-сайт и им всегда приятно помочь мне…, но при этом я всегда должен писать только то, что считаю нужным. Они ни разу не вмешивались в процесс публикаций: не просили удалить или изменить материал, не предлагали продвигать какую-то определенную модель. Не бронзоветь и не фанатеть Можно ли меня назвать экспертом или супер-фанатом? Ни то, ни другое. Я не эксперт, потому что все время узнаю что-то новое о любимой марке, всегда есть кто-то, кто может добавить к моей истории пару-тройку любопытных фактов, которые я не знал. И я не фанат, потому что, делая обзор какой-то модели и или серии, не упускаю случая отметить, что бы на месте швейцарских часовщиков я сделал по-другому. Я не чирлидерша TAG Heuer, уверенная, что все, что они делают – идеально. Риск как везде Считается, что ультра-нишевая направленность – это перспективный способ сделать сайт популярным и коммерчески успешным. Да, это может работать и работает, но всегда существует риск, что привязка к одной-единственной компании может однажды приесться людям. Ты выстраиваешь отношения с аудиторией в некотором определенном ключе. Но что, если она покинет тебя? Придется ли твой подход по вкусу тем, кто придет на смену былым читателям? rb.ru
read more...

Работа журналиста — методы и приемы

Теперь речь пойдет о том, как оценить работу журналиста в редакции и как повысить эффективность его труда. Под эффективностью имеется в виду соотношение трудозатрат и полученного результата. Под трудозатратами понимается прежде всего время, необходимое на сбор информации и написание статьи, под результатом — качество текста, его пригодность к публикации без дополнительной обработки. Распространена точка зрения, что профессиональный уровень журналиста невозможно оценить в цифрах. На практике руководители редакций обычно знают, кто пишет лучше всех, кто — хуже всех, а остальные сотрудники воспринимаются как находящиеся примерно на одном уровне. Кроме того, журналистская работа считается творческой, а многие журналисты имеют свои методы, трудно сопоставимые друг с другом. В журналистике в отличие от многих других сфер деятельности отсутствуют официально установленные разряды и категории специалистов (существующее в некоторых редакциях деление на корреспондентов, старших корреспондентов и обозревателей является достаточно условным и часто не отражает ни профессиональный уровень журналиста, ни размер зарплаты). В результате работу конкретного журналиста оценивают, как правило, исходя из вкусовых критериев редакционного начальства. Размер же зарплаты часто зависит от того, как журналист умеет «торговаться» при приеме на работу. Поэтому нередки случаи, когда зарплаты журналистов, выполняющих одну и ту же работу на одинаковом профессиональном уровне, различаются в 1,5—3 раза. Это является одной из причин крайне высокой текучести кадров в журналистике (среднее время работы на одном месте составляет примерно 1—1,5 года), потому как рост профессиональной квалификации во многих случаях не сопровождается адекватным ростом заработной платы в рамках одной и той же редакции. Между тем эффективность работы журналиста в значительной мере поддается количественным измерениям. Есть показатели, которые позволяют как определить, кто лучше или хуже работает, так и оценить профессиональный рост журналиста. Причем эти показатели напрямую увязаны с экономикой издания, потому что любую полосу можно перевести в человеко-часы с соответствующей их оплатой, а любой материал оценить по способности привлекать к себе внимание читателей. Рассмотрим десять важнейших показателей эффективности работы журналиста. 1. Скорость написания статей. Можно измерить время, затрачиваемое как на работу над статьей в целом, так и по отдельности на сбор информации и собственно написание текста. Чем опытнее журналист, тем меньше выполняет он лишних операций. При сборе информации он задает по возможности только те вопросы, ответы на которые пойдут в статью. Начинающие же, как правило, собирают огромное количество информации, из которой в статью может не пойти 90—95%. Иногда они по полчаса беседуют с ньюсмейкером, чтобы использовать из этого интервью две-три короткие цитаты. Это можно сравнить с плаванием, когда профессионал делает редкие отточенные движения и быстро движется по воде, а новичок барахтается, тратит много сил но плывет очень медленно. Что касается написания текста, то высококвалифицированный журналист, опять же, изначально представляет себе, как статья будет выглядеть, и не тратит время на написание тех частей, которые явно не войдут в ее окончательный вариант. Новичок же может написать статью до конца, прежде чем обнаружит, что большая часть написанного не нужна. Экономия времени также достигается за счет работы без черновиков, когда журналист сразу же пишет статью в том или почти в том виде, в каком она будет опубликована. Хотя работа над разными материалами объективно требует различного количества времени, однако, вычисляя его среднее значение за некоторый период, можно достаточно объективно оценить профессиональный уровень журналиста и динамику его профессионального роста. 2. Количество «провальных» материалов. Основной характеристикой профессионала в любой сфере деятельности является стабильность качества. Профессионал всегда выполняет работу с качеством не ниже определенного уровня, тогда как любитель может в одном случае сделать все на «отлично», а в другом — на «неудовлетворительно». Эта нижняя граница и является показателем профессионализма, когда оцениваются самые худшие материалы конкретного журналиста, и по ним определяется надежность сотрудника, гарантия того, что он подготовит кондиционный текст. Оценивая же самые худшие материалы конкретного сотрудника за различные периоды времени, можно определить, в какой мере повышается его профессионализм. 3. Время, необходимое на редактирование текстов данного журналиста и количество вносимых исправлений. Этот показатель очень легко зафиксировать. Достаточно сравнить время, которое редактор тратит на правку материалов различных корреспондентов, чтобы понять, кто из них работает лучше, а кто хуже. Тем более что в современных условиях этот учет можно вести автоматически через различные редакционно-издательские системы. Программа также зафиксирует количество вносимых исправлений и их долю в общем объеме текста. Журналист может сам оценить свой профессиональный уровень, если сравнит сданный редактору текст с тем, который опубликован. Чем меньше у них отличий, тем выше профессионализм журналиста, его пригодность для работы именно в этом издании. Впрочем, иногда чрезмерное количество редакторской правки может свидетельствовать просто о несовместимости данного журналиста с данным редактором. Подобное особенно часто случается, когда они представляют разные школы журналистики и имеют различные взгляды на то, как нужно писать. Например, журналист стремится высказать свое мнение, а редактор считает, что мнения журналиста в информационной заметке быть не должно. Или журналист нацелен на сбор «серьезной» информации, а редактору требуются курьезные и забавные детали, и вся собранная журналистом фактура безжалостно вычеркивается. В таких случаях корреспонденту после серии конфликтов приходится искать себе другое место работы. И как не всем с первой попытки удается создать крепкую семью, так и журналисту зачастую приходится обойти несколько редакций, прежде чем он найдет «своего» редактора. 4. Срывы дедлайнов. Речь идет о количестве случаев, когда журналист не смог сдать текст к назначенному времени, которое еще называют дедлайном (от англ. deadline — предельный конечный срок). Срыв дедлайна — один из самых серьезных проступков в журналистской работе. В некоторых редакциях за это наказывают штрафом, причем весьма внушительным, например доллар за минуту задержки. А если сотрудник систематически запаздывает со сдачей текста, есть смысл подумать о его замене. 5. Глубина предлагаемых тем. Профессионализм журналиста определяется количеством противоречий и конфликтов, которые он замечает в освещаемой сфере. Это сравнимо с взглядом на море, когда вначале человек видит только большие волны, а спустя какое-то время становится способен различать даже едва заметную рябь. Вот эта рябь поможет более детально отобразить крупные волны, а в их отсутствие сама стать источником тем для материалов. Поэтому нередко в одной и той же ситуации кто-то жалуется на отсутствие тем, а кто-то — на их избыток и невозможность осветить сразу все. Этим же различаются статьи дилетанта и профессионала. Первый замечает только основное событие, второй — нюансы и взаимосвязи, которые «обогащают» материал, придают ему «объемность». При достижении достаточно высокого уровня журналист переходит в эксперты по определенной тематике, которой он владеет, как никто другой. Если руководство издания упустит этот момент и не обозначит его соответствующим повышением зарплаты, то в очень скором времени этот человек будет получать свою заслуженную более высокую зарплату уже в другой редакции. 6. Широта контактов. По этому показателю оцениваются связи журналиста с источниками информации. Они выражаются как в личном знакомстве журналиста с ньюсмейкерами и возможности получить эксклюзивную, исайдерскую информацию о деятельности определенного ведомства, так и в наличии «нужных» телефонов, что позволяет оперативно связаться с соответствующим ньюсмейкером и получить необходимый комментарий. При этом ценятся именно прямые контакты с ньюсмейкерами, минуя пресс-службу. Существует даже поговорка, что «капитализация журналиста определяется объемом его телефонной книжки». 7. Количество «прососов». Так на журналистском сленге называют пропуск темы корреспондентом, ответственным за определенный участок работы, когда статья на данную тему выходит в конкурирующем издании. Этот показатель актуален для ежедневных газет. В некоторых редакциях за «прососы» штрафуют, то есть вычитают у журналиста определенную часть зарплаты или лишают премии. Для предотвращения «прососов» существуют «контрольные звонки», когда журналист в обязательном порядке регулярно общается с определенным количеством ньюсмейкеров, узнавая, что у них нового. Также играет роль способность журналиста предугадывать развитие событий в своей сфере ответственности, думать «на шаг вперед». 8. Количество «ударных» материалов. Здесь учитываются выделяющиеся из общего ряда статьи. Это может быть как эксклюзивная информация (какая-то важная новость, о которой журналист узнал первым и написал раньше конкурентов), так и репортаж или аналитическая статья при условии, что они вскрывают ранее неизвестную сторону события и приводят к неожиданным выводам. 9. Отсутствие ошибок в статьях. Здесь имеется в виду как добросовестная проверка фактов, изложенных в статье, так и правильное написание имен, должностей, географических названий и т.д. Хотя ошибки в журналистской работе неизбежны из-за постоянной нехватки времени и часто физической невозможности проверить информацию, их минимизация свидетельствует об уровне профессионализма, когда журналист интуитивно чувствует, где может быть ошибка, и уделяет дополнительное внимание проверке именно этой информации. 10. Умение писать сложные тексты. Этот показатель характеризует умение журналиста работать в «сложных» жанрах, таких как специальный репортаж, аналитическая статья, фиче. Если короткую или расширенную новость либо репортаж с мероприятия может написать после небольшой подготовки практически любой журналист, то многоаспектные статьи либо комментарии под силу далеко не каждому. Количество подобных материалов показывает профессиональный уровень журналиста, а положительная динамика свидетельствует о его профессиональном росте. Оценка по описанным выше показателям может проводиться как в оперативном режиме, когда, к примеру, в течение одной-двух недель фиксируются все действия сотрудника, а затем определяется его текущий профессиональный уровень, так и путем заполнения редактором отдела специальной анкеты по каждому из сотрудников, где указывается оценка в баллах по соответствующему пункту. Процедуру оценки рекомендуется повторять с периодичностью в 3-6 месяцев, так как именно такое количество времени необходимо для усвоения новых навыков и качественного скачка в работе. Регулярная оценка также будет дополнительным стимулом для повышения журналистами своего профессионального уровня и улучшения качества работы. Теперь несколько рекомендаций журналистам по повышению эффективности их работы. Этих рекомендаций приведено также десять. Большинство из них составлены на основе советов Роя Питера Кларка, изложенных в сборнике «Пятьдесят приемов написания статей» (Fifty Writing Tools). 1. Не бояться писать. Иногда момент начала работы над статьей пугает журналиста и он его под различными предлогами всячески оттягивает. Например, под предлогом ожидания некоего вдохновения, дескать, стоит ему прийти, и статья будет написана на одном дыхании. Практика показывает, что вдохновение гораздо чаще приходит именно в процессе работы. Поэтому садиться писать нужно сразу, не тратя время ни на какие подготовительные процедуры. Если мысли не собрались и текст «не идет», нужно снизить планку качества и все равно писать, как получается. Пусть лучше будет написано что-то, чем ничего. А спустя некоторое время после вхождения в работу и мысли придут в порядок, и появится то самое вдохновение. 2. Начинать писать текст уже в процессе сбора материала. По-английски это правило звучит «Write as you report». Нужно не разделять этапы сбора информации и написания статьи, а начинать писать сразу, уже на основе того материала, который имеется. Тогда станет ясно, какой информации не хватает и какие вопросы следует задавать ньюсмейкерам. Неважно, что от первоначального варианта статьи в конце не останется ничего. Пусть она послужит рабочей гипотезой. 3. Сочиняйте статью уже по пути в редакцию. Дорогу в редакцию обязательно нужно потратить на обдумывание будущей статьи. Если вы едете в общественном транспорте, можете размечать ваши записи и делать наброски в блокноте. Если ведете машину, статья должна сложиться у вас в голове. Кстати, вначале написать статью рекомендуется по памяти, без обращения к записям, и только потом заглянуть в них. Это, во-первых, ускорит работу над текстом, а во-вторых, поможет вам сфокусироваться и отделить важное от неважного. Если же начать писать, заглядывая в блокнот, то вы рискуете потонуть в массиве информации. 4. Выделяйте историю-минимум и историю-максимум. История-минимум — это статья, которая удовлетворяет принятым в журналистике стандартам качества. Например, новость, которая содержит все то, что положено содержать новости: ответы на основные вопросы (Кто? Что? Где? Когда? Почему? Как? Откуда знаем?), и, по необходимости, детали случившегося и бэкграунд. Или репортаж, в котором есть требуемое количество сцен, деталей и вспомогательной информации. История-максимум в свою очередь представляет собой статью, которую заметят и которая прославит своего автора. Это тот самый «ударный» материал, повышающий популярность, а следовательно, и ценность журналиста. Общее же правило звучит так: вначале сделайте все, что необходимо для истории-минимум, а затем попытайтесь превратить ее в историю-максимум. 5. Не пользуйтесь своими мозгами. Такое парадоксальное на первый взгляд правило существовало в одной из редакций, где работал автор. Понимать это правило следует так: если для статьи вам требуется какая-то справочная информация, не поленитесь заглянуть в справочник (хотя бы на надежный сайт в Интернете) и проверить, а не пишите так, как вы помните. Практика показывает, что даже специализирующиеся в какой-либо сфере журналисты очень многое запоминают неточно, особенно официальные названия должностей и учреждений, формулировки законов, данные статистики. Поэтому пользоваться только своими мозгами, какими бы умными они ни были, чрезвычайно опасно. В некоторых изданиях существуют специальные отделы, в задачу которых входит проверка изложенной в статье информации. 6. Устанавливайте для себя дополнительные дедлайны. Этот прием очень помогает организовать работу над статьей. Помимо установленного редактором дедлайна — времени сдачи вашего материала — рекомендуется назначить для себя «внутренние» дедлайны, фиксирующие окончание определенных этапов работы. Например, дедлайн для ознакомления с темой, для формулирования идеи материала, для сбора информации, для написания текста, для проверки изложенных в статье фактов. В этом случае вы в каждый момент будете осознавать, идете ли вы в соответствии с графиком или выбиваетесь из него. Если же ориентироваться только на «внешний», редакторский дедлайн, может получиться, что вы потратите слишком много времени на сбор информации, а писать текст придется в спешке, что неминуемо приведет к снижению его качества. 7. Стройте гипотезы для комментаторов. Одно из требований современной журналистики состоит в том, что оценку событиям в информационной заметке должен давать не сам журналист, а сторонний эксперт. Эксперты в свою очередь часто бывают многословными и не всегда дают четкие, подходящие для публикации цитаты. Из-за этого порой общение с экспертом может затянуться на 20—30 минут, тогда как журналисту необходимо от него одно, максимум два предложения, обосновывающие идею статьи. Выход — придумывать эти предложения самому, а затем звонить эксперту и спрашивать, разделяет ли он такое мнение. Обычно после незначительной корректировки эксперт с утверждением соглашается, а беседа в этом случае займет 1—3 минуты. 8. Читайте тексты друг друга. Этот прием по-немецки называется «Gegenlesеn», т. е. «противочтение». Он заключается в том, что журналисты перед сдачей статей редактору читают материалы друг друга, чтобы взглянуть на них «свежим взглядом». Это очень помогает избавить тексты от нелепых ошибок. Нередко автор статьи из-за перегруженности информацией и стресса подобных ошибок просто не видит, тогда как стороннему читателю они сразу бросаются в глаза. 9. Читайте и переписывайте статьи лучших журналистов. Доказано: чем больше человек читает, тем лучше он пишет. Правда, читать нужно то, что написано лучше, чем вы пишете, а не хуже. Например, статьи «звезд» журналистики, а также произведения классиков. 10. Заведите картотеку по темам. В сфере, в которой вы специализируетесь, рекомендуется выбрать несколько ключевых тем и целенаправленно отбирать и складировать информацию по каждой из них. Тем более что компьютер позволяет делать это в электронном виде, и вам достаточно будет скопировать статьи в определенные папки, а не делать вырезки из бумажных газет и журналов. В эти же папки должны идти собственные наблюдения и расшифровки разговоров с участниками событий и экспертами. Потом, когда вам понадобится написать статью по данной теме, собранная информация произведет «кумулятивный» эффект, даст возможность осветить событие с множества сторон и получить ту самую «историю-максимум», о которой говорилось выше. И еще несколько общих рекомендаций. Во-первых, о выборе места работы. Здесь правило очень простое — нужно идти в то издание, которое лично вам интересно читать. Дело в том, что любое издание — это свой взгляд на мир, своеобразный фильтр, при помощи которого одни явления удостаиваются внимания, а другие отсеиваются как ненужные. И максимальная эффективность работы журналиста достигается там, где фильтры редакции и журналиста совпадают. Во-вторых, нужно жить тем, о чем пишешь. Нельзя относиться к журналистике по принципу «выключил станок и забыл». Нужно по возможности больше бывать там, где собираются ваши ньюсмейкеры, но, самое главное, постоянно думать о происходящем в описываемой сфере, прокручивать в голове варианты дальнейшего развития событий, пытаться понять мотивы действующих лиц. Благодаря такому подходу к работе в определенный момент журналист начнет замечать те аспекты происходящего, которые прошли мимо внимания его коллег, быстрее всех улавливать скрытый смысл событий и предлагать публике такие версии случившегося, до которых никто другой не додумался. И, в-третьих, несколько слов о внештатной работе. В чистом виде работать внештатником (или фрилансером) в современных условиях нерентабельно, если, конечно, журналист не является звездой, которая может затребовать сверхвысокие гонорары. Пока ставки гонораров в большинстве даже московских изданий таковы, что в конечном счете почасовая оплата труда журналиста окажется ниже, чем, к примеру, зарплата уличного торговца мороженым. Поэтому внештатное сотрудничество имеет смысл только при условии перепродажи одной и той же темы сразу нескольким изданиям. Обычно журналисты сотрудничают с разнотипными изданиями, например информагентством и ежедневной газетой, ежедневной газетой и еженедельником. Еще одним ресурсом внештатной работы является перепродажа различным изданиям разнотипной информации об одном и том же событии. Например, журналист может в одном издании опубликовать новость о событии, в другом — репортаж о том, как он искал эту новость, в третьем — интервью с одним из действующих лиц, в четвертом — комментарий со своими рассуждениями по поводу этого события. В издательстве МГУ готовится к печати книга А. Колесниченко «Прикладная журналистика». Печатаем журнальный вариант одной из глав. Центр журналистских технологий
read more...

Общественное СМИ в долгу у общества

Британские СМИ уникальны. Именно на Британских островах появилось первое информагентство, первое по-настоящему общественное вещание и особые авторские права на информацию. С историей и нынешним положением дел в британских СМИ знакомился корреспондент «Газеты.Ru». Газеты в Британии появились в XVII веке. Точная дата - 1665 год, когда появилась London Gazette. А вот информационные агентства появились лишь 200 лет спустя, когда начал распространяться телеграф. Йозеф Йозефат, он же Израэль Беер Йозефат, ставший потом Полом Юлиусом, бароном фон Рейтер, первым придумал передавать биржевые новости по телеграфу из Парижа в Лондон. Кабель был уже проложен по дну Ла-Манша, но только Рейтер первым догадался продавать строгим мужчинам в шелковых цилиндрах парижские котировки. Телеграф медленно распространялся по Европе, и агентство Рейтера тоже росло, передавая биржевые сводки из главных европейских столиц. В какой-то момент не было прямой телеграфной линии между Парижем и Берлином, и Рейтер стал передавать новости в разрыве между Брюсселем и Аахеном голубиной почтой, выигрывая таким образом несколько часов у поездов. Очень просто: агент в Париже отправляет телеграмму агенту в Аахен, тот запускает голубя в Брюссель, там агент дает телеграмму в Лондон, Париж или еще куда-нибудь, куда дотянулся медный провод. Но это еще не самый дикий способ передачи новостей. Самый дикий был придуман в 1863 году, когда телеграф провели к юго-западной оконечности Ирландии, графству Корк. Там корабли, идущие из Америки, сбрасывали у берега контейнеры с новостями. Агенты Рейтера вылавливали их из моря и отправляли новости телеграфом в Лондон, Париж или Берлин. Новости приходили раньше кораблей. Началось все с биржевых котировок, но вскоре клиентами телеграфного агентства Рейтерс стали газетчики. История агентства славна и общеизвестна: Reuters первым передал новость о смерти Авраама Линкольна, первым открыл контору на Дальнем Востоке и в Южной Америке, первым стал передавать новости по радио. Чтобы избежать давления правительства во время второй мировой войны, агентство провело реструктуризацию, стало закрытой частной компанией, которой владели британские общенациональные и провинциальные газеты, а на бирже выпустило акции лишь в 1984 году. Сейчас агентство Reuters стало совсем транснациональным, но в Британии остались и агентства национального масштаба. Таково PA - Press Agency, одно из самых старых в мире и самое уважаемое в Британии, торгующее почти исключительно «внутренними» новостями. Оно с самого начала было газетным. Небольшие региональные издания поняли в конце XIX века, что держать по корреспонденту в каждом уголке Англии слишком накладно, и договорились обмениваться новостями. Из этой простой инициативы выросло нынешнее PA, с огромной вывеской на Воксхол Бридж роуд, куда мы и отправились. Оказалось, что в PA работает всего двести корреспондентов. Это комически мало по сравнению с тем же Reuters. Подавляющее их большинство живет в разных частях Англии, несколько человек - в Америке, на Восточном и Западном побережье, немножко в Европе. Но основная сеть, конечно, только на Британских островах. Корреспонденты сидят только в крупных городах и региональных центрах. У них нормированный рабочий день, семьи, они спят по ночам и даже ходят в кино (так утверждает главный редактор Джонатан Грюн), но тем не менее когда что-то происходит - узнают об этом раньше местных газет и телевидения. Когда что-то происходит, корреспонденты агентства пишут заметки - сначала короткую базовую, а потом дополняют ее комментариями и подробностями. Затем каждая заметка редактируется и проверяется перед тем, как попасть в ленту новостей. Но задача всегда быть первым - одна из самых главных. В редакции штаб-квартиры PA царит порядок и тишина. Воплей, телефонных звонков, разговоров, футбола по телевидению и начальственного мата через весь огромный корреспондентский зал там не услышишь. Пиарщики дипломатично объясняют это тем, что большая часть переговоров сейчас ведется по электронной почте. А Джонатан Грюн был первым в моей жизни редактором, который демонстративно отказался жаловаться на недостаток финансирования, слишком маленький штат, устаревшее оборудование и плохие условия работы. «Нам хватает», - один из девизов, который можно вывести на гербе АР. Дальше еще интереснее. Подписчики этой ленты имеют право делать с заметкой PA все, что угодно. Ее могут перепечатать с подписью агентства, могут переписать и подать как собственный материал, могут, даже не переписывая, преподнести, как авторский текст, созданный в газете. Такого понятия, как неимущественные авторские права, в PA нет. «Нам неважно, чтобы наша подпись стояла под статьей. Важно, чтобы подписка была оплачена», - почти афористичный девиз агентства, оглашенный главным редактором. Примерно так же устроены авторские права и на BBC - самом главном английском средстве массовой информации, идеальном образце общественного СМИ. Любой материал, созданный внутри корпорации, может быть свободно использован в любом ее подразделении, автору он вообще не принадлежит. Но все остальное на BBC работает по-другому. BBC было создано с благими намерениями. В начале ХХ века было решено, что коммерческие СМИ обслуживают интересы высших классов, государственные - власти, а британскому обществу нужно общественное вещание. Но со временем общественное вещание превратилось в рэкет. Сейчас каждый человек в Великобритании платит налог на приемник: цветной телевизор стоит 10,08 фунтов в месяц. По улицам ездит специальный автомобиль с антенной на крыше, который может засечь работающий нелицензированный телеприемник, и тогда горе его владельцу. Кажется, нет человека, который был бы этим доволен: британцы, даже те из них, кто никогда не смотрит BBC, платят этот сбор, а хозяева других телекомпаний не понимают, как они оказались в условиях нечестной конкуренции: BBC получает общественные деньги, а другие компании, которые точно так же показывают новости, погоду, игровые программы, сериалы и фильмы, вынуждены перебивать вещание рекламой. На BBC ее, разумеется, нет. Вообще конечно то, что BBC - не государственная организация, в голове не укладывается. Как такое может быть? Гигантская структура, занимает целое здание в самом центре Лондона - на Олдвич. Международное вещание на 33 языках. Вещание на некоторых иностранных языках, например на немецком или чешском, прекращено, потому что зачем вещать в стране, в которой и так демократия и свободный рынок. BBC World вещает только в тех странах, в которых… ...тут Андрей Логутков, редактор русского сайта BBC, рассказывавший все это, осекся и стал объяснять, что конечно BBC World вещает не только в странах с диктатурой, что дело разумеется не в этом… И от себя можно добавить - какое общественной организации дело, диктатура в стране, где она вещает, или нет. Тем не менее, радио BBC вещает на коротких и средних волнах. В странах, где все хорошо, рынок и демократия, их никто не слушает, все слушают FM. В странах, где строй непонятен, вроде нашей, все тоже слушают FM. В нашей стране это большая проблема: никто не хочет говорить, какая аудитория у BBC, но она очевидно не очень велика. Объективные новости, выдержанный британский стиль и Сева Новгородцев пользуются у нас все меньшей популярностью. BBC - это грандиозная организация с суровыми принципами. Каждая новость черпается из по крайней мере двух независимых источников, а всякие скандальные истории проверяются. Иногда редакторы BBC предпочитают дать новость с опозданием - но уж быть уверенным в ее правдивости. И куда все это вещает? Сколько человек слушает в Москве, например, радио «Арсенал» по утрам? Сколько человек умеют пользоваться средними волнами? Сотрудники радио ВВС утверждают, что средние волны хорошо слушают в провинции. Недавно был совсем уж странный анекдот. Руководство BBC обдумывало проблему слишком большого исходящего трафика на новостном сайте компании News.BBC.Co.Uk. Кто после этого скажет мне, что BBC не государственная компания? Это же типично государственная логика: сайт, трафик которого исчисляется сотнями тысяч хостов в день, жалуется на слишком высокую посещаемость и расходы на оплату Интернета. Русская служба BBC не сдается: она очень скоро получит в Москве и других крупных городах России FM-диапазоны. Русское правительство не сочтет радиостанцию «Пятой колонной»: BBC – не конкурент «Радио Свобода», оно не агент влияния и не раскачивает лодку. Даже в советские времена BBC, как утверждают старожилы, англичане выделялись среди коолег по цеху – «Голоса Америки», «Свободы» и «Немецкой Волны». В Русской службе все нормально. Там все жалуются на недостаток финансирования (его сокращают), недостаток кадров (русский сайт, полноценный новостной ресурс, поддерживают в общей сложности человек пять), стоит галдеж, нереальная схема коридоров и студия по прозвищу «Холодильник» (догадайтесь, почему). Это живое намоленное место, в нем русский дух, диссиденты со стажем и свежая кровь - в 1996 году BBC впервые начало набирать корреспондентов из России. gazeta.ru
read more...

СМИ в поисках обезьянки

Что делать пляжному фотографу в Анапе, если у каждого отдыхающего теперь есть «мыльница»? Он вынужден купить обезьянку. У отдыхающих ведь нет обезьянки Сколько авторов жило на Земле? Под авторами я понимаю людей, способных сообщить свое мнение неограниченному кругу лиц. Google занимается оцифровкой всех книг. В 2010 году они подсчитали, что человечество сочинило 129,8 млн книг. Если добавить примерное количество ученых и журналистов, то грубый расчет показывает, что всего у человечества было около 300 млн авторов. Сегодня интернет дает возможность авторства двум миллиардам человек. Это настоящий взрыв авторства, произошедший в историческое мгновение. Есть ли в истории примеры подобного взрывного освобождения информации? Да, можно найти аналогичные периоды. Первое освобождение текста было связано с распространением демотического и затем фонетического письма в античном мире. Это было освобождение письма. Письменность стала доступна не только жрецам, но и купцам, даже рабам. Дворцы и храмы лишились монополии на производство текста. Вместе с этим рухнули древние царства. Второе освобождение текста связано с Гутенбергом. Печатный станок освободил чтение. Дворцы и храмы лишились монополии на интерпретацию. Последовали религиозные войны, технические и социальные революции. Средневековый мир был разрушен, началась современная история. Сейчас мы переживаем третий этап освобождения текста — на этот раз освобождение авторства. Старые институты авторитета, в числе которых и медиа, лишились монополии на производство новостей и мнений, то есть ориентиров. Если исторические аналогии верны, то и последствия будут сопоставимы. Старый мир рухнет, возникнет что-то новое. http://www.openspace.ru/photogallery/37962/359166/ На этом графике представлен нынешний взрыв авторства. Примерно 300 млн авторов за 6000 лет письменной цивилизации — и сразу 2 млрд за последние 20 лет. Здесь видно, что мы живем внутри этого взрыва. И поэтому не очень-то можем оценить его масштаб и его последствия. С точки зрения практических рассуждений важно понимать, что наши взоры обращены к тому состоянию, которое было до взрыва авторства. Обсуждая проблемы медиа, мы все время пытаемся восстановить картину, в которой круг авторов ограничен, а значит, медиа являются монополистами. Но прошлого больше не будет. Это не циклический кризис, это конец эпохи. Мне кажется, это очень важный контекст, чтобы трезво оценивать перспективы бизнеса в медиа. Конечно, справедливо возражают, что не все, кто получил технический доступ, автоматически становятся авторами. Да, теперь ограничением является не доступ, а лень. Реальных авторов мало — называют величину в 1%. Однако круг авторов — величина блуждающая, охватывающая совокупно огромное количество людей. Случайным свидетелем события может стать каждый. И теперь, имея доступ к публикаторству, он ради отклика, ради социализации совершает random act of journalism. Чем лучше публикация, тем больше отклик, тем «лучше» социализация случайного автора. Вот что заставляет людей постить в интернете. Этот мотив обеспечивает, помимо прочего, еще и позитивные фильтры отбора — добывается то, что может дать автору отклик. Жажда отклика делает людей активистами медиа и заставляет их искать то, что интересно их окружению. В результате освобождения авторства появился новый феномен — авторствующая публика. Авторствующая публика — это все мы. Мы распространены ровно там, где информация появляется и потребляется. Поэтому все мы, совокупно, имеем доступ ко всему, что нас интересует. Все мы можем сообщить себе все, что нас интересует. Это коллективное медиа попадает в свою аудиторию с точностью 100%. Двухмиллиардная среда «просьюмеров» способна делегировать свидетеля, аналитика или публициста по любому поводу, который ее интересует. Это обстоятельство имеет одно важное следствие. В такой среде контент стремится к бесплатности. Среди свободных публикаторов не только частные люди, но и корпорации. Они теперь тоже авторствуют ради отклика. Поэтому бесплатным будет не только развлекательный или новостной, но также деловой или аналитический контент. Допустим, есть бухгалтерский журнал, продающий контент бухгалтерам. И есть аудиторская компания, желающая привлечь бухгалтеров. Она будет привлекать их тем же контентом, что и журнал, потому что журналом найдены наилучшие способы привлечения. Но ей не нужна подписная плата — ей нужны сами бухгалтеры. Что в этих условиях делать старому бухгалтерскому журналу? Всегда найдется кто-то, кому нужны вы, а не ваши подписные деньги. Ценностью становится не получение информации, а донесение информации. Оплачивать контент будет не тот, кто хочет его получать, а тот, кто хочет его донести. Дело не в усилиях редакций, а в техническом устройстве среды. Вдруг оказалось, что прежний спрос на медиа поддерживался ограничением доступа к публикации. Оказалось, что главным активом СМИ была вовсе не способность сообщать информацию массам, а отсутствие этой способности у других. Что делать пляжному фотографу в Анапе, если у каждого отдыхающего теперь есть «мыльница»? Он вынужден купить обезьянку. У отдыхающих ведь нет обезьянки. Номинально он вроде еще фотограф, но на самом деле продает уже что-то другое. Выяснилось, что в основе его бизнеса лежал вовсе не профессионализм, а отсутствие фотоаппаратов у отдыхающих. Традиционный бизнес медиа строился на двух магистральных потоках — реклама и продажа копий. Эти потоки заметно оскудевают. СМИ пытаются искать какие-то новые решения, но каждое из них оказывается слишком мелким и не замещает былых потоков. Происходит дисперсия медиабизнеса. Как говорит Джон Патон, печатный рубль превращается в цифровую копейку. Теперь, чтобы добыть прежний рубль, приходится собирать его по копейке в разных и еще неведомых источниках. Помимо рекламы и подписки нужны еще обезьянка, удав и крокодильчик. Все попытки найти новые решения для бизнеса, по сути, сводятся к двум направлениям. 1) Модернизировать старую трансляционную модель, где редакция ограждена от публики и именно благодаря этому может что-то публике продавать. 2) Найти новую модель, основанную на вовлечении, и как-то ее монетизировать. Обе стратегии полны рисков. Обе стратегии связаны с расходами, но мало что говорят о доходах. Вкратце проанализируем эти стратегии. 1. Бизнес на трансляции а) Отстоим Paywalled Garden! Раньше журналистика настаивала, что она информирует общество. Но теперь она хочет информировать свой отдел продаж. Есть в этом какое-то самоотрицание. Появляются забавные казусы, как с Associated Press, которое запретило своим журналистам напрямую (через Твиттер) доносить до общества горячие новости об арестах на Occupy Wall Street. Оказывается, задача не в том, чтобы добыть и сообщить, а в том, чтобы добыть и оградить. А почему мы должны делать это бесплатно? Мы же тратимся. Аргумент о затратах вообще оригинален: общество должно субсидировать чьи-то затраты — замечательно. Но безотносительно к оценке такой журналистской перверсии надо признать: можно сколько угодно наряжать редакционную модель, но эти усилия никак не повлияют на характер самой среды. Поэтому мой тезис звучит так: Paywalled Garden — продолжать еще можно, начинать уже поздно. Выручка постепенно будет приближаться к уровню расходов на создание и администрирование этого самого пэйвола. При растущем раздражении потребителя. б) Перенос продаж рекламы в интернет. Беда в том, что СМИ в интернете — не единственные и даже не лучшие генераторы трафика. Конечно, СМИ собирают определенную, часто качественную, аудиторию. И рекламодателю бывает интересно дать свое объявление в антураже хорошего медийного бренда, тематически заточенного контента. Но нет ли тут наследия сдувающейся привычки? В любом случае рекламодатель тоже получил теперь право авторства и может обращаться к публике сам. Создавая, если надо, для этого свои медиа. В общем, рекламный доход СМИ в интернет если и переносится, то в сжимающихся объемах. в) Продажа сопутствующего товара. На одной конференции главный редактор районной газеты «Октябрьские вести» из Тюменской области поделилась таким опытом. Их газета продает на всех мероприятиях в своем районе шарики с гелием. Доход небольшой, но бизнес вполне рентабельный. Зал начал смеяться, но если вдуматься, это вполне медийный бизнес. Или, по крайней мере, смежный. Районная газета контролирует все местное событийное поле, она собирает местную аудиторию — и она ей что-то продает. Это не сильно отличается от продажи конференций, самолетиков или альбомов с репродукциями художников. Та самая обезьянка. Идя по этому пути, СМИ уже близко подошли к идее интернет-магазина. Если клик может рекламировать, то почему бы ему не продавать? Реклама превращается в прямое торговое предложение, сразу выводящее на транзакцию. Проблема в том, что СМИ при этом становятся каким-то другим бизнесом. Причем в этом же направлении, только с другой стороны, движутся и все прочие бизнесы: у них изначально есть что продавать, и теперь они сами становятся медиа, чтобы собрать для своего продукта аудиторию. Вероятно, сильнейшие или хитрейшие медиабренды смогут стать основой для такого синтетического медиабизнеса, где медийная основа будет платформой для продаж чего-то еще. г) Спонсорство, журналистика брендов. Наиболее вероятный исход для традиционной трансляционной модели медиа — журналистика брендов. Сюда же можно отнести спонсорскую модель. Всегда найдется желающий заплатить за эффективный канал трансляции. Эта модель известна, по ней живут корпоративные, государственные или коррумпированные медиа. Интересно, что таким СМИ тоже нужно бороться за аудиторию. Значит, приходится поднимать волнующие темы. Эта конкуренция рано или поздно выведет журналистику брендов на такой уровень социальной ответственности, который сейчас декларируется журналистикой титульной. 2. Бизнес на вовлечении а) Благодарственная оплата. Человек получает продукт бесплатно, и если понравилось — платит, сколько не жалко. Оплата на основе симпатии выглядит симпатично, некоторые уже пробуют. Но этот источник не поддается планированию. Как авторское вознаграждение — да, возможно. Для бизнеса пока не годится. Где-то здесь же, видимо, находится клубная оплата медиа, нечто, похожее на ту модель, которую пытается внедрить «Сноб». Эти способы финансирования медиа объединяет одна деталь: оплата не означает покупки, оплата становится неким ритуальным жестом, выражающим симпатию, принадлежность или поддержку определенной идеи. Вопрос в том, удастся ли перевести эти механизмы на индустриальную основу. Кроме того, клубная или идейная оплата во многих случаях породит чрезвычайно ангажированную журналистику. б) Облачные рантье. В новой медийной среде главной валютой становятся персональные данные — те сведения, которые оставляет пользователь о себе в результате своей активности. Владельцы облаков собирают персональные данные, настраивают машины для обработки, чтобы обращаться сразу к огромным массам людей, но персонально. Прежде не было такого типа коммерческих коммуникаций. На наших глазах формируется новый бизнес — бизнес облачных рантье. Проблема в том, что у этого бизнеса очень высокий порог входа. Это масштаб социальных сетей. Медиа могут побороться, но скорее всего им просто придется поставлять контент для поддержания активности на облачных платформах. Вероятно, будут опробованы еще какие-то бизнес-стратегии. Тематика бизнес-сессии предполагает дать какие-то ответы на вопрос: «Что же делать, где же выход?» Тактический ответ — добирать то, что можно, выжимать последние капли. Лет на десять хватит. Стратегический ответ: выход не обязательно должен быть. Выхода может и не быть. Будущее не обещало быть счастливым. Будет ли у СМИ что-то такое, чего нет у коллективного автора? Какая-то своя обезьянка, причем достаточно большая? СМИ как особый общественный институт возникли в определенную эпоху, четко совпадающую с изобретением Гутенберга. Эта же эпоха выработала бизнес-модель для самостоятельного существования института СМИ. Эта эпоха заканчивается. Лирическое завершение: о тупике медиабизнеса. Вообще увлечение бизнес-показателями — для медиа это детская болезнь. В медиа нет ничего такого, что обязано быть бизнесом. Бизнес может паразитировать на медиа, но медиа может обойтись и без бизнеса. Честность, интересность, адекватность медиа как общественной функции может регулироваться и небизнесовыми регуляторами. Что будет дальше? У меня нет рецепта, и ни у кого нет рецепта. Но у меня, возможно, есть объяснение, почему ни у кого нет рецепта. Возможно, этот взрыв авторства, эта новая медийность опережает экономику. Не то что бизнес — сама экономика в целом еще не созрела для новой медиасреды. Основой сетевого общества является избыток. Избыток ресурса, избыток информации. Когда у меня есть что-то, я делюсь. Ради репутации. Даже идея шеринга — это идея избытка. Если избыток есть и он всем доступен, то его распределяет сама среда. Старое общество, основанное на трансляционной медиамодели, — это общество дефицита. В дефицитном обществе ресурс распределяет некая инстанция, которая с помощью дефицита узурпирует все остальное — власть, деньги, смыслы. Старым СМИ посчастливилось быть одной из таких инстанций. Общество избытка начинается с избытка информации. Вот одно из последствий освобождения авторства. Поэтому СМИ первыми столкнулись с переменами. Сеть против институтов. Избыток против дефицита. Это совершенно разные принципы построения и экономики, и общества. Возможно, у новых медиа вообще не будет «бизнес-модели». В случае избытка бизнес не нужен В этом смысле сама экономика может стать небизнесовой. Ближе всего, наверное, ее можно описать принципом «От каждого по способностям, каждому по потребностям». Цифровой коммунизм. В обществе избытка это возможно. Без бизнеса. Мне нравится. Хотя надо признать, что далеко не все человечество станет таким обществом. Текст написан на основе доклада «Вовлечение против трансляции. Бизнес на просьюмерах», прочитанного в рамках бизнес-сессии на форуме РИА Новости Future Media 19 июня 2012 года openspace
read more...