Джули Берстайн: 4 урока о творческом подходе

Все мы, чем бы ни занимались, периодически впадаем в ступор. Кризис настигает нас и мы не знаем, что делать дальше. Все мы сталкиваемся с проблемами, потерями, переживаниями и пределами возможного. И рано или поздно это нужно преодолеть и идти дальше. И в каждом деле. В любом. Есть хотя бы маленькая капля творчества, которая может помочь справиться с этими неприятностями, если посмотреть на них под правильным углом. Радиоведущая Джули Берстайн зарабатывает тем, что разговаривает с творческими людьми. Она делится с нами четырьмя уроками о том, как творить вопреки трудностям, сомнениям и потерям. Вы услышите советы от режиссёра Миры Наир, писателя Ричарда Форда, скульптора Ричарда Серра и фотографа Джоэла Мейеровица. На моём рабочем столе стоит маленький глиняный сосуд, который я смастерила ещё в колледже. Он слеплен в технике раку, созданной в Японии несколько веков назад для производства сосудов, используемых в чайной церемонии. Этому сосуду более 400 лет. Каждый из сосудов раку слеплен или сваян вручную из куска глины, и самым ценным в нём являются изъяны. Сосудам для повседневного употребления, как эта чашка, требуется от 8 до 10 часов обжига. Вот этот я достала из муфельной печи неделю назад — после обжига в печи требуется день или два, чтобы остыть. Раку, наоборот, — очень быстрый процесс. Действие происходит во дворе: нужно нагреть печь — за 15 минут она разогревается до 1 500 градусов. Как только растает глазурь внутри сосуда, вы увидите слабое сияние — выключайте печь, хватайте длинные металлические щипцы, доставайте горшок из печи и... Японцы сразу бы погрузили этот ярко-красный сосуд в раствор зелёного чая. Представляете, какой запах поднялся бы вместе с паром! Но мы в Штатах любим немного накалить страсти: мы бросаем горшок в опилки, опилки загораются, мы накрываем их мусорным баком, и оттуда начинает валить дым. Я возвращаюсь домой в одежде, пропахшей древесным дымом. Я люблю раку за возможность играть со стихиями. Я могу слепить сосуд из глины и покрыть его глазурью, но затем я должна отдать его во власть огня и дыма, и нет ничего прекрасней неожиданных результатов, таких, как этот узор из трещин, появляющийся из-за резкой смены температур. В течение минуты температура сосуда падает с 1 500 градусов до комнатной температуры. Раку — прекрасная метафора, описывающая творческий процесс. Во многих контекстах я нахожу конфликт между тем, что хочу держать под контролем, и тем, что нужно отпустить на волю случая. Это происходит, когда я готовлю новое радио-шоу или когда банально спорю со своими сыновьями-подростками. Когда я начала писать книгу о творчестве, я осознала, что должна пройти стадии процесса в обратном порядке: я должна была положиться на волю случая с самого начала, погрузиться в истории сотен художников, писателей, музыкантов и режиссёров. Когда я слушала их истории, я поняла, что творчество берёт начало в повседневности гораздо чаще, чем мы думаем, включая то, что происходит независимо от нашей с вами воли. Он должен был разбиться, но ничего не поделаешь. (Смех) (Смеётся) Это тоже доверие случаю — иногда задуманное получается, иногда нет — творчество берёт начало и из неудач. Нет более надёжного способа научиться чему-то, чем через истории, поэтому я расскажу вам историю о работе, об игре и о четырёх аспектах жизни, которые нужно принять, чтобы дать развиться своей творческой жилке. Первый аспект кажется очень простым для принятия, но только на первый взгляд — это внимание к окружающему миру. Многие творческие люди говорят о том, как важно быть открытыми, с готовностью принимать всё, что случается. Это непросто, когда в кармане у вас лежит светящийся прямоугольник, требующий к себе безраздельного внимания. Кинорежиссёр Мира Наир рассказывает о своём детстве в маленьком индийском городке. Город называется Бхубанешвар, вот фотография одного из храмов этого города. Мира Наир: В нашем маленьком городке было около 2 000 храмов. Мы всё время играли в крикет. Мы, в общем-то, выросли среди мусора. Но настоящим вдохновением, благодаря которому я выбрала свой путь и стала режиссёром, был бродячий уличный театр, приходивший в город. Я прибегала посмотреть на монументальную битву добра и зла, разыгрываемую двумя актёрами на школьной спортплощадке, без декораций, но с морем страсти, да и гашиша тоже — это было удивительно. Они разыгрывали легенды из Махабхараты и Рамаяны — священных книг, легенд, положивших начало всему, как считают в Индии. Насмотревшись джатры, уличных представлений, я знала, что не хочу оставаться в стороне от спектакля. Джули Берстайн: Разве не чудесная история? Вот перерыв в жизненной рутине: действие происходит на школьном поле, но в нём замешаны добро и зло, страсть и гашиш. Мира Наир была лишь ребёнком, наблюдавшим за представлением с тысячами других людей, но она была готова. Она готова была загореться от полученной искры, и это стало началом, как сказала она сама, её пути как признанного режиссёра. Итак, готовность пережить опыт, который может вас изменить, — это первое, что вам нужно развить в себе. Творческие люди любят говорить о том, что самые пронзительные их работы являются плодами самых сложных периодов жизни. Романист Ричард Форд рассказывает о детском недостатке, с которым он до сих пор продолжает бороться. У него тяжёлый случай дислексии. Ричард Форд: Я с трудом учился читать, закончил школу, практически ничего не читая свыше обязательного минимума, и до сих пор не могу читать про себя быстрее, чем читаю вслух. Но в моём случае дислексия дала и добрые плоды, потому что, когда я наконец смирился с тем, как медленно у меня получается читать, я постепенно начал ценить языковые характеристики и особенности предложений, находящиеся за пределами смысловых аспектов языка: синкопа, звучание слов, то, как выглядят слова, как обрываются параграфы, где заканчиваются сроки. Я не настолько страдал дислексией, чтобы не быть способным читать. Я просто читал очень медленно, и читая, подолгу задерживаясь на отдельных предложениях, я изучил неочевидные качества языка, которые помогают мне писать одно предложение за другим. ДБ: Невероятно. Ричард Форд, лауреат Пулитцеровской премии, говорит, что дислексия помогла ему писать. Он должен был принять эту проблему — я нарочно употребила слово «принять». Не преодолеть дислексию, а научиться с её помощью. Он должен был научиться слышать музыку языка. Ещё творческие люди говорят о том, что достижение границ своих возможностей, замашки на невозможное для себя, помогают им найти собственный голос. Скульптор Ричард Серра рассказывает о том, как, будучи молодым художником, он считал себя живописцем и жил во Флоренции после окончания университета. В то время он поехал в Мадрид и пошёл в музей Прадо посмотреть на картину испанского живописца Диего Веласкеса. Это картина «Менины», написанная в 1656 году, — портрет маленькой инфанты и её фрейлин. Посмотрите за плечо юной белокурой принцессы — вы увидите зеркало и в нём отражение родителей, короля и королевы Испании, которые стояли приблизительно там, где стоите вы, рассматривая картину. По своей привычке Веласкес нарисовал на картине самого себя. Он стоит слева, держа в одной руке кисть, а в другой — палитру. Ричард Серра: Стоя перед картиной, я осознал, что Веласкес смотрит на меня, и подумал: «Вот как, я — сюжет этой картины». И ещё я подумал: «Я никогда не смогу нарисовать подобное». Я в то время использовал хронометр и рисовал случайные квадраты... просто так, и не получал никакого результата. По возвращению, я выбросил все мои картины в реку Арно и решил, что начну баловаться. ДБ: Ричард Серра говорит без обиняков, что вы, возможно, зашли не туда. Он увидел картину художника, который умер 300 лет назад, и понял: «Я так не смогу». Тогда Ричард Серра вернулся в свою флорентийскую студию, собрал всё, что он создал до этого, и выбросил в реку. В тот день Ричард Серра распрощался с живописью, но не распрощался с искусством. Он переехал в Нью-Йорк и написал список глаголов: скручивать, сминать, сворачивать — более сотни подобных слов, и, говоря его языком, начал баловаться. Он применял эти действия к разным материалам. Он брал большой лист свинца, скручивал его и раскручивал. Он повторял то же самое с резиной. Когда он дошёл до глагола «поднимать», он создал это — экспонат Музея Современного Искусства. Ричарду Серра пришлось отказаться от живописи, чтобы заняться экспериментами для удовольствия и создать творения, сделавшие его известным: гигантские изгибы металла, для восприятия которых требуется время и движение. В скульптуре Ричард Серра смог сделать то, что ему не удалось в живописи — он сделал нас сюжетами своего искусства. Итак, переживания, трудности и собственные ограничения — всё это нам нужно принять, чтобы дать волю своему творчеству. Четвёртое, с чем нам придётся жить, и самое сложное — это принятие потери, старейшего и наиболее постоянного из человеческих переживаний. Чтобы творить, мы должны ступить в пропасть между происходящим в мире и надеждой на лучший мир; смотреть, не опуская глаза, на отверженных, несчастных, на войну и на смерть. В этом месте непросто находиться. Учитель Паркер Палмер называет его «трагической пропастью», трагической не в смысле «печальной», а в смысле «неизбежной». Мой друг Дик Нодел говорит: «Играйте на напряжении, как на скрипичной струне, и получите что-то прекрасное». Напряжением наполнены работы фотографа Джоела Мейеровица, который в начале карьеры стал известен благодаря уличной фотографии, пойманным моментам уличной жизни, и благодаря чудесным пейзажам — фотографиям Тосканы, Кейп Кода, фотографиям света. Джоэл — житель Нью-Йорка и его студия много лет находилась в Челси, из неё открывался прекрасный вид на центр города, на Всемирный Торговый Центр. Он фотографировал эти здания в разном свете. Вы знаете, что случилось дальше. 9 сентября Джоэла не было в Нью-Йорке. Он был за городом, но немедленно вернулся и помчался к месту разрушений. Джоэл Мейеровиц: Как любой другой прохожий, я стоял за цепной оградой на улице Чамберс и Гринвич и не видел ничего, кроме дыма и мусора. Я навёл фотоаппарат, чтобы присмотреться, увидеть хотя бы, есть ли там на что посмотреть, и тут полицейский, женщина-полицейский, толкнула меня в плечо и сказала: «Не снимать!» Сильный толчок как будто пробудил меня — наверное, так было задумано. Я спросил её, почему нельзя снимать, она ответила: «Это место преступления. Фотографировать запрещено». Тогда я спросил её: «А если бы я был представителем прессы?» Она сказала в ответ: «Оглянитесь» — за моей спиной на расстоянии квартала на пятачке сгрудились представители прессы. Я спросил: «Когда их пустят к месту?» Она ответила: «Скорее всего, никогда». Когда я уходил, у меня в голове прояснилось, скорее всего, из-за толчка — я воспринял его как своего рода оскорбление. Я подумал: «Если не останется фотографий, то не останется следа события. Нам нужен след». Ещё я подумал: «Я сохраню этот след. Я придумаю способ подобраться ближе, потому что я не хочу, чтобы история исчезла». ДБ: Он смог. Он нажал на все доступные рычаги и получил пропуск в то место, где был Всемирный Торговый Центр. Там он фотографировал практически каждый день на протяжении 9 месяцев. Эти фотографии сегодня воскрешают воспоминания о пропахшей дымом одежде, в которой я вернулась в тот вечер домой. Мой офис находился в нескольких кварталах. Но некоторые из этих фотографий прекрасны сами по себе и мы задумываемся, сложно ли было Джоэлу Мейеровицу создать такую красоту из хаоса? ДМ: Знаете, это было уродливо, потрясающе, трагично, ужасающе — всё вместе. И ещё это было, как в природе, выдающееся событие, превратившееся в конце концов в груду обломков. И как любые руины, возьмите, например, руины Колизея или какого-нибудь собора, они обретают новый смысл со сменой погоды. Иногда я приходил на место после полудня, и свет становился розовым, и воздух наполнялся дымкой, а я стоял посреди мусора и ловил себя на том, что восхищаюсь неизменной красотой природы, и тем, что со временем природа затягивает рубец. Время не останавливается, и события меняются в перспективе. Всё дальше и дальше тот день, и свет и смена сезонов притупляют боль. Не то, чтобы я был романтиком, я — реалист. Реальность в том, что Вулворт-билдинг окутан поднимающимся от развалин дымом, который становится похож на тонкую штору, скрывающую театральную сцену; он розовеет, у подножия здания работают поливалки, загораются вечерние огни, вода кажется ядовито-зелёной в свете натриевых ламп, и я думаю: «Бог мой, разве такое придумаешь нарочно?» Но вот он, факт: я на месте, место выглядит так, я должен сделать снимок. ДБ: Я должен сделать снимок. Эта срочность, эта необходимость действия делают рассказ Джоэла таким ярким. Я недавно встретилась с Джоэлом Мейеровицем и сказала ему, как я восхищаюсь его одержимостью, той решимостью, с которой он преодолел все бюрократические преграды, чтобы работать. Он рассмеялся и сказал: «Я упрям, но важнее всего то, что я — убеждённый оптимист». Когда я рассказывала эти истории впервые, кто-то из публики поднял руку и сказал: «Все эти творцы говорят о своей работе, а не о своих произведениях искусства, и это заставило мне задуматься о моей работе и её творческой составляющей, хотя я и не человек искусства». Он прав. Все мы сталкиваемся с переживаниями, проблемами, пределами возможного и потерями. Каждому из нас необходимо творчество, неважно, учёные мы или учителя, родители или предприниматели. На прощание я хотела бы оставить вам ещё одну фотографию японского чайного сосуда. Он находится в галерее Фрира в Вашингтоне. Ему более ста лет, и на нём до сих пор видны следы пальцев лепившего его гончара. Но так же заметно, что этот сосуд разбился в какой-то момент своего столетнего существования. Тот, кто склеил его заново, не стал прятать трещины; вместо этого он подчеркнул их с помощью золотого лака. Этот сосуд, разбившись, стал красивее, чем был в самом начале. Можно смотреть на его трещины и видеть в них историю собственной жизни, циклы созидания и разрушения, принятия решений и воли случая, собирания осколков и создания нового. ted
read more...

Элизабет Гилберт о гении

Элизабет Гилберт размышляет о завышенных ожиданиях по отношению к творческим людям и гениям, и делится идеей о том, что не редкий человек является гением, а у каждого есть свой гений. Забавное и трогательное выступление. Я - писатель Писать книги - это моя профессия, но, конечно же, это гораздо больше, чем просто профессия Я бесконечно люблю свое дело И не жду, что когда-либо в будущем это изменится Но недавно произошло нечто особенное В моей жизни и в моей карьере Что вынудило меня полностью переосмыслить мои отношения с моей работой И это особенное заключается в том, что недавно я выпустила книгу "Есть, молиться, любить" - А она была намеренно непохожа на все мои предыдущие книги - - Она вышла и стала сумасшедшим, Сенсационным, международным бестселлером В результате чего куда бы я ни пошла Люди обращаются со мной как с прокаженной Серьезно! Например, они приходят ко мне, взволнованные, и спрашивают: А ты не боишься, - не боишься, что ты никогда не сможешь сделать что-то лучше? Что ты будешь писать всю свою оставшуюся жизнь, Но никогда больше не создашь книги Которая была бы столь же важна людям на земле Никогда? Никогда? Очень обнадеживающе, не правда ли? Но гораздо хуже мне было бы, не помни я, Что около 20 лет назад, когда я была подростком и когда я впервые начала говорить людям, Что я хочу быть писателем Я встречала реакцию того же рода Люди говорили: "Ты не боишься, что ты никогда не достигнешь успеха?" Ты не боишься, что унизительность положения отвергнутой убьет тебя? Что ты будешь трудиться всю свою жизнь А в итоге ничего не выйдет И ты умрешь, погребенная под несбывшимися мечтами Переполненная горечью неудачи и разочарования? (смех) И так далее Ответ - короткий ответ на все эти вопросы - "Да" Конечно, я боюсь всех этих вещей. И всегда боялась. И я боюсь еще очень многих вещей О которых люди и не догадываются Например, водоросли; и прочие ужасы Но когда речь заходит о писательстве возникает проблема, о которой я часто задумываюсь с недавних пор, и удивляюсь, почему дело обстоит именно таким образом. В самом деле, неужели рационально Неужели это логично бояться той работы, для которой люди, как они чувствуют, они предназначены? Знаете, есть нечто весьма особенное в творческих людях Что, кажется, вынуждает нас очень сильно беспокоиться об их душевном здоровье Чего не встретишь в отношении других человеческих занятий Например, мой отец был инженером-химиком И я не припомню ни единого случая за всю его сорокалетнюю карьеру Чтобы кто-то спросил его, не боится ли он быть инженером-химиком? "Эта деятельность не мучает вас? Все ли вам удается?" Никогда такого не было. Надо признать, что инженеры-химики в целом за все годы своего существования не заслужили репутации алкоголезависимых маньяков, склонных к депрессии Мы, писатели, имеем репутацию такого рода И не только писатели, но все творческие люди, кажется, прочно утвердились в репутации изрядно душевно нестабильных созданий Вполне достаточно взглянуть на длинный отчет о смертях ярких творческих людей за один только 20 век тех, кто умер молодым, и зачастую - в результате самоубийства. И даже те, кто не покончил жизнь самоубийством буквально, были в конце концов прикончены собственным даром Норман Мейлер перед смертью сказал "Каждая из моих книг понемногу убивала меня" Крайне необычное заявление о работе всей своей жизни Но мы даже не вздрагиваем, когда слышим нечто подобное, потому что слышали это уже сотни раз и уже осознали и приняли ту мысль что созидательность и страдание каким-то образом взаимосвязаны и искусство в итоге всегда ведет к муке Вопрос, который я хочу сегодня задать: вы все согласны с этой мыслью? вы согласны? потому что выглядит, как будто согласны, или близки к тому А я совершенно не согласна с таким предположением Я думаю, что это ужасно и опасно И я не хочу, чтобы такое отношение проследовало в следующее столетие Я думаю, что лучше бы нам вдохновлять великие умы жить как можно дольше. Я в точности знаю про себя, что было бы очень опасно пуститься по этой темной дороге учитывая все обстоятельства в моей карьере (своего рода переломный момент) Я достаточно молода, мне только 40. Я способна работать еще, пожалуй, лет 40 И чрезвычайно вероятно, что все, что я напишу с этого момента будет оцениваться в мире, где уже вышла одна моя книга которая имела столь пугающий успех Я скажу прямо - здесь сложилась такая доверительная атмосфера, верно - очень вероятно, что мой величайший успех уже позади. Господи, вот это мысль! Как раз такого рода мысль и ведет людей к джину в 9 часов утра И я туда не хочу. (смех) Я предпочту делать дело, которое я люблю Однако, встает вопрос, как? И в результате долгих размышлений о том, как я должна работать, чтобы продолжить писать, я пришла к выводу, что должна создать некоторую защитную психологическую конструкцию что мне необходимо найти некоторую преемлемую дистанцию между самой собой как человеком пишущим - и моим очень естественным страхом о том, какую реакцию может вызвать моя работа с этого момента И я искала ролевую модель для такой задачи И я присматривалась к разным временам в человеческой истории и разным обществам чтобы убедиться, что кто-то подошел к такой задаче разумнее и лучше, чем мы к задаче о том, как помочь творческим людям преодолеть неотъемлемые эмоциональные риски созидательных способностей И мой поиск привел меня в Древний Рим и в Древнюю Грецию. Удержите мою мысль, потому что она сделает петлю во времени Древние греки и римляне не верили, что креативность вообще являлась свойством человека Люди верили, что творческие способности - это дух и спутник божественного и что они приходят к человеку из каких-то далеких и неизвестных источников по неясным, неизвестным причинам Греки звали этих божественных духов "демонами" Сократ верил, что у него есть демон который вещал ему мудрость издалека у римлян была схожая идея но они звали это свободное творческое проявление гением И это здорово, потому что римляне не думали что гений - это некоторый одаренный индивидуум. они верили, что гений - это своего рода волшебная сущность жившая, буквально, в стенах дома творца, этакий Добби кто приходил и невидимым образом помогал художнику с его работой и формировал результаты этой работы Как восхитительно - ведь это именно та дистанция, о которой я говорила, и котоую я искала для себя - психологическая конструкция, призванная защитить вас от результатов вашей работы А все ведь понимали, как это работает, верно? и древние творческие люди были защищены от разного рода вещей, как, например, нарциссизм если ваша работа была превосходна, вы не могли целиком и полностью брать на себя лавры от ее создания все знали, что вам помог гений если ваша работа была плоха, все понимали, что у вас просто гений-калека И именно так западные люди думали о созидательных способностях долгое время А затем пришел Ренессанс и все изменилось, и появилась большая новая идея о том, что индивид должен быть в центре мироздания, превыше богов и чудес, и нет больше места мистическим существам, которые слышат зов божественного и пишут под его диктовку И так начался рациональный гуманизм И люди начали думать, что креативность берет начало в человеке и впервые с начала истории мы услышали, как про того или иного человека стали говорить: "он гений", а не "у него есть гений". И я вам скажу, что это была огромная ошибка. Понимаете, это позволило людям думать, что он или она является сосудом источником всего божественного, созидательного, неизвестного, мистического что является слишком большой ответственностью для хрупкой человеческой психики все равно что попросить человека проглотить солнце Такой подход деформирует эго и создает все эти сумасшедшие ожидания от результатов труда творческого человека. И я думаю, что именно груз такого отношения убивал творческих людей в последние 500 лет. И если это так - А я верю, что это так Возникает вопрос, а что же дальше? Можем ли мы действовать иначе? Может быть, стоит вернуться к древнему восприятию отношений между человеком и загадкой творчества. Может быть и нет. Может быть, мы не сумеем стереть все 500 лет рационально-гуманистического подхода в одной восемнадцатиминутной речи И в аудитории наверняка есть люди которые подвергнут серьезному научному сомнению существование, в общем-то, фей которые следуют за человеком и осыпают его работу волшебной пыльцой и подобными вещами Я не собираюсь убеждать вас в этом Но вопрос, который я хотела бы задать, а почему бы и нет? Почему бы не думать таким образом? Ведь это дает едва ли не больше смысла, чем любая другая из мне известных концепций в качестве объяснения безумной капризности творческого процесса Процесс, который, как знает любой, кто когда-либо пытался созидать, то есть, каждый из нас, процесс, который далеко не всегда является рациональным. А иногда и вовсе кажется паранормальным. Недавно я встретила удивительную американскую поэтессу Рут Стоун Ей сейчас 90, и она была поэтом всю свою жизнь, и она сказал мне, что когда она выросла в сельской местности в Вирджинии и когда она работала в полях она слышала и чувствовала поэзию приходившую к ней из природы И она сказала, что это было как грозовой воздух И оно будто подкатывалось к ней из глубины пейзажа И она чувствовала это приближение, потому что земля тряслась под ее ногами. И она в точности знала, что надо делать: ее словами: "бежать сломя голову" и она бежала сломя голову в дом и в доме ее настигала поэма и нужно было найти бумагу и карандаш достаточно быстро, чтобы успеть записать то, что извергалось через нее, успеть уловить и записать на бумагу А иногда она была недостаточно проворной Она бежала и бежала, но не попадала домой, и поэма прокатывалась через нее и исчезала за горизонтом в поисках, как Рут выразилась, другого поэта. А в другие времена - Я никогда этого не забуду она говорила, были моменты, когда она почти уже упустила свою поэму и вот она бежала в дом, и искала бумагу и поэма проходила через нее Рут брала карандаш в этот момент и затем появлялось чувство, будто она могла бы ухватить эту поэму другой своей рукой и поймать ее поймать поэму за хвост и вернуть ее обратно в свое тело пока она старалась успеть запечатлеть поэму на бумаге. И в таких случая поэма выходила идеальной но написанной задом наперед. (смех) и когда я услышала это, я подумала, "поразительно, мой творческий процесс выглядит в точности так." (смех) Это далеко не весь мой творческий процесс, я ведь не бесконечный источник вдохновения! Я мул, и путь, которым я иду таков, что я должна просыпаться примерно в одно и то же время каждый день и трудиться в поте лица. Но даже я, со всем моим упрямством, сталкивалась с таким феноменом Как, думаю, и многие из вас Даже ко мне приходили идеи из неведомого источника который я затрудняюсь отчетливо объяснить Что это за источник? И как нам всем работать с этим источником и при этом не лишиться разума а еще лучше - сохранить его как можно дольше? Лучшим современным примером для меня послужил музыкант Том Уэйтс у которого мне довелось брать интервью по поручению одного журнала несколько лет назад Мы говорили об этом а ведь Том большую часть своей жизни буквально воплощал собой раздираемого сомнениями художника пытающегося обрести контроль над всеми этими неконтролируемыми творческими импульсами которые как будто бы принадлежали ему самому Затем он стал старше и спокойнее и однажды он ехал по трассе в Лос Анжелесе и произошло то, что все изменило Он ехал, и внезапно услышал крошечный фрагмент мелодии фрагмент пришел ему в голову, как водится, неуловимый и соблазнительный и Том хочет этот фрагмент, он изумителен Том жаждет добраться до этого фрагмента, но у него нет такой возможности У него нет ни ручки, ни бумаги, ни записывающего устройства И он как обычно начинает волноваться "я забуду, я утрачу это сейчас, и воспоминание об этой вещи будет меня преследовать вечно, я недостаточно хорош, я не могу это сделать" И вместо паники он вдруг остановился Он приостановил весь этот мыслительный процесс и совершил нечто новое Он посмотрел на небо и сказал: "Простите, вы не видите, что я за рулем?" (смех) "Разве похоже, что я могу записать эту песню сейчас?" "Если вам в действительности так необходимо явиться на свет, приходите в более подходящий момент, когда я смогу о вас позаботиться. В противном случае, отправляйтесь беспокоить кого-то другого сегодня." "Идите к Леонарду Коэну." И вся его творческая жизнь изменилась после этого Не работа, работа все еще была неясной и трудной Но процесс, и тяжелая тревога, связанная с ним прошли, как только он извлек гения из себя, где это не причиняло ничего, кроме неудобств, и выпустил его там, откуда этот гений пришел и осознал, что гений совершенно не должен быть внутри, и мучить своего обладателя А может быть вовне, и с ним можно достигать странного и прекрасного взаимодействия Своего рода диалог между Томом и этой странной штукой в мире вокруг, которая, в общем-то, не является Томом. Когда я услышала эту историю, она начала сдвигать что-то и в моем методе работы, и однажды меня это спасло. Эта мысль спасла меня, когда я писала "Есть, молиться, любить" и впала в тот род отчаяния в который мы все впадаем, когда работаем над чем-то, и это не получается. и ты начинаешь думать, что это катастрофа, что это будет худшей из написанных книг. Не просто плохой, но наихудшей. И я начала думать, что я должна попросту бросить это дело. Но затем я вспомнила Тома, говорящего с воздухом и попробовала тоже самое. Я подняла голову от рукописи и адресовала свои комментарии пустому углу комнаты Я сказала, громко: "Послушай, ты и я оба знаем, что если эта книга не будет шедевром, это не совсем уж моя вина, верно? Потому что я, как видишь, вкладываю всю себя в нее. И большего я предложить не могу. Так что если ты хочешь, чтобы она была лучше, тебе бы стоило показаться и сделать свой вклад в общее дело. Ок. Но если ты не хочешь, то и черт с тобой. Я собираюсь писать в любом случае, потому что это моя работа. Я только хотела публично заявить, что я свою часть работы сделала." (смех) потому что .. (аплодисменты) в конце концов столетия назад в пустынях Северной Африки люди собирались и устраивали пляски под луной, и музыка продолжалась часы и часы, до рассвета И они были изумительны, потому что танцоры были профессионалами они были прекрасны, верно? Но иногда, очень редко, происходило кое-что удивительное и один из этих выступающих вдруг становился исключительным И я знаю, что вы знаете, о чем я говорю, потому что я знаю, что вы все видели в своей жизни подобное выступление Будто время остановилось, и танцор ступил в неизвестное, в портал и хотя он не делал ничего нового, ничего того, что он не делал за 1000 ночей до, все вдруг воссияло. Внезапно, он переставал быть просто человеком Он оказывался освещен огнем божественного И когда такое случалось люди знали, что это, и звали это по имени Они соединяли руки вместе, и начинали петь: "Аллах, Аллах, Аллах, Бог, Бог, Бог" Это Бог. Любопытное историческое замечание когда Муры вторглись в южную Испанию, они принесли с собой этот обычай с течением времени произношение изменилось с "Аллах, Аллах, Аллах" на "Оле, Оле, Оле" И именно это вы слышите во время боев быков и в танцах фламенко в Испании, когда исполнитель делает нечто невозможное и невероятное "Аллах, оле, оле, Аллах, изумительно, браво" когда человек делает нечто непостижимое - сияние Бога И это чудесно, потому что нам это необходимо. Но любопытная вещь происходит на следующее утро когда сам танцор просыпается и обнаруживает во вторник в 11 утра, что он больше не искра Божья что он всего лишь человек, у которого болят колени и возможно он больше никогда не поднимется на такую высоту И, может быть, больше никто не вспомнит имя Бога, когда он танцует. и что же тогда ему делать всю его оставшуюся жизнь? Это тяжело. Это одно из самых тяжелых признаний в творческой жизни Но, быть может, такие моменты не будут столь болезненны, если вы с самого начала не верили, что самое изумительное и волшебное в нас исходит от нас самих Что это дано нам в долг из какого-то невообразимого источника на какой-то период вашей жизни и что будет передано другим нуждающимся, когда вы завершите свое дело И, вы знаете, если мыслить так, то это все меняет. Я начала так думать, и я думала так последние несколько месяцев пока я работала над своей новой книгой, которая скоро будет опубликована и ее выход наполнен сверхожиданиями на фоне моего прежнего пугающего успеха И все, что я говорю себе когда я начинаю нервничать по этому поводу Эй, не бойся. Не унывай. Просто делай свое дело. Продолжай делать свою часть работы, что бы ни было. Если твоя часть танец - танцуй Если божественное, спонтанный гений, сопровождающий тебя решит осветить тебя своим присутствием, всего лишь на короткий миг тогда - "Оле!" А если нет - продолжай танцевать. И "Оле" для тебя, в любом случае. Я верю в это, и чувствую, что мы все должны научиться такому отношению. "Оле", в любом случае, за то, что у тебя хватило настойчивости и любви продолжать делать свое дело
read more...

Эволюцией не было предусмотрено, что мы будем самостоятельно производить информацию

16 и 17 ноября в Москве прошел симпозиум Brainstorms, посвященный вопросам творчества и сознания в контексте нейронаук. Нейрофизиолог Александр Каплан в рамках дискуссии рассказал о результатах эксперимента ЦСК «Гараж» и художницы Марины Абрамович «Измерение магии взгляда. «Теории и практики» поговорили с ученым о его впечатлениях после симпозиума, будущем нейронауки и природе психических расстройств. — Чем сегодняшнее мероприятие отличается от других аналогичных конференций? — Симпозиум примечателен тем, что он организован под проблему, общую для науки и для искусства. Общая она в том смысле, что изучает проявления, которые можно трактовать, как творческий процесс. Два человека смотрят друг другу в глаза. И ведь по сути ничего не происходит физически, но происходит нечто из области искусства. За этим стоит глубинная работа мозга. Когда два человека смотрят друг другу глаза, что-то происходит с обоими людьми. Меня пригласили, как руководителя лаборатории нейрофизиологии и нейрокомпьютерных интерфейсов МГУ, которая занимается регистрацией электрической активности головного мозга. Эксперимент заключался в том, что пары людей смотрели друг на друга, при этом записывалась электрическая активность их мозга. Мы взяли эти данные для обработки, результаты анализа я постарался представить на данном симпозиуме. — Что нового вы для себя открыли? — Здесь собрались знаковые фигуры — сама Марина Абрамович, Константин Анохин, ученый, обладающий научно-философским подходом. Среди нас также присутствовал Давид Израилевич Дубровский, который одним из первых применил философский поход к изучению мозга и переложил на философский язык вопросы физиологии. Знаковые фигуры здесь были, а были ли здесь открытия творческие? Додумались ли до чего-то люди? Трудно ожидать какого-то сформулированного открытия, но, безусловно, что-то новое в этой среде зарождается. Мы все находимся на пороге новых открытий в области пограничной между психологией, нейрофизиологией, информатикой, физикой и математикой. Сейчас все эти области изучают мозг. Мозг — орган, который только отчасти биологический, возможно, большей своей частью он является информационным. Для его понимания требуется взгляд физика, математика, инженера, философа и так далее. Мы дискутировали по поводу высших аспектов работы мозга и творчества. Получился небольшой спектр мнений, но это настолько непознанная в настоящее время реальность — творчество. Мы не можем до конца определиться, что это такое: отдельные акты, вроде озарения, или же это непрерывный процесс. Вот мы сейчас разговариваем, и это уже творчество для нас обоих, поскольку мы узнаем что-то новое. Ученые спорят между собой, что такое творчество — открытие чего-то нового, что ранее было не известно никому, или это то, что было неизвестно мне самому. — Разве то о чем вы говорите, не связано с познанием? — Конечно да, но познание — это отдельный процесс. Мы входим в наш мир еще детьми, и многое нам не известно. Дальше мы начинаем расходиться по жизни: кому-то интересно непрерывно узнавать об этом мире все больше и больше, а кому-то достаточно получить ограниченный объем знаний. Это две принципиально разные позиции. Но те первые, которым все не хватает знаний, они становятся учеными или художниками. — Расскажите подробнее о своих интересах, чем вы занимаетесь? — Я психофизиолог, то есть я работаю на грани между психологией и нейрофизиологией. Мне интересны психические явления, но не сама психика, а то, как мозг творит в себе психику. Ведь психика — это мир внутри вас. Что там образовалось, какие структуры появились первоначально, как поддерживается память, как поддерживается психическая модель? Все это психофизиологические задачи. — Разные люди по-разному обрабатывают информацию, у каждого человека есть свой механизм творчества. Как вы считаете, это то, с чем человек рождается или это закладывается окружением, средой, в которой он растет? — Люди рождаются генетически разными, это очевидно. И генетика предполагает, что у человека складываются разные склонности, способности. Есть люди, рождающиеся с художественными способностями, которые хотели бы выразить этот мир художественными средствами — через изобразительное искусство, музыку и так далее. Есть люди, которые склонны познать этот мир глубже, это те, которые потом становятся учеными. Есть люди прагматические, которым необходимо фактически осваивать мир. И вот на эти склонности, которые нам даны от папы с мамой, накладывается обстановка, в которой люди живут. Кому-то везет, и те склонности, которые в человеке заложены природой, ему удается реализовать. — Можно ли как-то вычислить наличие таких способностей научными средствами? — Мне кажется, это скорее нельзя сделать инструментально, нельзя зарегистрировать. Это выясняется поведенчески. По действиям ребенка можно попробовать спрогнозировать его талант и порекомендовать ему то или иное направление для развития. Заметить, к чему будет склонен ребенок. —В чем вы видите будущее нейронауки? — Нейронаука — это наука, которая прогнозирует мозг. Как работает мозг. Высшая задача нейробиологии, по одним наблюдениям, это до конца разобраться с тем, как функционирует мозг, потому что мозг это самое сложное. Сейчас речь идет о том, чтобы попробовать прагматически подойти к анализу мозговой деятельности, то есть помочь человеку более эффективно организовывать свою жизнь в этом мире. Человечество сейчас сталкивается с серьезной проблемой. Наша цивилизация перешла к информационному обществу. Огромные потоки информации, они льются на нас буквально отовсюду. Электронные средства массовой информации совершенствуются с каждым днем, они вас ловят везде — через мобильные телефоны, радио, интернет и так далее. Можем ли мы справиться с этим потоком информации? Подготовлены ли к мы к этому? Эволюцией не было предусмотрено, что мы будем не только брать информацию из внешнего мира, но сами начнем ее продуцировать. Мы пишем очень много, выдумываем всякие небылицы, фантазии, появляются новые темы для разговора, развивается и усложняется банковская система, новые счета, которые нужно по-разному оплачивать. Мир становится не дружественным для нас. Не только из-за того, что воздух загрязнен выхлопными газами, но и информационное поле чрезвычайно перегружено. Раньше люди много делали руками, приходя домой с работы, занимались домашними делами. А сейчас, когда почти у всех есть ноутбуки, работа приходит вместе с человеком домой. И сейчас почти все виды деятельности связаны с компьютером и информацией. Уже сейчас необходимо решать эту проблему. Познавая работу мозга, можно научиться по-другому организовывать потоки этой информации, правильно подавать информацию. — Когда человек целый день общается с другими людьми, у него происходит эмоциональное истощение. Соответственно, ему необходимо переключиться на другой вид деятельности. Можно ли как-то управлять своим мозгом и тренировать его, чтобы справиться с напряжением? — Для этого существует сознание. Это то, о чем человек знал еще с давних времен, что ему необходимо научиться переключаться при работе. Вопрос в том, как организовывать жизнь человеку. Не все это умеют. Есть люди, которые идут по пути наименьшего сопротивления — они работают и днем, и ночью, мало спят, много пьют кофе, в результате, к 50 годам они имеют проблемы со здоровьем. Нужно сделать так, чтобы работа человека приносила ему больше удовольствия, чем такой образ жизни. Современная психофизиология пытается решить данные задачи для представителей разных профессий. Например, взять пилота сверхзвукового истребителя, он не осуществит ни один полет, если не научиться хорошо обрабатывать поступающую информацию. — Вы знаете какие-нибудь техники, которые помогают тренировать мозг? — Существуют некоторые фантазии, вроде того, как биохимически корректировать работу мозга. Мне очень жалко, что мы в ближайшие примерно 20-30 лет полностью перейдем на химические средства, то есть будем пить таблетки. Конечно, и сегодня их используют, но при этом никто не думает о вопросах безопасности. Они используются для критических ситуаций, когда человек заболел и его нужно срочно лечить. Психостимуляторы, различные транквилизаторы, которые снимают тревожность. Некоторым состояние тревоги очень мешает. Допустим, перед человеком стоит очень сложная задача, и он не может решить ее самостоятельно. Тогда он принимает транквилизаторы, чтобы уменьшить тревожность и прекрасно справляется с задачей. Но остается непонятным, насколько это поможет ему в будущем и не разовьет ли он по второму кругу в себе эту тревожность. Вполне возможно, что будет создана система оздоровительной помощи для мозга. Тренировки вроде медитативных техник, к сожалению, мало доступны для большей части людей, поскольку они подразумевают ежедневные затраты времени. —Вы занимаетесь вопросами природой психических расстройств. Не могли бы вы подробнее рассказать об этом? — Да, мы пытались найти способ проведения объективной диагностики. С помощью инструментальных средств, как, например, в случае диагностики инфарктов. Но, к сожалению, шизофрения не поддается диагностированию инструментальными средствами. До сих пор объективной диагностикой является клиническая беседа. Не только у нас, но во всем мире стараются найти такие способы и признаки, по которым можно было бы определенно сказать, что у этого человека есть проблема и как ее можно вылечить. Многие психические и психиатрические проблемы выходят за пределы видимого уровня. Они скрыты точно так же, как скрыты наши мысли. Мы же не можем видеть мысли, наблюдая за электрической активностью мозга. — Сейчас все больше и больше людей диагностируют с шизофренией, с чем это связано? — Объективно говоря, число больных шизофренией возросло в десятки раз. Однако эти расстройства скорее не клинического, но функционального характера. То есть, если отключить их от той реальности, в которой они живут, больные придут в норму. Причиной является как раз то, о чем мы с вами говорили: потоки информации, которые не были предусмотрены человеческой эволюцией, мозг не был предусмотрен для восприятия такой нагрузки. theoryandpractice
read more...