Свобода воли и нейроэтикa

Мы публикуем лекцию Татьяны Черниговской — российского нейролингвиста и экспериментального психолога, доктора филологии и биологии, члена-корреспондента Норвежской академии наук. Лекция прошла в Геологическом музее им. В. И. Вернадского в рамках лекционного цикла, запущенного проектом «Сноб» и коммуникационной группой Aegis Media в 2012 году в рамках дискуссионного клуба «Интеллектуальный базар» Клод Леви-Стросс написал, что XXI век будет веком гуманитарной мысли или его не будет вообще. Я — лингвист, нейрофизиолог и психолог, ну, а если более широко взять, то все это теперь называется «когнитивная наука». Так вот, с позиций этой когнитивной науки я хочу сказать: мы все привыкли слышать, что следующий век будет веком физики, теперь вот — веком нейробиологии... Но не будет вообще ничего, если мы все не очнемся и не осознаем, куда мы попали. А попали мы в цивилизационный слом, и это совершенно очевидно. Мы попали в ситуацию, когда разруха в головах настолько перекрыла все остальное, что является вообще главным фактором, определяющим наше существование. Встает уже вопрос о том, что переигрывает: природа, т. е. Nature (гены), или опыт, Nurture (воспитание и окружение). Наше знание о мозге, о том, что он собственно делает, как он порождает сознание, крайне важно сейчас, на этом сломе. Мозг нужно попытаться узнать, потому что именно он обеспечивает наше представление о мире, у нас нет никаких других способов что-нибудь про мир узнать, кроме как с помощью мозга. На что такие знания могли бы и должны были бы влиять? Точно на то, например, каким образом должно быть организовано образование. Мы должны понять, как научить людей извлекать информацию из внешнего мира. Этой информации теперь такое количество, что на самом деле почти что все равно, есть она или нет. Каждый день несметные тонны разных данных. Их не только невозможно осмыслить, их невозможно даже хранить. Собственно говоря, даже непонятно, зачем хранить, если мы не можем это осмыслить, переварить. Как учить людей учиться? Мы понимаем, что невозможно прочесть все статьи, которые выходят даже по твоей узкой специальности, а узкая область сейчас вообще никому не нужна: нужны комбинированные, конвергентные знания. Мы не можем держать детей в школе восемнадцать или двадцать лет, количество знаний растет стремительно, понимание растет гораздо, несопоставимо медленнее. Значит, мы должны что-то делать с программой образования. Не можем же мы встать на нечестную позицию «сокрытия» знаний от молодых людей, то есть остановиться, например, на Ньютоне, как будто ничего не было больше, хотя с тех пор столько всего произошло, мир оказался квантовым, и это все изменило… Встает вопрос о том, что нужна какая-то другая образовательная стратегия, принципы другие. Как научить людей правильно классифицировать и упаковывать информацию, как мобилизовывать свое внимание, организовывать память... Наше знание о мозге заставляет подумать, что происходит с психическим здоровьем людей. Я должна вам сказать ответственно, что наблюдается рост психоневрологических заболеваний у человечества. Они вот-вот выйдут на первое место, которое всегда занимали кардио- и онкологические болезни, то есть мы можем оказаться в ситуации, когда большая часть населения станет психически неадекватной. Поэтому необходима ранняя идентификация такого рода опасностей. Знания о функциях мозга важны не только для здравоохранения, они важны вообще для обеспечения жизни общества, потому что, скажем, операторы, диспетчеры, люди, которые самолетами управляют, которые атомными станциями управляют, военные должны иметь здоровый мозг. На что еще влияют наши знания? На структуру и организацию самого общества. Принципы функционирования сложных систем вообще, как в природе, так и в социуме, отдельная, очень важная тема. Совершенно понятно, что образование распадается на общее и элитарное. Как должны готовиться элиты, чтобы быть не глянцевыми, а формировать реальных интеллектуальных и социальных лидеров, сознающих свою ответственность? Ну и наконец, я подхожу к самому опасному. Очень «модной» последнее время в мире становится такая постановка вопроса: это сделал не я, это сделал мой мозг. Мы сейчас обладаем эмпирическими знаниями, которые свидетельствуют, что большое количество наших действий и вариантов поведения обусловлены мозгом как таковым. Это очень опасная история! В конце концов и правда человек не виноват, что он родился с таким мозгом, что он родился с такой генетикой, но тогда несет ли он ответственность за то, что происходит, или нет? Это не простой вопрос, когда речь идет не о грубой патологии или о неочевидных девиациях. Пройдет очень короткое время, и теоретически и даже практически возможной станет ситуация, когда нейронауки смогут сказать, что у такого-то человека мозг потенциального преступника. Тема эта не новая, как всем известно, но возможности нейронауки несопоставимо более мощные. Что дальше с этим делать? Во всех приличных цивилизациях есть презумпция невиновности. Мы не можем изолировать человека, который еще ничего не сделал преступного, а возможно, и не сделает. С другой стороны, и ждать, пока он это сделает, страшно. Это очень трудный вопрос. Значит, встает вопрос о формировании нейроюриспруденции, нейроэтики. Ведь нейроэкономика уже признана, была получена Нобелевская премия Канеманом несколько лет назад, он описывал Нomo Еconomicus. Показаны зоны в мозгу, которые действуют, когда вы принимаете то или иное решение, короче говоря, у всего этого есть мозговой субстрат. Как есть он и у социального поведения, правильного и неправильного. Мозг чуть ли не живет своей жизнью, и мне лично это не нравится! Речь, конечно, не идет об эсхатологических решениях серьезного масштаба, а о довольно простых задачах, но это принятие решения. Некоторые исследователи пишут: наши осознаваемые мысли порождают действие, подчиняющееся, таким образом, свободной воле. Это мнение ошибочно, и верить в это — все равно что действительно считать, что кролик так и сидит до нужного момента в цилиндре фокусника. Я не хочу сказать, что придерживаюсь такой же идеи. Но мы не можем отмахнуться от этих данных. Как изменится наш мир и как изменимся мы сами? Никуда не денешься, появляются роботы с более сильным, чем у нас, интеллектом... Компьютеры обогнали нас по скоростям. Но дело ведь не в этом, все равно мы пока еще не видели компьютера, который был бы Моцартом или Шекспиром. Когда идет речь о переборе триллионов операций в секунду, то понятно, что теперь это уже не наше временное пространство. Но человеческий мозг устроен иначе. Все это не так страшно, пока не появились роботы, у которых будут цели, планы, эмоции, эгоизм. Срастание людей с компьютерами — бесспорная вещь: чипы, искусственные органы — это уже есть и будет нарастать. Значит, встанет вопрос, что во мне моего, то есть где я «заканчиваюсь», так сказать? Наконец, есть «ящик Пандоры», в который мы, извините за каламбур, играем, — это развитие персональной геномики. Огромными темпами идет развитие этой науки, и это замечательно; описание личного генома скоро будет стоить совсем недорого, и каждый сможет его получить. Но не надо забывать, что те же отверточки, которые вам покажут, что в данном геноме есть опасность болезни Альцгеймера или болезни Паркинсона, или онкологических заболеваний (и это замечательное достижение), подкручивают и другие гаечки. И это реальная опасность. Например, хотите ли вы, чтобы ваш персональный генетический портрет стал достоянием кого бы то ни было? И удастся ли нам это удержать? Если генетический портрет выходит наружу, то вас, например, не берут на такую-то работу; страховые компании говорят: «Пожалуй, не будем вас страховать»; и так далее, этот список можно продолжить, он довольно простой. Поэтому опасения такого сорта — это серьезно. Проблемы, с которыми мы сталкиваемся, сводятся, помимо того, что я уже сказала, к следующему. Во-первых, общество не осознало себя единой семьей, которая живет в общем доме с ограниченными ресурсами и нарастающими угрозами. Никаких границ между государствами в этом смысле нет, а мы живем, как безумцы, как будто у нас есть запасная планета. Во-вторых, общество во всех странах, принимая решение, мало учитывает уже полученные наукой знания. Это как бы две разные сферы. Одни играют в свой «бисер», что-то такое делают, а другие на это не смотрят, как будто этого нет. Ну и закончу я вот чем: опасность того, что может вытворить технологическое и бездуховное общество, в котором мы теперь живем на этой планете, велика. Остановить науку невозможно, это никогда никому не удавалось, но стоит помнить, что, чем глубже мы погружаемся в океан знаний о мире, тем опаснее становится это путешествие и тем больше ответственность за звездное небо над головой и за нравственный закон внутри нас. snob
read more...

Он победил Голливуд

Его называют «сценарным гуру» — за неимением точного обозначения того, чем он прославился. Если описать, что он делает, выйдет какая-то ерунда: «ездит по миру с семинаром», «рассказывает, как устроена история», «учит писателей писать, а режиссеров — снимать кино». И тем не менее Роберт Макки — одно из главных имен в современной американской киноиндустрии: это человек, который учит Голливуд жизни. Говорят, единственная голливудская знаменитость, ни разу не посетившая его семинар «История», — Стивен Спилберг. Остальные — его ученики, последователи или враги Акт первый, в котором появляется герой и заявляется конфликт — В мире ничего не происходит? Вы что, ­вашу мать, рехнулись?! Каждый день кого-то убивают. Геноцид, войны, коррупция, каждый долбаный день где-то в мире кто-то жертвует своей жизнью, чтобы спасти другого. Каждый долбаный день кто-то где-то ­сознательно решает уничтожить другого. ­Люди находят любовь и теряют ее. Ребенок, черт возьми, смотрит, как его мать забивают насмерть на ступеньках церкви! Кто-то голодает. Кто-то предает лучшего друга ради женщины. Если вы не можете найти в этой жизни ничего особенного, значит, вы ни фига о ней не знаете! И какого же дьявола вы тратите бесценные два часа моего времени на ваш идиотский фильм? Мне не нужен ваш фильм! Мне ваш мудацкий фильм не нужен!!! С этой тирадой, которая процентов на девяносто является дословной цитатой с его семинара «История», Роберт Макки вошел в мировое искусство в 2002 году. В фильме «Адаптация», снятом в Голливуде, есть персонаж — ­Роберт Макки, которого играет британский актер Брайан Кокс. Его любимое слово — fuck (в зависимости от контекста: «блин», «вашу мать», «ну надо же!», «прекрасно», «любите друг друга»). Его любимая педагогическая тактика — наорать на студента так, чтобы он забыл, как его зовут (студентом при этом может быть как 60-летний университетский профессор, так и 50-летний режиссер, обладатель «­Золотой пальмовой ветви»). Его любимое утверждение: «Истории — это метафоры жизни». Макки — первый теоретик искусства, ­вошедший в это самое искусство как он есть: под своим именем, со своей лексикой и даже кружкой кофе, которую он не выпускает из рук во время семинара, — после Платона и Аристотеля, изображенных Рафаэлем на фреске «Афинская школа». И, наверное, единственный теоретик искусства, вошедший в него еще при жизни. Семинар «Структура истории» начался в 1981-м. Скоро он превратился в тот многочасовой перформанс по мотивам аристотелевой «Поэтики» и американской нарратологии, с которым Макки объездил весь мир и продолжает гастролировать: Киев, Москва, Лондон, Сеул... Почти тридцать лет Макки начинает свой перформанс с того, что выходит к залу, набитому кинематографистами разной национальности, ­пола и веры, и мрачно произносит: — В Голливуде ежегодно снимают порядка 500 фильмов. И большой процент этих фильмов — полное дерьмо. Это вселяет в аудиторию надежду, даже ­если дело происходит в Калифорнии и те, кто сидит в зале, имеют непосредственное отношение к этим самым 500 фильмам. Чтобы снять хорошее кино, по Макки, ­надо всего лишь «познать природу человека», а также «иметь идею» и «обладать талантом». Когда выписываешь эти постулаты подряд, понимаешь, что сделать хорошее кино — все равно что убить старуху-процентщицу. Для этого, по Достоевскому, нужно было то же самое. — История начинается с того, что в жизни ­нарушается гармония, — говорит мне Макки, когда мы встречаемся для интервью. — А в конце устанавливается новая гармония, ­даже пускай трагическая. Вся история — это попытка снова обрести баланс, потому что никто из нас не хочет жить в хаосе. Я учу студентов находить ­событие — случайное или нет, — которое ­нарушает жизненную гармонию. А вся дальнейшая история — это их представление о жизни и о том, как ­человек вообще борется за восстановление гармонии. И в этой борьбе он может победить, а может и потерпеть поражение. О возможности потерпеть поражение Макки предупреждает всех, кто приходит к нему на семинары или за автографом. Но им — ­начинающим сценаристам, редакторам ­телеканалов, артхаусным и попсовым режиссерам, молодым и старым продюсерам — все равно слышится обещание победы. «В мире остается все меньше историй и все больше ­декоративной фотографии», — с горечью констатирует Макки, а его слушателям мерещатся полные залы. «Мы стремительно скатываемся в декаданс», — утверждает он, а слушатели видят дивный новый мир, который они вот-вот создадут. «Мы все ощущаем себя жертвами в современном мире, мы все умрем», — говорит Макки, и слушатели записывают «мы все умрем» в свои тетрадки, чтобы поразмыслить о перспективах этого утверждения с точки зрения романтической комедии. В каком-то смысле это точное отражение того, что происходит сейчас в политике. — Обама пришел к власти, рассказывая миру фантастическую историю о надежде и переменах, — объясняет Макки. — И за четыре ­года понял, как мало ему на самом деле удалось изменить. Поэтому теперь он рассказывает этакую «больничную», реалистическую историю, как врач пациенту: все будет хорошо, ­надо принять лекарство, провести терапию, и все наладится. А Ромни, в свою очередь, рассказывает историю фантастическую: если мы снизим налоги, если мы сократим расходы на аппарат, если мы примем такие-то законы, нас ждет победа! В общем, один рассказывает историю в жанре унылого реализма, другой — в жанре фэнтези. Так что главный вопрос нынешних выборов — какой жанр окажется Америке ближе: реализм или фэнтези. Я надеюсь, что реализм, потому что фэнтези всегда в итоге рассыпается перед носом у публики. Но люди все равно хотят верить идеалам, фантазиям… Это еще Фрейд говорил: ни один человек не способен провести и двух минут подряд лицом к лицу с ­реальностью. Реальность ужасна. А тут, ­понимаете, Обама с его реализмом… При этом реализм самого Макки продолжает вдохновлять десятки тысяч сценаристов, писателей и режиссеров по всему миру. Многие из них, заплатив около тысячи долларов за семинар, плюются, говорят, что ничего ­нового не узнали, и отправляются творить ­назло Макки. Многих из них Макки честно предупреждает, что у них ничего не получится, потому что они ни черта не смыслят в жизни, а без этого ­невозможно написать ­хорошую историю. Он вообще про это — честность и правду жизни. Говорят, прочитав сценарий «Адаптации» перед съемками, Макки внес в него два изменения. Во-первых, он захотел, чтобы его персонаж по душам поговорил с главным героем за кружкой пива. А во-вторых, чтобы сценарист Чарли Кауфман переделал финал. Первоначально в финале антагониста убивала Болотная Обезьяна, с ревом выныривавшая из болота Луизианы. Макки разнес Болотную Обезьяну в пух и прах; теперь антагониста съедает самый обычный аллигатор. — Понимаете, я не могу быть персонажем в плохом фильме, — сказал тогда Макки продюсерам. — Просто не могу. С этой фразой в голове я прихожу к нему на интервью — и не решаюсь сказать мэтру, что по итогам нашего разговора мне надо ­написать про него Историю. Акт второй, в котором конфликт развивается, а герою бросают вызов Четверг, 8.45 утра, зал кинотеатра «Кодак-Киномир». На экране мелькает перекошенное лицо Брэда Питта и спокойное — Моргана Фримана. Под ними два титра: — Он псих! — Да пошел ты! Этот диалог происходит в относительной тишине: в зале собирается народ, на сцене Роберт Макки проверяет проекцию. Питт и Фриман на быстрой перемотке спорят о вменяемости маньяка-убийцы, которого им предстоит поймать. Впрочем, тишина относительная: по всему залу вполголоса идет аналогичная полемика по поводу самого Макки. После первого из пяти двухчасовых отделений, в ходе которого Макки сообщил собравшимся, что в литературе нет определения триллера как жанра, перечислил знаменитых детективов от царя Эдипа до мисс Марпл и спел, покачиваясь на носках, начало «Звуков музыки», в фойе собирается гудящая толпа. Часть ее — исследователи кино, многие с филологическим образованием. Им два часа рассказывали, как устроена жизнь: «Общество заставляет вас делать ­одно, семья — другое, эмоции — третье; и вот вы сидите тут, маленькая несчастная личность, разрываемая всеми этими ­силами на куски…» За два часа они не услышали ­ничего нового для себя и теперь бунтуют. — Я смотрю, кто-то и вправду слушает все это! — произносит по-английски человек в операторской жилетке. — И даже… конспектирует! — Ну, первое отделение всегда такое… ­вводное, — оправдывается перед кем-то ­по-русски сценарист. Он на семинаре у ­Макки уже второй раз. Ни у тех ни у других нет аргументов, одни эмоции. Особенно у вторых: они как зрители, посмотревшие прекрасный фильм и не понимающие, почему и как он работает, в чем его механика. Ровно этот вопрос я задаю Макки, потому что, разумеется, тоже не могу понять, как это работает. Я говорю: — По сути, вы преподаете механику истории… Он смотрит на меня, как смотрят на прокисшее в холодильнике молоко: с брезгливым удивлением. — Да ладно! Вы думаете, это механика? — Ну, вы же объясняете людям, как работает история, — уточняю я. — Это ложная аналогия, — обрывает меня Макки. — Сравнивать то, что я делаю, с механикой, — он презрительно перекатывает слово «механика» во рту, — с какой-то «машиной»… — он почти выплевывает это слово на стол между нами. — Нельзя называть ­человеческие желания механическими. Это не механика, а живой человек; он подвижен, изменчив, полон иронии. А в механике нет никакой иронии. Человеческие желания двойственны: с одной стороны, они позволяют нам добиться того, чего мы хотим; с другой — из-за них мы оказываемся в ситуациях, о которых будем жалеть. И в этом нет никакой механики, поэтому я не позволю вам взять это утверждение за аксиому и говорить, что я преподаю механику. Если вам так уж нужна аналогия, лучше сказать, что я преподаю химию истории. Как соединять вещества и создавать смеси из разного опыта, всякий раз новые, органические... — Это ведь очень средневековая аналогия, — осторожно говорю я. — Такая алхимия… — Да, — серьезно отвечает Макки. Потом делает паузу — и вдруг хохочет во все горло так, что я подскакиваю на стуле и вспоминаю графа Калиостро из фильма «Формула любви». Тем более что в материалах к семинару, которые раздали всем перед началом, есть целая глава «Природа любви», которая делится на подглавки «Эволюция любви», «Химия любви» и даже «Три компонента любви». — То есть вы алхимик? — Нет, алхимия — это наука о том, как превратить свинец в золото, — отмахивается Макки. Золото интересует его совсем не так, как двойственность бытия. — Понимаете, именно двойственность спасает любое искусство от механистичности. Все имеет две стороны. Например, в музыке повторение вредно, ­поскольку, чем больше вы повторяете одно и то же, тем меньше оно работает. Но только до тех пор, пока это повторение внезапно не становится приемом и не начинает работать! В комедии это называется доведением до абсурда: ты повторяешь шутку до тех пор, пока она не перестает быть смешной, продолжаешь повторять — и в какой-то момент над ней вдруг снова смеются! У каждого принципа в искусстве есть такое «зеркало», и всякий раз, когда вы пытаетесь ­механически применить некий принцип к тому, что делаете, он превращается в свою противоположность. Вот была трагедия — и вдруг вам уже истерически смешно! А все потому, что я, пытаясь сделать трагедию, ­перебрал с трагедийностью. — А разве можно научить чему-то, в чем нет никакого механического компонента? Что никогда не повторяется и всегда разное? Человека в ХХ веке, наоборот, пытались сделать машиной, которую легко починить, особенно в психиатрии. Фрейд, например… — Фрейд ничего такого не говорил. — Но его психоанализ именно так и воспринимали. — Да, потому что люди хотят простоты. Они не любят сложности. А Фрейд обладал невероятно человечным и гибким мировоззрением, он любил людей, сочувствовал им. И он понимал, как ужасна на самом деле жизнь, как она трудна, как много в ней ненависти… Вторую половину своей жизни Фрейд посвятил исследованию танатоса, нашей тяги к смерти. Он видел обе стороны: силу жизни и силу смерти. А те, кто штамповал дешевые подделки под его учение, говорили только об эросе. И Фрейд спорил с ними последние двадцать лет своей жизни… Кстати, я понимаю, почему люди приходят ко мне на лекции в надежде получить некую волшебную формулу, — неожиданно заявляет Макки. — И почему? — Потому что они не хотят думать, — недовольно ворчит он. — Они хотят успеха. Причем немедленно. Станиславский говорил своим актерам: вы должны решить, что вы любите — себя в искусстве или искусство в себе. Многие из тех, кто хочет писать, на самом деле любят себя в искусстве: они хотят в шоу-бизнес. Хотят славы, признания, известности. И им, в общем, плевать, как именно они этого добьются. Лишь бы сработало. Поэтому они приходят и надеются, что я дам им какую-то там формулу идеальной истории. А я не дам. — Настоящие художники, — продолжает Макки, — хотят выразить что-то такое, что есть у них внутри. Я не учу их, как это делать; я рассказываю им, что такое история. Если бы я преподавал музыку, я бы рассказывал им, что вот есть двенадцать нот, они складываются в аккорды, аккорды соединяются в мелодию, есть пункт, контрапункт… Я бы преподавал абстрактную форму музыки. А дальше они могли бы играть рок-н-ролл, Моцарта, нойз — мне плевать, что они делают, это их проблемы. Моя проблема — научить их отдавать себе отчет в том, что именно они делают. Потому что, если они этого не понимают, они не в состоянии понять, какое воздействие их произведение окажет на аудиторию. А они должны управлять своим талантом, управлять формой, чтобы творить и общаться с людьми с помощью творчества. Иначе это какая-то эгоцентрическая ­мастурбация… На этих словах официант ресторана в пятизвездочном отеле, где мы сидим, роняет поднос с посудой, а Макки невозмутимо продолжает: — …и это бессмысленно. В мире много романтических мифов про искусство. Мол, это все вдохновение, талант. Вы просто сидите сиднем, и вдруг к вам снисходит Муза, и из вас льется прекрасное… Это все результат модернизма, эскапизма… и просто вранья. Джеймс Джойс рассказывал всем, что не знает, как ему удалось написать все эти романы: мол, они просто исторглись из него. И все ­подумали: как здорово — работать не нужно! Будем сидеть, как Джойс, на заднице, и из нас тоже польется! А потом обнаружились черновики, черновики, черновики, черновики, черновики — все бесконечные варианты, которые Джойс писал и переписывал, придумывая свой поток сознания. Он, знаете ли, очень много работал над этим. Интермедия, в которой герой идет обедать В кинодраматургии есть такое понятие — «тикающие часы». Это прием, позволяющий усилить напряжение и обострить конфликт. Например, террористы заложили в здание бомбу с часовым механизмом; главный ­герой опаздывает на самолет; команда подводной лодки должна починить двигатель, прежде чем закончится кислород… В середине каждого из четырех дней семинара Макки есть перерыв на обед. Ровно в 13.00 в ресторан кинотеатра заходят одновременно несколько сотен человек — у них есть час, чтобы поесть. Учитель просил не опаздывать. Официанты вежливо просят клиентов ­подождать меню. Клиенты неторопливо заводят кинематографический small talk: где вы работаете, что у вас с прокатом? — У нас на армянском ТВ совсем ничего, — сообщает мне молодая сценаристка, пере­ехавшая в Москву. — Может, потом когда-нибудь и буду работать со своими, а пока… Вам нравится Макки? Проходит полчаса, меню все нет. Разговоры от проблем киноиндустрии обращаются к еде. Клиенты посматривают на часы, особо активные пытаются поймать за рукава официантов, которые проносятся мимо с воплями: «О господи!» Пятнадцать минут до начала семинара. Сидящие за столиками сценаристы и продюсеры гарпиями тянутся к официантам, те уворачиваются и растворяются в дымном аду кухни. — Мне же восемь часов сидеть, дайте мне что-нибудь!.. — несется им в спину. — Су-у-у-уп! — заламывая руки, кричит с­олидная женщина, редактор федерального телеканала. — Я беременна, я не могу там голодная сидеть, — вдруг тихо признается моя собеседница. Я впервые замечаю ее живот и тоже ­начинаю кричать и заламывать руки: женщин и детей надо спасать любой ценой. Десять минут до начала. Мы выхватываем из рук пробегающего мимо официанта еду и начинаем запихивать ее в себя, стремительно теряя человеческий облик. Разговоры в зале стихают, слышна только работа челюстей. Нам с моей собеседницей приносят два разных счета, я оплачиваю свой и сбегаю, предательски бросая ее разбираться со сдачей. В 13.59 я вбегаю в зал. Макки командует со сцены: — Свет! По местам! Начали! И говорит уже совсем другим тоном: — Вы хорошо пообедали? Я вот очень хорошо… Я тут подумал: если я сделаю семинарский день, посвященный фильмам ужасов, кто из вас придет? Половина зала поднимает руки. — Хорошо… Ужасы — мой любимый жанр, — удовлетворенно замечает Макки, посматривая на нескольких опоздавших, которые пробираются между рядами, зажав в зубах не­опознанные остатки пищи и бумажные стаканчики с кофе. Акт третий, в котором герой делает решающий выбор Вообще-то Макки можно задать много жестких вопросов. Поэтому его пресс-служба осторожно осведомляется перед интервью, о чем именно я намереваюсь с ним разговаривать, и облегченно выдыхает, услышав слова «история» и «Америка». В очереди перед началом семинара какой-то парень спрашивает: — А он весовой сценарист? Девушка, к которой он обращается, съеживается и произносит: — Да, он… скрипт-доктор. — А написал он что? — не унимается парень. — Ну, он консультировал большие студии… — А сам-то он что написал? — В его биографии все написано, почитай, — с раздражением говорит девушка и отворачивается. В его биографии действительно написано почти все. На счету Макки нет ни одного блокбастера или оскароносного сценария. ­Будучи студентом, он снял две короткометражки, собравшие какое-то количество призов на небольших европейских и американских фестивалях. После он написал и продал восемь полнометражных сценариев, ни один из которых не был поставлен, участвовал в работе над несколькими сериалами (самый известный из них — «Коломбо») и получил премию BAFTA за документальный фильм «Я обвиняю гражданина Кейна». В общем, его фильмография гораздо скромнее, чем у любого из его прилежных учеников. — Я пишу мрачные истории с плохим концом, главные герои в которых женщины, — вздыхает Макки, когда спрашиваешь его обо всем этом. — И я очень быстро понял, что в Голливуде с такими историями мне придется все время умолять. К тому же я лучше пишу о том, как писать, чем о чем бы то ни было еще. Так что в могилу я лягу с чувством глубокого удовлетворения… В начале 2000-х у Макки спросили, не думал ли он написать роман. Тогда он ответил, что у его будущего романа уже есть название: «Женщина, которая лжет». А сюжет он придумал еще в 80-е: успешная писательница, не знающая, о чем писать дальше, встречает в ресторане хорошо одетого 55-летнего мужчину, который рыдает у сигаретного автомата в туалете, и решает сделать свой следующий роман из него. Потому что «этот парень — ходячий роман». Сегодня, в 2012-м, романа все еще нет. Макки ездит по миру со своим семинаром, у него парочка домов, машина, красивая молодая жена (третья). Он самый успешный из ныне живущих сценарных тренеров, который учит всех желающих делать кино, а на самом деле показывает, что каждый из нас — ходячее кино. Показывает на собственном примере: шутит, поет, изображает убийство по-французс­­ки и по-американски, говорит голосами разных актеров, ругает «Оскар» и фестивальное кино, передразнивает восьмидесятилетнего бойфренда своей девяностолетней подруги — влиятельной голливудской дамы... — По-настоящему великий художник не думает ни о чем, кроме… аудитории, — говорит он. — Как то, что я создаю, влияет на людей? Человечество ведь создало искусство, чтобы обогатить нашу жизнь, а не чтобы художники надували щеки. Для Макки искусство — в первую очередь коммуникация. А драматургический семинар — в первую очередь искусство. Пятьсот человек в зале в течение четырех дней смеются, грустят и думают над перформансом, ­который показывает им 71-летний человек с сутулыми плечами университетского профессора, бывший стендап-комик и автор бестселлера «История на миллион долларов», только в США переизданного 32 раза. — Мой язык — это самый простой язык драматургии, — ухмыляется Макки, научивший сценарные департаменты кинокомпаний от Лос-Анджелеса до Сеула разговаривать об истории в терминах «поворотного пункта» и «арки персонажа». — Я многое позаимствовал у Аристотеля, Станиславского и Джона Лоусона. Например, термин «поворотный пункт» аристотелевский. Так что я просто ­занимаюсь вторичной переработкой идей. Я пытаюсь напомнить людям о том, что они когда-то прекрасно знали. В 2003-м «Нью-Йоркер» поинтересовался у Макки, не является ли его бурная деятельность в качестве то ли сценарного тренера, то ли художника-перформансиста на самом деле способом уклониться от написания романа. — Пожалуй, — сказал тогда Макки. — Видите ли… в воскресенье вечером полный зал будет аплодировать мне стоя. Я старый актер, и это… приносит мне большое удовлетворение. В 2012-м, в воскресенье вечером, полный зал московского кинотеатра аплодирует — и, как по команде, встает. Акт четвертый, в котором наступает момент осознания — Вы не столько преподаете, сколько устраиваете перформанс… — начинаю я, уже привыкнув к тому, что Макки ни один вопрос не дает довести до собственно знака вопроса. — Истории — это метафоры жизни, — перебивает он меня. — Невозможно научить людей рассказывать истории, не разобравшись в жизни. А что до перформанса, так я его не задумывал таким. Просто… так получилось. В 80-е, когда Макки преподавал в Калифорнии, его попросили прочитать курс в Нью-Йор­­ке. Он сказал: не могу же я приехать в Нью-Йорк на два месяца, чтобы читать по лекции в неделю. Тогда ему предложили уложить двухмесячный лекционный курс в один уик-энд. «Я выяснил, что могу работать на сцене по 10–11 часов в день, — говорил Макки в одном из интервью. — У меня устают ноги. Я в день прохожу, наверное, миль по десять. Это тридцатимильный поход, который я проделываю за выходные». — Меня все время спрашивают: почему вы преподаете именно так? — сказал Макки мне в Москве. — Да потому что такова жизнь! И когда люди это понимают, форма для них обретает основание. И дальше уже они могут сочинять свои собственные истории. А без этого им приходится имитировать других писателей. И дело всей моей жизни — заставить людей быть оригинальными. Не копировать и не подражать чужим клише. Копирование клише и воспроизводство одинаковых схем — еще одна претензия ­мира к Макки. Мол, это он научил Голливуд штамповать фильмы, в которых герой всякий раз проходит путь от «побуждающего происшествия» через «точку невозврата» к кульминации и развязке. Сколькими вариациями можно расцветить эту схему? И так ли уж она универсальна? Культуры-то ведь разные. — Каждая культура хочет верить в свою уникальность, — посмеивается надо мной Макки. — Мол, уж ее-то истории, эстетика и ценности радикально отличаются от всех остальных. И это полная фигня. Культура — это ­всего лишь вот столько, — он показывает сантиметр между большим и указательным пальцем. — А человеческая природа — это… — он поднимает руку сантиметров на тридцать от стола, за которым мы сидим. После, повторяя этот номер уже на семинаре, чтобы показать размеры человеческой природы, Макки поднимает руку высоко над головой. Закон сцены: надо, чтобы галерка тоже видела. — Сознание отбрасывает большую часть информации, которую получает в виде стимулов. Если бы мы обращали внимание на все, что происходит вокруг, мы бы не смогли думать. Чтобы получить ясную экономную мысль, надо выбросить из головы 99,999% того, что там есть. Вы сосредотачиваетесь только на тех событиях, которые важны, — и это ваши поворотные пункты. Точки, в которых ваша жизнь резко изменилась... Когда мы думаем о будущем, нам не важны детали — только динамика: если я сделаю то, произойдет это; ей, вероятно, не понравится то, поэтому я сделаю это, тогда она сделает это, и я получу желаемое. Сознание организует реальность в некую историю. И именно это позволило нам стать такими успешными животными: мы обращаем внимание только на то, что действительно важно. — А что важно? — успеваю вставить я. — Перемены, — не раздумывая отвечает Макки. В этот момент я понимаю, почему он ­все-таки надеется, что на выборах победит ­Обама. Акт пятый, в котором герой совершает решительное действие и наступает развязка — Все думают, что в мире постоянно что-то меняется, — говорит Роберт Макки, сурово обводя взглядом зал. — Но это не так. Он показывает триллер «Семь» про серийного убийцу-психопата. Останавливает проекцию после каждой сцены, пересказывает содержание увиденного, задерживаясь на деталях. В зале дважды выключается электричество; в наступившей полутьме мы вместе с Макки и маньяком копаемся в кишках ­некого мертвого обжоры — медленно, пристально, сцена за сценой. Рядом со мной ­сидит высокий парень с хвостом; в перерыве он купил себе сэндвич и кофе, но уже полтора часа не в силах к ним притронуться. — Откуда берется садизм? — спрашивает Макки в темную пустоту под потолком. Зал ждет ответа, пустота безмолвствует. Тогда он опускает глаза и терпеливо говорит: — В какой-то момент каждый из нас понимает, что смерть неизбежна. Мы ничего не можем с этим поделать: все умрут. И мы испытываем ужас от этой мысли... Садистов, трепещущих от ужаса при мысли о смерти, становится жалко. Парень с хвостом осторожно откусывает кусочек от своего сэндвича. За день до этого, обсуждая с журналистами проблемы киноиндустрии, Макки задался вопросом, почему режиссеры снимают сплошное «кино о кино» и вовсе перестали интересоваться жизнью. — И Голливуд с его спецэффектами, и европейский артхаус с его минимализмом потеряли интерес к человеку. И кинематографисты не знают, что им делать дальше. А надо всего лишь понять, что человеческая жизнь — это тяжелая работа. В игрушки может играть любой дурак, а вот повзрослеть, осознать, что значит быть человеком, и показать это в фильме — работа, которой многие современные кинематографисты хотят избежать. Мне кажется, они или боятся жизни, или не принимают ее всерьез. Именно поэтому я учу их понимать содержание. Человеческое содержание всего этого — преступления, смеха, любви. За четыре дня семинара я исписала толстую тетрадь конспектами, как в институте. Мне казалось, что я записывала туда структурные особенности киноповествования; сейчас, перечитывая эти конспекты, я обнаруживаю, что в них на самом деле одни морально-нравственные сентенции. Например: «Причинять вред другим и испытывать удовольствие от их страданий — зло». Я вспоминаю, что, когда Макки сказал это на семинаре, мне это показалось новой информацией, которую надо бы записать. Мне становится нехорошо. Уже больше тридцати лет Макки пытается донести до человечества этот нехитрый, какой-то даже постыдно примитивный гуманизм. В основном руками своих учеников, которые снимают простые истории о том, что убивать нехорошо, а хорошо — любить людей и иметь совесть. А еще он пытается научить людей работать. — Возьмите дюжину своих любимых фильмов, проведите с каждым неделю — пересматривайте его, анализируйте, выписывайте элементы, которые работают и не работают, — повторяет он в каждом перерыве, когда его обступает толпа желающих получить кусочек американской мечты. — Дюжина фильмов — двенадцать недель. И через три месяца вы как сценарист уже гораздо лучше, чем были до того. Чаще всего ему говорят: это мы и сами знаем. Вы лучше расскажите, как написать гениальный сценарий. Тогда Макки раздражается. Он надвигает свои лохматые брови на самые глаза и заявляет: — То, что вы говорите, — полное дерьмо. Я представляю, как переводчики-синхро­­нисты, сидящие за кулисами в своих будках, произносят с прищепками на носу: «Это поддое дедьбо!» — как в американских боевиках, которые мы смотрели на кассетах в 90-е. ­Потому что в этот момент Макки больше всего похож на героя такого боевика — маленького человека, которого жизнь заставила взять гранатомет и сражаться за свои маленькие, но честные идеалы. И он сражается — с целым миром, с тем, как у него болят ноги, как он забывает имена, как никто не хочет работать, а хочет только зарабатывать, как никому не интересен человек: его жизнь и смерть, его история. Говорят, закончив свое мировое турне в этом году, Макки сядет писать новую главную книгу. По-английски она будет называться — буквально — «Характер». На обложке русского издания, скорее всего, напишут: «Герой». Роберт Макки — преподаватель, консультант, сценарист. Родился в 1941 году в Детройте (Мичиган), отец инженер, мать риэлтор. В 9 лет сыграл главную роль в любительской ­театральной постановке «Мартин-сапожник». Получил диплом бакалавра по английской ­литературе, зарабатывал стендапом, был ­актером и режиссером в небольших труппах в Нью-Йорке. В 70-е снял две короткометражки («Выходной день» и «Говори со мной, словно дождь») и стал писать полнометражные сценарии. В 1981-м Макки начал читать курс «Структура истории», из которого вырос его семинар «История» и одноименный учебник кинодраматургии, ставший ­мировым бестселлером и принесший ему награду Moving Image Book — 1999. За почти 30 лет ­существования семинар «История» посетили ­более 50 000 человек; среди учеников Роберта Макки — Питер Джексон, Джон Лассетер и Пит Доктер (ключевые фигуры студии Pixar), Дэвид Боуи, Кирк Дуглас, Джулия Робертс и многие другие. В конце октября 2012 года в ­Москве прошел относительно новый семинар Макки — «Жанры». expert.ru
read more...

Институт Варбурга

Какова история семьи Аби Варбурга и его интереса к науке? Как устроена библиотека основанного им института? И как функционирует Институт Варбурга в современном мире? Об этом рассказывает кандидат исторических наук Олег Воскобойников. postnauka FAQ: Институт Варбурга Институт Варбурга – странное, но удивительное место. Сейчас он находится в Лондоне, а возник в Гамбурге в конце XIX-го века как частная, но открытая библиотека. 1. В Гамбурге жила еврейская семья банкиров Варбургов, и во второй половине XIX-го века в этой семье родился мальчик Аби (Абрахам). Он так любил книги, что по договоренности с семьёй отказался от участия в бизнесе с условием, что сможет пользоваться ее поддержкой для покупки книг по истории магии, медицины, науки, философии, искусства, политической истории, социальной истории – в общем, по тем дисциплинам, которые в ХХ веке составили гуманитарное знание. Когда сейчас основываются гуманитарные факультеты, то по большому счёту они копируют ту схему знания, которая была заложена Аби Варбургом. Это не значит, что вообще вся, как сейчас любят говорить, «гуманитаристика» вышла из-под крыла одного человека, но любой профессиональный гуманитарий знает, кто это такой. 2. Аби Варбург действительно собирал и читал все эти книги на нескольких языках. Его патрицианский дом знали все. Когда в начале ХХ века в Гамбурге возник университет и туда на кафедру философии был назначен молодой и многообещающий Эрнст Кассирер (1874-1945), ему сразу сказали: иди к Варбургу. Он пошёл, и мы знаем из его воспоминаний, какой культурный шок – в хорошем смысле этого слова – произвела на него и фигура этого всё знающего, очень милого человека и его сотрудники, среди которых были Эрвин Панофский (1892-1968) – один из основателей современного искусствознания, Фриц Заксль – менее известный, но на самом деле не менее блестящий вундеркинд, читавший в 15 лет на четырёх древних и пяти современных языках. Совсем еще юным человеком Заксль стал фактическим управляющим библиотекой, первым librarian. 3. В самом начале 1920-х годов возник журнал на немецком «Доклады библиотеки Варбурга», сейчас ставший раритетом, но, к счастью, доступный в jstore.org. Тогда стало ясно, что частная библиотека и группа спаянных общей любовью к уже тяжело больному основателю, но очень разных исследователей могут со временем стать настоящим институтом И сам Варбург, и его институт пережили перипетии первой половины ХХ века, «закат Европы». В 1933-м году институт удалось спасти благодаря знакомствам Заксля в Лондоне: четыре года спустя после смерти Варбурга библиотека пересекла Ла Манш. 4. Английские, немецкие, французские исследователи продолжили здесь те направления, которые интересовали ещё Варбурга, а в 1944-м году библиотека, уже в статусе института вошла в состав Школы перспективных исследований Лондонского университета; по договору между семьей и университетом, автономия Института Варбурга значительна и неотъемлема, хотя недавно были попытки урезать ее в важнейших статьях, в частности в праве избирать руководителя библиотеки среди высококвалифицированных ученых. Институт не законсервировался в интеллектуальной моде времён Веймарской республики и первых послевоенных лейбористских правительств Англии, а, напротив, идёт нога в ногу со временем. Растет и библиотека: в ней уже более 600 тысяч книг и журналов, не говоря о фотографической коллекции, архиве и электронных ресурсах.

Иллюстрация из средневековой рукописи «О природе вещей» Исидора Севильского, ставшая и гербом Института, и основой для структуры библиотеки 5. Само устройство библиотеки представляет собой некую «философию» энциклопедического знания, исследовательский маршрут. Схема, собственно, заимствована из раннесредневековых рукописей «О природе вещей» Исидора Севильского. На первом этаже вас «ориентируют»: там находятся общие книги и справочные издания по гуманитарным дисциплинам, иностранным и многочисленным древним языкам. На втором вас знакомят с тем, как человеческая мысль выражается в образе – это история искусства. На третьем этаже вы оказываетесь в области чистых идей: это философия. На четвертом вы знакомитесь с литературой, то есть с выражением идей в слове. И наконец, на пятом этаже (он как бы замыкает круг и возвращает на землю) вам показывают, как идеи отражаются в реальной жизни человека: это политическая и социальная история, наука и магия. Сейчас нас это может удивить: какое отношение оккультизм имеет к социальной истории? Но то, что «оккультно» для нас, было реальной действующей силой в древних (и не только) обществах, о чем Варбург хорошо знал. 6. ХХ век по-настоящему открыл для себя антропологию, наше понимание природы человека резко и принципиально расширилось благодаря знакомству с теми народами, которые не входили в состав так называемой «цивилизации». Варбург, кстати общавшийся с индейцами, стремился к постижению человека во всех его измерениях – такова была и цель его библиотеки. И сейчас, как мне кажется, институт с успехом выполняет эту задачу: устраивает конференции и продолжает комплектовать абсолютно уникальную библиотеку, которой нет аналогов даже в других странах на Западе, не говоря уж о России. Он предлагает такие темы магистерских и докторских диссертаций, на которые редко (разве что подражая Варбургу) идут старые университеты. Остаётся только надеяться, что институт преодолеет кризис, царящий в финансировании современной науки, и что у нас в стране удастся создать хотя бы достойное подобие. 7. Главное новшество последнего десятилетия в жизни института – это, конечно, активное освоение разного рода цифровых технологий для обработки данных гуманитарных наук, прежде всего древних текстов и изображений. Если раньше одним из важных направлений в работе института была фотографическая коллекция – несколько сотен тысяч тематических фотографий по истории искусства и науки, – то сейчас ее, как ни смешно, успешно, хотя и не полностью, заменяет элементарный поиск в Google. Институт предоставляет своим сотрудникам и гостям возможность работать с многочисленными международными платными базами данных, аккумулирует эту информацию и легко делится ей с коллегами, приезжающими отовсюду. В этом гостеприимстве каждого сотрудника и работающих здесь студентов, в космополитичном многоголосии, царящем как в аудиториях, так и в скромной столовой во время обедов и кофейных four o’clock-ов, невыразимый шарм этого, повторяю, странного, но уникального места. postnauka
read more...

Национальная культура как ресурс и барьер

Почему республика Гаити – одно из беднейших государств в мире, а соседняя Доминикана в тех же условиях добилась экономических успехов? Как культурная политика Ли Куан Ю обернулась сингапурским «экономическим чудом»? Как в культуре России сочетаются отсутствие трудовой этики и креативность? И можно ли преодолеть в стране экономику недоверия? На эти вопросы отвечает доктор философских наук Григорий Тульчинский в рамках цикла лекций Experto Credite, организованного агентством «Бизнес-новости Коми» и газетой «Молодежь Севера».
read more...

Больше знаний — больше конфликтов

Известный теоретик сетевого общества Клэй Ширки убежден в том, что весь инновационный процесс в истории человечества ведет не столько к миру во всем мире, сколько к изменению и улучшению способов спора и обсуждения информации с каждым новым возникающим медиа. «Теории и практики» публикуют расшифровку его лекции о том, какое значение имеет этот процесс в контексте проникновения технологий в современную жизнь. 9-летняя шотландская девочка из области Аргайл и Бьют Марта Пейн в этом году начала вести блог о еде под названием NeverSeconds. Каждый день она брала с собой в школу фотоаппарат и фотографировала еду. Как это иногда случается, у блога появились десятки читателей, а потом — сотни, а потом — тысячи. Люди следили за тем, как Марта ставит рейтинги школьным обедам, включая мою любимую категорию — «число найденных волос». 15 дней назад она написала сообщение с заголовком «Прощайте». Она сказала: «Мне очень жаль, но сегодня директор вызвал меня из класса и сказал, что мне больше нельзя делать фотографии в столовой. Мне было очень приятно вести этот блог. Спасибо, что читали. Прощайте». Ответная реакция была настолько быстрой, мощной и единодушной, что совет Аргайла и Бьюта в тот же день пошел на попятную и сказал: «Мы бы никогда не подвергли цензуре 9-летнего ребенка». Возникает вопрос: что вообще привело их к мысли, что это сойдет им с рук? Ответ? Вся история человечества до наших дней. Что же происходит, когда информационная среда внезапно начинает распространять множество новых идей? С каждым новым видом медиа циркуляция информации в мире набирает все большие обороты. Это процесс начался не сейчас — мы сталкивались с этим уже несколько раз за прошедшие столетия. Когда был изобретен телеграф, всем было ясно, что это ускорит передачу новостей. Что это влечет за собой? Очевидно, мир во всем мире. Телевидение — медиа, позволяющее не только слышать, но и видеть, буквально видеть то, что происходит в другой точке мира, к чему же должно было привести его распространение? К миру во всем мире. Телефон? Нетрудно догадаться: это тоже знак будущего вселенского мира. Простите, но пока что мира во всем мире я не вижу. Еще нет. Даже когда был изобретен печатный станок, считалось, что это станет средством еще большего увеличения гегемонии католической церкви в Европе. Вместо того, что мы имеем? 95 тезисов Мартина Лютера, Реформацию, протестантизм, а также Тридцатилетнюю войну. Но во всех этих надеждах на мир во всем мире одно было верным: убежденность в том, что распространение большого количества новых идей изменит общество. Что было ошибкой — так это уверенность в том, к чему это все приведет. Чем больше информации витает в воздухе, тем больше появляется тех идей, с которыми можно поспорить. Больше знаний — больше конфликтов. Вот что происходит при расширении медийного пространства. Но при этом, мы оцениваем изобретение печатного станка как нечто положительное в человеческой истории. Ведь без него наше общество не было бы таким, каково оно есть сейчас. Как же так происходит — новое медиа приводит к новым конфликтам, но при этом мы все же думаем, что это хорошо? Ответом, как мне кажется, может послужить вот такая история. В середине XVII века был издан первый в Европе научный журнал, опубликованный на английском языке. Он был создан группой людей, которые называли себя «Невидимый Колледж» — это была группа естествоиспытателей, которые стремились развивать научную дискуссию. Для этого им нужно было сделать две вещи. Во-первых, им нужна была открытость работ друг для друга. Для этого было введено правило, по которому, если ты проводишь эксперимент, ты должен публиковать не только свои убеждения, но и описывать сам процесс. Если ты не скажешь нам, как ты сделал это, мы не поверим тебе. Другой необходимой для них составляющей была скорость. Ученым было важно обмениваться опытом друг с другом без промедлений. В противном случае, дискуссия была бы затруднительной. Печатный станок давал возможность осуществить это, но книга была не самым подходящим способом. Ее создание занимало слишком много времени. Поэтому был создан научный журнал как формат споров и дискуссий между учеными. Научную революцию при этом делал не печатный станок. Научную революцию делали ученые — но они не смогли бы ее осуществить без печатного станка как способа. Что же насчет нас? Что насчет нашего поколения, нашей медийной революции, интернета? В течение десятилетий существовало каноническое решение вопроса — им была схема, которую условно можно назвать «система контроля версий». Это означает, что где-то, на некоем сервере, существует каноническая копия программного обеспечения. Изменить ее могут только те программисты, которым специально было дано право доступа, и им разрешен доступ только к тому разделу, который они могут изменять. При этом схема их действий выглядит как четко структурированная диаграмма. И даже не нужно прилагать усилий, чтобы увидеть то, насколько это похоже на схему политического устройства. Это феодализм: один хозяин, много работников. Так выглядит Microsoft Office или Adobe Photoshop. Корпорация владеет программным обеспечением, программисты приходят и уходят. Но нашелся один программист, который решил, что вся схема может работать иначе. Это был Линус Торвальдс — автор Linux и один из самых известных создателей программ с открытым кодом. Одна из основных идей разработки программ с открытым кодом заключается в том, что каждый может получить доступ к исходному коду программы. Это, конечно же, создает угрозу хаоса, с которой необходимо справиться, для того, чтобы что-нибудь работало. Поэтому большинство работников индустрии долгое время воротили нос от подобных проектов и по-прежнему оставались приверженцами феодальной системы. Спустя 15 лет Линус Торвальдс сказал: «Я думаю, я знаю как создать систему контроля версий для свободных людей». Она получила название Git и имела два принципиальных отличия от традиционной системы контроля версий. Во-первых, она соответствует идее открытого исходного кода. Каждый, кто работает над проектом, всегда имеет доступ к его исходному коду. И, если взглянуть на схемы подобной формы работы, нетрудно заметить, что это гораздо более сложная система взаимоотношений, нежели традиционная. Более сложная — значит более запутанная. Второе нововведение решает эту проблему. Как только программист, используя Git, делает какие-либо важные изменения — создавая новый файл, модифицируя старый, объединяя два файла, программа создает уникальную подпись. Долгая цепочка из цифр и букв — это идентификатор к каждому конкретному изменению, который при этом никак не координируется из центра. Все Git-системы генерируют номера одним и тем же способом, благодаря чему подпись неразрывно и неизменно связана со своим изменением. На практике это выглядит следующим образом: есть программист в Эдинбурге. И, скажем, есть программист в Йоханнесбурге. Они могут оба взять копию одной и той же программы, внести свои изменения, а затем объединить их, даже несмотря на то, что перед этим они и не догадывались о существовании друг друга. Это кооперация без координации. Гигантское изменение. Я говорю вам это все не для того, чтобы убедить вас в том, как это прекрасно — то, что те программисты, которые работают с открытым исходным кодом, сейчас имеют платформу для разработок, соответствующую их убеждениям, — хотя я действительно считаю, что это прекрасно. Я говорю вам это, потому что понимаю, какое это может иметь значение для развития общества в целом. Как только Git дал возможность кооперировать без координации, стали возникать необычайно большие и комплексные сообщества. Например, в графике связей разработчиков Ruby — открытого языка программирования, каждая линия показывает связь между людьми — это уже график людей, а не кода, график человеческого взаимодействия в рамках проекта. Он похож на хаотическую диаграмму — и тем не менее, благодаря новым инструментам все эти люди могут создавать что-то вместе. Я считаю, есть две веские причины полагать, что такой подход можно распространить на демократию в целом и закон в частности. И момент, когда «Невидимая школа» взяла печатный станок и сделала на нем научный журнал, был феноменально важным, но он не гремел на весь мир, он не случился сразу, и он не случился быстро. И если вы хотите найти предпосылки настоящих изменений, нужно искать по краям. И если вы зайдете на GitHub, то увидите миллионы и миллионы проектов, подавляющее большинство которых — код, но если поискать по окраинам, вы заметите и людей, которые экспериментируют с политическим применением подобной системы. Кто-то выложил все дипломатические телеграммы из WikiLeaks вместе с программами для их расшифровки и обработки, включая мою любимую программу, которая находит хайку в прозе Государственного департамента. Сенат Нью-Йорка запустил проект под названием «Открытое законодательство» — тоже на гитхабе и тоже из-за его гибкости и простоты обновления. Вы можете выбрать своего сенатора и посмотреть список законопроектов, которые он поддержал. Некто под ником Divegeek выложил законы штата Юта — причем просто для распространения, а с учетом очень интересной возможности, которая может улучшить развитие законодательства. Кто-то создал проект во время прошлогодних дебатов в Сенате по поводу авторского права, сказав: «Очень странно, что Голливуду добраться до канадских сенаторов проще, чем канадским гражданам. Почему бы не использовать гитхаб и не показать им, как мог бы выглядеть законопроект за авторством народа?». Ни одна демократия в мире не предоставляет такой возможности, ни в отношении законопроектов, ни в отношении бюджета, несмотря на то, что эти вещи делаются с нашего согласия и за наши деньги. Сейчас мне хотелось бы вам сказать, что программисты, работающие с открытым кодом, разработали недорогой, широкомасштабный метод совместной работы, соответствующий идеалам демократии; я хотел бы сказать вам, что так как это существует, изменения неизбежны. Но это не так. Часть проблемы заключается в недостатке информации и в том, что те люди, которые занимаются законами, крайне редко пересекаются с таким явлением, как тот же GitHub. Еще одной проблемой, безусловно, является власть. Те, кто стремится добиться участия в законодательном процессе, не имеют законодательной власти, а те, кто ею владеет, вовсе не стремятся к подобным экспериментам. Конечно, они экспериментируют к открытостью. В мире не существует демократии, которая не стремилась бы быть прозрачной, но прозрачность — это открытость только в одном направлении, и передача части управления при отсутствии доступа к главным его рычагам никогда не было коренным обещанием, даваемым демократическим государством своим гражданам. Так что подумайте вот о чем. Записи Марты Пейн стали доступны публике благодаря технологии, но удержать их на месте помогла политическая воля. Ожидание со стороны людей того, что Марту не подвергнут цензуре. Вот в каком состоянии находятся наши инструменты взаимодействия. Они есть. Мы их видели. Все работает. Будем ли использовать? Будем ли применять здесь то, что работает там? Томас Элиот писал: «Одна из самых важных вещей, которая может случиться с культурой, это обретение новой формы прозы». Я согласен, если заменить «прозу» на «спор». С культурой происходят удивительные вещи, если она получает новую форму для обсуждений и дискуссий: суд присяжных, голосование, экспертиза, и теперь это. Новая форма споров появилась в нашем поколении — точнее, всего за последние 10 лет. Большая, распределенная, дешевая и совместимая с идеалами демократии. Вопрос в том, оставим ли мы ее одним программистам? Или же попытаемся применить на благо общества в целом? theoryandpractice
read more...

Как работает память

00:00:05 / Первые специалисты по изучению памяти Как у нас в стране, так и за рубежом многие ученые работали над осознанием основных процессов памяти. Это и русский Корсаков, и французы Шарко, Рибо. Например, Рибо доказал, что по мере старения из памяти сначала стираются факты недавней истории индивида, тогда как память о событиях детства оказывается более стойкой. Однако вплоть до рубежа XIX-XX веков значительного прорыва в познании памяти сделано не было. 00:01:00 / Эбенгауз и его последователи Молодой немецкий философ и психолог Герман Эбенгауз придумал несколько остроумных приемов исследования памяти. Один из них состоял в следующем: ученый сделал около 2000 карточек с бессмысленным набором букв, запоминал последовательность карточек, затем тасовал их, смотрел на произвольно выбранную карточку и пытался вспомнить, что шло за ней (Эбенгауз проводил эти опыты на себе). Оказалось, что в первые минуты он помнил почти все, за следующие 15-20 минут объем сохраняемой информации падал до 30%, но зато сухой остаток информации (около 20%) сохранялся на недели и месяцы. Результат позволил ученому прийти к фундаментальному выводу, что память человека имеет как бы две фазы: одна сохраняет большой объем информации с почти фотографической точностью, но на краткое время; другая — хранит небольшой объем информации, но весьма продолжительное время. Между этими фазами Эбенгауз нащупал некий переходный процесс, который, однако, был им почти не изучен. Двое последователей Эбенгауза — Мюллер и Пельзеккер — повторили его опыт, но между предъявлением карточек и тестированием они показывали испытуемым второй набор карточек, и оказалось, что если показывать второй набор сразу после первого, то возникает частичное наложение информации (интерференция) и от первого набора в памяти почти ничего не остается. Если же с показом второго набора повременить хотя бы несколько минут, то информация о первом не страдает. Таким образом психологи выявили закономерность, что после восприятия информации память о ней через какое-то время преобразуется из уязвимой повреждаемой формы в стабильную, то есть наступает та самая вторая фаза Эбенгауза. Этот процесс именуется «консолидацией памяти». 00:05:30 / Человек и животные запоминают одинаково Ученые поняли, что консолидация памяти напрямую зависит от деятельности мозга человека. К этому их привело изучение поведения больных эпилепсией, которые не помнили событий, случившихся перед приступом болезни. В данном случае место интерференции — психологического фактора, мешающего запомнить, занимал физиологический фактор — нервные судороги. Запоминание требует нормальной работы мозга, а судороги ее нарушают. В 1949 году американец Карл Дункан показал, что процесс запоминания информации у человека не отличается от аналогичного процесса у животных. Он проводил опыты с крысами: обучал их сигналам, а позже электрическим током имитировал эпилептические судороги с разным запаздыванием после обучения. Тестирование крыс на запоминание сигналов свидетельствовало о наличии у них тех же двух фаз памяти. Благодаря этому открылась возможность проверять достоверность гипотез на животных. 00:09:05 / Ген памяти Возникает вопрос: как нервные клетки запоминают информацию? Можем ли мы понять механизм работы этих клеток? Вопрос не праздный, ибо за несколько недель в процессе обмена белков клетка человека, в том числе и нервная, почти полностью обновляется. В то же время что-то должно происходить в макромолекулах, которые сохраняются долгое время, а это уже деятельность на уровне гена человека. В связи с этим на рубеже 1950–1960-х годов в среде биохимиков и нейробиологов возникла идея о том, что, когда мозг чему-то учится, совершаются изменения в ядре клеток, запоминающих информацию, то есть наблюдается активность определенных генов. Какие же гены работают на запоминание? Успехи генной инженерии в 1980-х годах позволили почти случайно выделить особый ряд генов — протоонкогены, клеточные аналоги вирусных генов, изменяющих нормальную работу клетки (превращая ее в раковую клетку). В привычных условиях (отсутствие информации) организм живет своей жизнью, упомянутые протоонкогены участвуют в кроветворении, в деятельности мозга, но в условиях новизны (появление информации) клетки организма начинают активно участвовать в выработке протоонкогенов. Память не хранится в одной нервной клетке. И даже если ученым ясно, как конкретная клетка запоминает информацию, то они до сих пор не совсем ясно представляют, как формируется память человека. 00:15:15 / Пациент Эйч-Эм Важным вкладом в исследование памяти оказались наблюдения пациента Эйч-Эм. Это был яркий, одаренный молодой интеллектуал, который страдал эпилепсией. После операции по удалению части подкорковых областей мозга, связанных с формированием судорог, Эйч-Эм полностью потерял способность запоминать. Для него каждый следующий момент обладал новизной, он даже не помнил событий, предшествовавших операции. Тем не менее этот пациент был способен приобретать навыки, которым его обучали психологи. Таким образом, оказалось, что наша память неоднородна, она состоит из нескольких систем. Одна из них называется «эпизодической памятью» — это то, что мы можем рассказать о событиях сегодняшнего вечера. Другая система — память о знаниях — помогает время спустя представить тот же эпизод в виде абстрагированного знания. Есть также память моторных навыков — езда на автомобиле, исполнение музыки на инструменте. 00:20:35 / Феномен Шерешевского Существуют указания на то, что вещи, считающиеся полностью забытыми, могут опять возродиться в памяти. Пример этого — пациент Шерешевский, обладавший феноменальной возможностью запоминать огромный объем бессвязной информации: он помнил бессмысленные наборы сотен и тысяч цифр и слов. Более того, он обладал способностью, не доступной почти никому, — помнил себя с первых недель своей жизни. Такую память ребенка Андрей Белый, также обладавший «инфантильной» памятью, сравнил со взглядом из аквариума с мутной водой. Шерешевский был синэстетиком, то есть человеком, способным воспринимать одну модальность чувств через другую. Описывая некий звук как определенный вкус или цвет, через месяцы при воспроизведении того же звука он точно повторял свое описание. Ученые предполагают, что в свойстве синэстезии кроется объяснение феноменальной памяти этого удивительного пациента. Гипотеза находит подтверждение: в Англии были собраны люди, имеющие подобную необычную память, и при этом выяснилось, что почти все они — синэстетики. Что лежит в основе этого явления? С помощью магнитно-резонансной томографии было выявлено, что у людей, имеющих свойство синэстезии, сохраняются необычные связи между отделами мозга, отвечающими за разные чувства человека; у обычных же людей эти связи исчезают еще в детском возрасте. 00:26:30 / «Безмозглый» из Марселя Вот еще один интересный случай, произошедший в Средиземноморском институте в Марселе. Туда обратился за помощью человек, у которого болела нога. Осмотрев его, медики решили сделать томографию мозга на предмет неврологических отклонений. Каково же было их удивление, когда на снимке они увидели следующую картину: основной объем мозга занимали разросшиеся желудочки со спинномозговой жидкостью, и только тонкая полоска сжатой коры находилась на периферии, то есть у пациента отсутствовало 75% мозга. При этом его IQ был не намного ниже нормы, около 82 — понижение, никак не сопоставимое с фактом отсутствия трех четвертей мозга! 00:28:45 / Как улучшить память? Самый древний метод тренировки памяти — ассоциативный, когда новая информация связывается с имеющейся. Например, тот же Шерешевский, шагая по улице Горького, мысленно «расставлял» по своему маршруту слова, которые его просили запомнить, а потом, когда нужно было их вспоминать, «собирал» их. Проблема в том, что этот метод не улучшает память; его недостаток заключается в необходимости постоянно повторять ритуал сопоставления слов и «деревьев на улице Горького». Одна победительница в чемпионате по запоминанию, по ее словам, в жизни не может обходиться без табличек с напоминаниями, поскольку она крайне забывчива. Второй путь — улучшить память с помощью лекарства. Здесь, однако, есть сложный этический аспект, связанный с испытанием препарата на людях. 00:32:05 / Причина дежа вю Существует несколько точек зрения на объяснение эффекта дежа вю, и пока ученые не определились окончательно с ответом. Первая гипотеза говорит о том, что это явление есть микроэпилептический припадок, когда мозг за счет своей хаотической активности извлекает связи между элементами, которых на самом деле не было. Другая предполагает, что это естественный, физиологический процесс извлечения памяти. Превалирует же гипотеза о том, что дежа вю — это ошибки поисков в памяти. Каждый процесс вспоминания есть реконструкция того, что было: не «пошел и взял», а «попробовал восстановить». Во время этого происходят мутации воспроизводимого, и когда информация извлекается из памяти, она может проецироваться на сенсорные области мозга, связанные со зрением, обонянием и др., и тогда начинает казаться, что это ощущение вы уже испытали, хотя оно сопряжено непосредственно с творческим процессом, который идет в мозгу в данный момент. snob
read more...

СМИ как улика. Новые медиажанры

Философ, социальный теоретик, специалист по гуманитарным технологиям Андрей Ашкеров рассказал о новых медиажанрах и о средствах массовой информации как об уликах. часть 1 часть 2 часть 3 tvrain.ru
read more...

Логика мифа

Какое определение можно дать понятию «миф»? В чем особенности мифологического описания устройства мира? И в чем отличие понятий миф и логос? Об этом рассказывает доктор филологических наук Гасан Гусейнов. postnauka
read more...

Мифология в культуре

Каково основное значение мифа в архаичной культуре? Какое место он сегодня занимает в мире? В чем отличие спонтанной от сознательной мифологии? И какие мифы существуют в современной Монголии? Об этом рассказывает доктор филологических наук Сергей Неклюдов. postnauka Для современного человека совершенно естественно считать, что миф – это то, что не существует в реальности; обычно мы называем мифом и мифологией фантомы, овладевающие массовым сознанием. Однако мало кто задумывается над парадоксальностью данной ситуации, ведь для самих носителей мифологической традиции нет ничего достоверней мифа. 1. Мифология – это далеко не только система донаучных («непозитивных») знаний. Миф – это способ концептуального освоения человеком окружающего мира, необходимый ему для социального и культурного существования, для снятия стрессов, для комфортного бытия. Миф этиологичен – он объясняет, что откуда пошло. Он сообщает, откуда появилась смерть и как справиться с психологическим кризисом, который порожден обретением этого знания. Он истолковывает причины землетрясений, гроз, болезней и так далее; он рассказывает о происхождении вселенной и человека, карты звездного неба и особенностей рельефа, нынешних форм растений и повадок животных. Наконец, он регламентирует социальные и брачные отношения, сообщает правила отправления религиозных обрядов и осуществления хозяйственной деятельности. Всякое объяснение, которое дает миф, успокоительно именно в силу того, что оно раскрывает причины явления. Ничто не беспокоит людей так, как беспричинность и неистолкованность; таково свойство человеческой психики. Поэтому с функциональной точки зрения миф является чрезвычайно важной вещью для человеческого общества. 2. О мифе можно говорить в двух планах. С одной стороны, слово «мифология» характеризует определенный тип мышления, противоположный рационально-логическому. Мифологическими называют представления, не соответствующие нормам позитивного знания, а «мифологическая картина мира» – это картина мира, построенная на фундаменте «наивного», ненаучного мировоззрения. С другой стороны, мифы – это тексты, которые передают мифологическое содержание. Они могут относится к разным жанровым разновидностям фольклора, быть короткими или пространными, прозаическими или поэтическими. До поры до времени считалось, что мифология существовала лишь в далёкую эпоху «детства человечества», а о мифологическом сознании и мифологических текстах можно говорить только применительно к архаической стадии общественного развития. Однако это неправильно. 3. В современной жизни и в современной культуре обнаруживается огромное количество рефлексов мифологического сознания и, более того, даже его основополагающие, «базисные» элементы. К ним относится, например, противопоставление «своё – чужое» (на котором базируются многочисленные ксенофобические мифы), мифологическую основу имеет и теория заговоров. Эсхатологическая модель, воплощенная в мифах о конце мира, воспроизводится в переживаниях современного массового человека, которые отражаются в мотивах «тепловой смерти вселенной», «оскудения природных ресурсов», «озоновых дыр» и так далее, – безотносительно к тому, насколько это имеет или не имеет научного обоснования. Обыденный, типовой, средний человек черпает из науки материал ровно таким же образом, как раньше этот материал черпался из эмпирических наблюдений и обрабатывался мифологическом сознании. 4. Есть мифология спонтанная, которую производит массовое сознание самопроизвольно, безотносительно к каким бы то ни было идущим извне импульсам. По-видимому, такое спонтанное порождение мифа обусловлено свойствами человеческой психологии, причем именно психологии массовой. Но есть и такая мифология, которая вполне сознательно продуцируется (как правило, людьми, связанными с властью) с прагматическими, политическими, идеологическими целями – прежде всего, для манипулирования общественным сознанием. Однако эти мифы должны соответствовать моделям спонтанной мифологии, поскольку в противном случае они не будут ни поняты, ни приняты. 5. Между архаическим мифом и мифом современным есть следующая разница. В архаическом обществе мифологическое сознание является всеобщим, тотально господствующим. Сознание же современного человека мозаично и фрагментировано. В нем те функции, которые имел миф в архаическом обществе, перераспределяются между такими «специализированными» традициями, как литература, искусство, массовая культура. Массовая культура и, в частности, массовая литература берет на себя многие компенсаторные и регулятивные функции, которые предписывают человеку правила поведения, включая этические запреты и предписания, но делают это не прямо, а языком образов. Наука в чистом виде – удел немногих профессионалов, но наука, пришедшая к массовому человеку через школу, через популярные издания, через телевидение, сплошь да рядом используется для конструирования мифологических фантомов весьма архаического облика. 6. Возьмем, например, Монголию – страну старой буддистской культуры, имеющую семивековую письменную традицию. Однако в силу большого количества сельского населения (и городского лишь в первом поколении) архаические элементы в ней весьма устойчивы. По традиционным монгольским поверьям, грозу производят драконы лу (слово китайского происхождения): когда сталкиваются два лу, гремит гром. Теперь же появляется объяснение, что гроза происходит от столкновения положительного и отрицательного зарядов; гром гремит, когда сталкиваются две молнии, однако сама молния все-таки возникает от столкновения двух лу. Так научная аргументация и научная фактология укладываются в рамки мифа. И таких случаев много. 7. Степной житель легко соглашается, что человек произошел от обезьяны, но за этой легкостью, по-видимому, стоит не столько убежденность в правоте дарвинизма, сколько известный в Монголии тибетский миф о происхождении человека от горной ведьмы и царя обезьян. В таком случае научные данные опять-таки находят соответствие в мифе, что облегчает принятие дарвинистской идеи. Или интерпретация огромных костей динозавра как останков древних драконов лу. Это – опять-таки случай монтажа мифологических и современных позитивных знаний, использование модели мифа для осмысления научных данных. На самом деле подобных вещей много и в нашей жизни. Просто чужое по сравнению со своим лучше заметно – темнее всего под свечкой.. Но если хорошенько подумать и понаблюдать, мы и вокруг себя обнаружим достаточное количество проявлений мифологического сознания, мифологических образов, переряженных в современные одежды, и мифологических представлений в наукообразной форме. postnauka
read more...

ЛЕКЦИЯ ПОЛА ЗАКА. МОЛЕКУЛА ВЫСОКОЙ МОРАЛИ

13 июня американский ученый Пол Зак в рамках проекта Knowledge Stream прочел лекцию о гормоне окситоцине, «молекуле морали», которая отвечает за доверие, эмпатию и в целом за благожелательное отношение человека к окружающим. Пол Зак рассказал зрителям, что нужно сделать, чтобы повысить в крови уровень окситоцина, и объяснил, почему психопаты обожают участвовать в его экспериментах. Видеолекция ПОЛ ЗАК: Привет, Москва. Всем здравствуйте. Ой, здравствуйте вам тоже. Давайте начнем нашу сегодняшнюю встречу с обсуждения двух женщин. Одна женщина, собственно, виновна в том, что вы видите слева, а про вторую чуть позже расскажу. Ну, вот дама, которая на самом деле виновна в том, что вы видите на левой картинке. Я с ней встретился в одной окружной тюрьме. Она как положено заключенному была в таком оранжевом комбинезоне. Ну, собственно, она попала в тюрьму за хранение метамфетаминов. Ну, и там было какое-то такое условие что для того, чтобы ее выпустили на поруки. Она жила в каком-то доме еще с тремя женщинами, ну и как-то не со всеми ладила. Ну, и в общем дальше они повздорили и она другую женщину 22 раза ударила ножом и оставила истекать кровью на полу. И, собственно, я спросил ее, а, собственно: «А, за что ты ее убила?» Она сказала: «Ну, она меня донимала». Вот, давайте теперь сравним эту историю с другой историей. Эта фотография 30-х годов. Дама родилась в Албании в достаточно богатой семье. У нее были слуги, у нее были пони, но в возрасте 18 лет она решила оставить свою мирскую жизнь и вместо этого стать монахиней. Собственно, она отправилась в монастырь. Дальше поехала сначала в Англию, потом в Ирландию на обучение. А потом ее отправили, ну, в общем-то в миссию в Индию и большую часть своей жизни она провела там, помогая бедным, больным, неприкасаемым. Так она никогда не вернулась домой, не видела ни своих родителей, ни своих родных людей и, собственно, ее мы хорошо знаем под именем Матери Терезы и ей, собственно, светит канонизация в ближайшем будущем. Вот, вы мне скажите, пожалуйста, как так может быть, что один и тот же биологический вид способен к настолько разным формам поведения. В одной стороны он может убить человека, ну, просто за то, что он нас немножко донимает, и с другой стороны можно всю свою жизнь посвятить уходу за другими людьми. Вот, я вас всех вижу, так вот на поверхности могу сказать, что вы очень приятные люди. Ну, вот нескольких человек сзади я вижу плохо. И насчет вас уверенным быть не могу. Но в общем и целом вы производите очень приятное впечатление. Вот, вы мне скажите, у вас тоже такие бывают перепады в настроении? Вот в этом же диапазоне. Да, вот, в общем сознательного милого такого поведения до совершенно таких припадочных психопатических состояний, до, в общем-то, маниакального совершенно поведения. Неврологи, невропсихологи, нейропсихологи в основном интересуются изучением экстремальных проявлений человеческого поведения. Психопатических, шизофренических, каких-то еще. Однако очень мало внимания реально уделяется скорее каким-то позитивным поведенческим нормам. Мне как раз стало интересно изучить именно эту тему. И последние 10 лет я занимался исследованием тех самых гормонов той молекулы, которая предопределяет наше скорее позитивное поведение. Она во многом определяет наше поведение в обществе. Прежде, чем я более подробно вам расскажу о своих исследованиях, хочу показать небольшой ролик посвященный исследованиям, которые мы провели пару лет назад на юге Англии. Вот, представьте себе типичная английская свадьба. Большинство людей хотят, чтобы их свадьба прошла необычным образом. Но эта свадьба стала первой научной. Линда разрешила исследователю Полу Заку взять образцы крови у всех приглашенных на эту свадьбу. Для того, чтобы узнать, как меняется уровень гормонов в крови человека в такой важный жизненный момент. Ну, представьте себе все такая интересная зарисовка. 200 человек — из них большинство друг друга знает. Ну, на самом деле брали кровь, конечно у 13 человек. Не у всех 200 взяли. Первый раз незадолго до того, как пара должна была дать брачный обет. Мы из чего исходили. Мы думали, а может быть выстраивать какие-то дополнительные социальные контакты во время таких церемоний, это приводит к выбросу окситоцина в кровь. Ближайшие родственники новобрачных продемонстрировали больший выброс окситоцина. Ну, понятное дело, что наибольший был у самой невесты. На втором месте мать невесты. Ну, вряд ли вы думали что-то другое. На третьем месте отец жениха. Ну, а потом уже сам жених и неким случайным образом расположенные в этом рэнкинге друзья. Собственно, Зак рассчитывал, что как-то так оно и произойдет. Однако, выяснилось, что у большинства мужчин за исключением жениха уровень тестостерона оставался на достаточно низком уровне. Впрочем, сразу после брачного обета уровень тестостерона у жениха резко подскочил. Ну, видимо, в этот момент обнимая невесту он стал уже думать о медовом месяце. В принципе одни эти данные уже объясняют, почему люди в основном предпочитают праздновать свадьбу, а не просто убегать в медовый месяц. Это очень важный социальный момент. Здесь все те, для кого важны эти события испытывают особый прилив эмоций. И он приводит к выбросу окситоцина. Зачем я показал вам этот ролик? Да, за тем, что он показывает очень наглядно, как работает гормон окситоцин. Ну, тот, который я, собственно, называю молекулой высокой морали. Сами, наверное, слышали, что больше всего, конечно, выбрасывается окситоцина у невесты. Ну, а дальше вокруг нее, если можно было бы их всех расположить, всех, кого мы тестировали по уровню выброса окситоцина, они получились бы такие созвездиями вокруг звезды невесты. Остальные основные участники этого мероприятия. В общем-то уровень выброса напрямую коррелируется силой тех эмоций, которые вы испытываете. Неудивительно, что окситоцин принимает активное участие и в таких жизненных ситуациях, как, скажем, и продуктивное поведение или проявление заботы, скажем, кормление детенышей. Тем более, что это характерно не только для человека, но и для животных. Здесь диапазон, наверное, не от 0 до 100, а диапазон вот этих вот перепадов. Конечно, более скромные, нам было интересно выяснить, как же в этом диапазоне возможных значений меняется содержание окситоцина. Мы приступили к этим экспериментам постольку-поскольку хотелось узнать, что движем аморальным поведением человека и здесь я, кстати, слово «моральный» использую с маленькой буквы, потому что меня оно интересует как ученого, как психолога, а не как философа или морализатора. Можно было бы, конечно, спросить людей: «А вы там даете деньги бездомным? Кормите голодающих?» Все, конечно, скажут: «Да, конечно». Ну, я как скептик, конечно бы никому не поверил. Именно поэтому мы проводим реальные эксперименты, в которых соблазняем людей, даем возможность проявить себя аморально. Представьте, что вам дают возможность принять участие в моей лаборатории. Что дальше произойдет. Вы будете сидеть в каком-нибудь дурацком жестком кресле в течение полутора часов. В это время вам нужно будет принимать какие-то решения насчет денег. Скажем, каждый из вас получит по $10. Вроде другие люди будут в лаборатории, но вы не сможете их ни видеть, ни разговаривать с ними. Согласно инструкциям вы просто за участие в эксперименте получаете $10. Дальше вам предлагают часть этой суммы неизвестному вам человеку передать. Если вы переводите деньги используя компьютер, он получает не сумму, которую вы перевели, а втрое больше. Ну, скажем, вы можете себе оставить $2,8, человек получит $24. Ну, и тогда у этого человека на компьютере появится сообщение. Вот, вам другой человек перевел $24. Теперь у вас $34. Хотите ли вы ответить ему любезностью и какую-то сумму тоже выслать? В общем, мы подобные исследования проводили в течение очень долгого времени. Причем, с разными суммами и в разных странах мира вплоть, скажем, до $1 тыс. Такие ставки мы использовали в Штатах. И таким образом как раз могли измерить уровень доверия. Это, конечно, искусственный эксперимент. Да, люди же знают, что сумма, которую они переводят, вырастет втрое. И вы оказываете доверие другому человеку передавая ему деньги, рассчитывая на то, что он тоже понимает, как правила игры устроены и понимает, что он ничего не потеряет, вернув там значительную часть всех денег, которые получат. Но с другой стороны, если он не ответит любезностью на любезность, значит вы будете в чистом убытке. С точки зрения чисто экономической можно сказать, что никто деньги возвращать не будет. Однако, выяснилось, что 90% участников деньги переводили и 95% получивших деньги часть денег возвращали. Ну, если спросите, а почему вы перевели деньги? Знаете, что вам скажут? — Ну, я не знаю! Как вы понимаете, из этого теорию умную развить очень сложно. Представьте и за эти смешные $10 вам еще несколько раз тыкают шприцом в вену и отбирают кровь. Но при всем при этом мы выяснили, что чем больше денег вы получаете, тем больше производится в мозге человека окситоцина и, соответственно, тем больше из того, что вы большую сумму отошлете назад. Это поразительно. Получается, что мы на биологическом уровне запрограммированы на реципрокное поведение, то есть поведение по принципу баш на баш, да? Я отплачиваю тебе той же монетой. Это фактически основа любого социального взаимодействия. И эти основы прошиты в биохимии нашего мозга. Ну, можно легко придраться к этому эксперименту. Понятное дело, что все гормоны взамосвязаны, поэтому мы вынуждены были заодно контрольную группу еще 9 гормонов отслеживать, но там никаких серьезных изменений не происходило. Во-вторых, тот факт, что параллельно меняется несколько параметров, не значит, что между ними есть линейная зависимость. Кстати говоря, окситоцин, как я уже говорил, является одним из репродуктивных гормонов. То есть здесь по логике должна быть какая-то взаимосвязь между репродукцией и доверием. Но при этом нужно помнить, что окситоцин это очень скромная молекула и она очень быстро исчезает. Буквально три минуты цикл полураспада. Поэтому, у нас еще была идея напрямую, знаете, закачивать окситоцин людям в мозг, потому что он так мало живет, поэтому взяли большое сверло, нет, я шучу — сверла не было. Но при всем при этом мы нашли такой простой манипулятивный, экономический способ генерирования окситоцина. Причем, мы уже дальше модифицировали эксперимент для того, чтобы оценить и уровень доверия, склонности к благотворительности, способности к заботе и так далее. В мозге человека все то, что в нас отвечает за заботу о собственном потомстве, на самом деле так же работает и в большом спектре социальных взаимодействий. Отвечает, в частности за наши отношения с незнакомыми людьми. Можно задаться вопросом, а что происходит в мозге человека когда происходит впрыск окситоцина. Вот, посмотрите за этим мальчиком, зовут его Бен, ему 3 года. У парня рак мозга, в общем, неизлечимый. Мы обычно на своих экспериментах показываем этот ролик, где отец мальчика рассказывает, что он испытывает, понимает, что через пару месяцев мальчика уже не будет. Мальчик, конечно, об этом не догадывается, но можете себе представить чувства его родителей. Вот, я вижу, вы люди симпатичные. Могу вам сказать, что последний раз я показывал этот ролик на конференции юристов. Несколько из них расплакалось. Представляете, какой он душещипательный. Поэтому показывать я вам его все же не буду. А то вы не сможете меня потом слушать. Ну, короче говоря, мы замерили уровень окситоцина в крови до показа ролика, после показа ролика. Ну, и заодно спрашивали людей, что они чувствуют, какие эмоции испытывают. И выяснилось, что уровень сострадания, склонность к эмпатии находится в прямой корреляции с тем количеством окситоцина, который вбрасывается в кровь. И дальше мы показали, в общем-то на материале тех же самых людей, что чем больше окситоцина, тем больше готовность оказывать доверие незнакомым людям, тем больше денег они дают людям и так далее. Получается, что главным связующим звеном между нами и другими людьми является наше сострадание, сочувствие, эмпатия. Получается, что эмпатия будет фундаментом, если хотите, нашей человеческой морали. Что стимулирует людей к хорошему поведению. Ну, можно дать религиозный ответ на этот вопрос, скажем, так нас задумал Господь или хорошие попадут в рай, плохие не попадут. Ну, либо же можно исходить из других позиций, что рано или поздно за плохое поведение нас всех поймают. Я думаю, что этого философа могли узнать, это Адам Смит. Его мы уважаем, в первую очередь за то, что считаем отцом экономики. Он в 1776 году написал «Богатство наций», в котором как раз говорил о том, как личный эгоистический интерес работает на благо общества в целом, но при всем при этом он был моральным философом, моралистом. Он еще в 1759 году написал еще одну книгу. Тут, наверное, нужно сделать отступление и сказать, что он был достаточно странным человеком, жил до достаточно позднего возраста с матерью и иногда, задумавшись, уходил гулять в одной пижаме. Ну, выяснилось, что это не просто какой-то там заштатный шотландский философ. Он был звездой своего времени. Он встречался и переписывался с Джефферсоном, с французским королем и дефакто мы ему обязаны первой универсальной, не основанной на каких-то религиозных посылках, теорией человеческой морали. Ну, и Адам Смит в свое время писал о взаимной симпатии, которую мы в английском мире сейчас называем импатией. Фактически он говорил, что мы не делаем другим людям плохо постольку, поскольку мы социальные животные и легко можем вообразить себе эмоции другого человека. Я могу себя поставить на ваше место, могу себе представить как мое плохое поведение в ваш адрес вас расстроит и стараюсь до этого дело не доводить. Наверное, Смит был прав, поскольку я нашел молекулу, которая вроде как за это отвечает. На самом деле полезно знать, какая именно молекула за этот механизм отвечает. Когда вы ее знаете, вы можете найти и ингибиторы, морального поведения и наоборот стимуляторы. На самом деле можно, конечно, распрыскивать. Вот, вы, может быть, посмотрели уже, видите, такой пар понемножку спускается с потолка у вас, так что вы сейчас все будете очень довольны своей жизнью и передадите мне все свои деньги. Нет, я шучу, конечно. Хотя есть, конечно, какие-то лекарства, содержащие окситоцин. Они, может, иногда даже выписываются людям в ходе каких-то экспериментов или может быть даже в случае серьезных невротических психических расстройств, будь то невротизм, шизофрения, что-то еще, но при всем при этом для большинства из нас важно не лечение, а просто понимание того, как устроен наш внутренний механизм, как работает наша биохимическая система. Когда мы узнаем, что мотивирует нас, что стимулирует выработку окситоцина, что наоборот, ей препятствует, вы будете лучше контролировать собственное поведение. Итак, что можно считать ингибиторами подобного морального поведения. В первую очередь таким ингибитором будет высокий уровень стресса, при среднем уровне стресса уровень окситоцина увеличивается, но при высоком уровне стресса наоборот уменьшается. Почему? Потому что высокий уровень стресса загоняет человека в режим выживания. В этом режиме у нас резко сокращается горизонт планирования, а самое главное — максимизация собственной выгоды, в ближайшие 20 минут нам плевать на всех остальных. Ну, наверное, у вас так тоже бывает. Вы приходите злой с работы, взрываетесь. И потом утром начинаете извиняться перед родными, говорить, что я, конечно, себя вел, как последний урод, я, конечно, был не прав. И так далее. Еще один важный ингибитор окситоцина должен сильно заинтересовать половину вашей аудитории, потому что это гормон тестостерон. Мы проводили эксперименты, в которых вы вводили энное количество тестостерона мужчинам, что приводило к росту, собственно, эгоистичности. Я вас поздравляю, действительно нету более эгоистичных людей, чем мальчики-подростки. Действительно, при высоком уровне тестостерона вы можете думать только о себе. У вас есть ощущение «я только что выиграл в лотерею лучшую машину на свете, лучшую жену на свете, я круче всех, все срочно бегите ко мне, будем воспроизводиться». Кстати говоря, у тестостерона есть еще одна забавная функция. Люди с высоким уровнем тестостерона это обычно мужчины, хотя иногда и женщины, готовые тратить собственные ресурсы, в том числе и финансы для того, чтобы наказать других людей за асоциальное поведение. Вот, получается, что окситоцин является регулятором такого сложного противоречивого инь-янного механизма нашей биохимической морали. Получается, что все время мы поддерживаем внутри себя некий баланс окситоцина и тестостерона, морального и аморального поведения. Окситоцин отвечает за рецепроктное поведение, в то время, как тестостерон наоборот подталкивает мужчин, в первую очередь мужчин, к эгоистичному поведению. При всем при этом нужно помнить, что человек чрезвычайно социальное животное. Ни одна другая биологическая особь, ни один другой биологический вид не проводит так много времени в обществе незнакомцев. Вот, посмотрите, как вы все сидите спокойно в обществе абсолютно незнакомых людей. Если бы вы были не людьми, а крысами, вы бы давно уже перегрызлись. Ну, вот опять же окситоцин он же помогает социальным контактам. Вот смотрите, я опять могу сказать: «Вот какие приятные люди сидят в первых рядах. Вот, насчет двух мужчин сзади не уверен, со всеми остальными можно было бы и пива выпить». В общем, нам постоянно приходится сталкиваться с большим количеством незнакомцев. И именно окситоцин позволяет нам поддерживать с ними какие-то цивильные отношения. Больше того, он помогает нам предсказывать реакции других людей, ставить себя мысленно на их место. Ну, а с другой стороны есть тестостерон, отвечающий за агрессивное поведение, ну или наоборот, отвечающий за выживание. Вот, от этих людей я буду держаться подальше. Что-то они подозрительными мне кажутся. Получается, что окситоцин и тестостерон позволяют нам находить оптимальные реакции в самых разных видах социальных взаимодействий и только человеку свойственна способность к столь обширному количеству социальных контактов с незнакомыми людьми. Для нас нет никаких ограничений — для большого количества биологических видов возможны цивилизованные контакты только с ближайшими родственниками. Для нас же никаких ограничений нет. И вот Смит интересно говорит, что благосостояние ограничено только размерами рынка. Наш рынок уже действительно стал глобальным. Наши отношения с другими людьми могут быть совершенно разные. Они могут быть экономическими, социальными, любовными, дружескими. Что касается экономических — мы их обязательно обсудим. Что еще может быть ингибитором окситоцина? Женщины, которые стали жертвами сексуального насилия, практически не способны к выработке окситоцина. Ну, во всяком случае 50% из них не вырабатывают окситоцин. Ну, как то так перестраивается биохимическая структура мозга, что окситоцин не вырабатывается, вырабатывается видимо что-то другое. Для того, чтобы проявлять заботу, скажем, о детях, нужно сначала получать эту заботу, это внимание от других людей. Здесь действует определенный закон сохранения энергии. Ну, еще раз подчеркну, что здесь мы говорим действительно о крайних случаях насилия, не то, что вам не всегда покупали ваши любимые игрушки. Ну, 95% людей, из которых вы встретите на улице, не имеют никаких проблем с нормальной выработкой окситоцина. Остается, правда еще 5% людей, из которых, наверное, 20-40% это психопаты. Это люди обожают наши эксперименты, они очень любят в них участвовать, потому что зарабатывают в этих экспериментах больше всех остальных. Вот эти 1-2% психопатов — люди опасные. На них приходится около 40% всех американских заключенных, и я вам рекомендую с ними много не общаться, остальные 3-4% это люди в состоянии высокого стресса, но либо же это люди пострадавшие в ранние годы своей жизни, в частности от сексуального насилия. Действительно, для людей не имевших таких сложных жизненных историй, практически всегда есть большой социальный смысл в том, чтобы проявлять такое кооперативное реципрокное поведение. Еще в конце 90-х годов я показал, что можно очень четко увязать уровень доверия с уровнем благосостояния страны в целом. Мы это знаем по массе исследований. Страны, характеризующиеся низким уровнем доверия, обычно имеют гораздо меньше видимо ВВП на душу населения. Ну, у нас на эту тему даже есть энное количество математических моделей. Это можно совершенно по-разному пытаться объяснить. Можно, в общем-то сказать, что доверие является своеобразной экономической смазкой, без доверия трудно выстраивать экономические отношения, трудно реализовывать какие-то большие проекты и так далее. Кстати говоря, картинка и вообще образ матери Терезы, которую вы видите слева, другую монахиню меня в свое время сильно замотивировала. Она в какой-то момент решила уйти из того же католического ордена которому принадлежала мать Тереза, поскольку ей казалось, что организация недостаточно консервативна. Прошло несколько лет. Она стала моей матерью. В общем, я вырос в семье, в которой слово «моральность» или «мораль» писалась с заглавной буквы. Все было очень просто: нарушил правила — попадаешь в ад. Я учил латынь, дышал ладаном и привык думать, что только католики знают правильные ответы на все вопросы. Только католики попадают в рай и то далеко не все и так далее. Ну, я первое время даже с таких католических позиций подходил к своим исследованиям и спрашивал, ходят люди в церковь или не ходят, я уже особо не интересовался. Ну, потом мне было интересно замерять уровень окситоцина, то есть реально брать кровь у людей на различных мероприятиях, в том числе и на церковных службах, у солдат во время марша, на вечеринках во время танцев и во всех этих ситуациях видел очень похожу картину. Что во время каких-то коллективных действий, скажем, во время религиозных церемоний. У людей обычно происходит выброс окситоцина в кровь такой же, как тогда, когда люди танцуют. Это обеспечивает более тесную социальную связь между ними. Вряд ли возникает какая-то более тесная связь с Богом. Возникают именно более тесные социальные контакты. Наш мозг работает под воздействием огромного количества химических веществ. В нормальных условиях уровень окситоцина нам более-менее подсказывает достаточно верно. Подсказывает, что нужно делать. Однако, в критических ситуациях, когда мы испытываем очень сильный стресс или сильный страх, окситоцин может нас легко подвести. Ну, и вот мы пытались собственно выявить тот диапазон, в котором можно довериться окситоцину. Да, но с другой стороны есть какие-то поведенческие модели, скажем, ну так по-хорошему: соседку 22 раза ножом это нехорошо. Явно окситоцин вас этому учить не должен. Все эксперименты, о которых я говорил, проводились в Западной Европе и Соединенных Штатах. И тут мне пришло в голову, что я тут на каждом шагу кричу, что это универсальная молекула, а реально изучаю представителей одной и той же иудео-христианской культуры. Поэтому в прошлом году я отправился в Папуа Новую Гвинею. Ну, и изучал там племя, которое живет в тропическом лесу. Живут они соответственно, подножным кормом. Сейчас попробую зарядить вам другую презентацию. Я вот заодно как раз буду говорить. Это на самом деле японский документальный фильм, посвященный эволюции человека. Это моя деревня. Здесь приблизительно тысяча человек живет. Сами понимаете, там ни водоснабжения, ни электричества нету. Это такой типичный ритуал воспроизводится из года в год последние несколько тысячелетий. Мы туда не просто приехали с видеокамерами, но понятно и с генераторами дизельными. Я-то привез центрифугу. Ну и заодно, конечно, проводил там эксперименты. Мне было интересно взять у них кровь и замерить уровень окситоцина до и после этого ритуального танца. Видите, даже все украсили, в частности там, где мы работали, цветами. Было очень мило с их стороны. Много там у нас было технических проблем. Ломалось оборудование, испарялся жидкий водород. На самом деле ребята-то редко моются, поэтому нам чтобы не было заражения крови приходилось по 4-5 ваток с алкоголем, со спиртом использовать просто чтобы оттереть хорошенько кожу прежде чем протыкать ее иглой. Ну, вот здесь вы видите результаты. У большинства людей мы продемонстрировали прирост уровня окситоцина и большинство из них по опросу, видимо, признались в том, что они чувствовали вот это вот ощущение принадлежности к своей большой социально группе. То есть получается, что в самых разных обществах вот эти коллективные действия подкрепляют чувства принадлежности к обществу. Последний тезис, после чего буду готов ответить на ваши вопросы. Мы пришли к выводу, что есть некий положительный цикл. Окситоцин позволяет нам испытывать эмпатию и эмпатия способствует социально одобряемому поведению, способствует оказанию доверия, проявлению заботы о других людях, которые в свою очередь позволяют у них уже генерировать больший уровень окситоцина. Вот такой цикл получается. Представьте себе страну вроде Сирии или Египта, где с большим трудом сейчас люди пытаются выстроить с нуля. Восстановить из руин какую-то нормальную социальную жизнь. Там совершенно другая, к сожалению, циклическая взаимосвязь может работать. Вот здесь мы с вами можем посмотреть похожие данные на тему терпимости. В целом по разным странам. Причем интересно, что эта же зависимость да, возрастающая, более-менее соответствует уровню дохода. Здесь вы видите уровень счастья. На этом графике и на предыдущем. Склонность к доверию достаточно заметно коррелирует с доходом на душу населения, ВВП на душу населения. Больше того, это видно не только на уровне национальных стереотипов, но и на уровне уже отдельных людей. Мы попытались выяснить, чем отличаются люди, способные к большому выбросу окситоцина от тех, кто наоборот мало выбрасывает. Выяснилось, что те, у кого больше выпрыскивается окситоцина, у них больше близких друзей, и более тесные отношения с близкими людьми. Они более счастливы в браке. Ну и они лучше, цивилизованнее обращаются с незнакомыми людьми. Поэтому получается, что есть некое биохимическое решение, есть способ сделать жизнь окружающую более цивильной и более счастливой. Я не предлагаю распылять окситоцин, но мы понимаем, что прикосновение — это очень важный механизм социального взаимодействия. Больше того, мы показали, что рукопожатие или объятия на самом деле тоже способствуют выбросу окситоцина. Меня, кстати, после начала этого эксперимента стали обзывать «доктор любовь», потому что я со всеми начал обниматься. Вот, собственно, тут про меня даже статья вышла в журнале обложку, которую вы видели. Ну, я сначала переживал, думал как же так, я серьезный ученый и такая дурацкая кликуха «доктор любовь». А с другой стороны я решил, что это, в общем, хорошая миссия в жизни: напоминать людям о важности заботы и любви. И вот, кстати, я вам как доктор должен прописать следующее лекарство всем: как минимум восемь человек в день нужно обязательно обнять. Помните, 95% тех, кого обнимите, ответят вам взаимностью. Больше будет уровень окситоцина, лучше и добрее будет ваше общество. Больше того, раз реципрокный механизм достаточно сильный. Люди, которых вы обнимите, скорее всего, будут обнимать других людей, так, глядишь, у вас будет совершенно другое общество. Глядишь, мы сможем воззвать к реальным положительным чертам человеческой природы и это не просто морализаторство мальчика выросшего в католической семье, а любопытное наблюдение на основе серьезных научных исследований. У меня все. Спасибо вам за внимание. Я готов ответить на ваши вопросы. Ну и, а так же я буду слушать, что скажут ваши эксперты. ВЕДУЩИЙ: Спасибо большое, спасибо, «доктор любовь». Коллеги, друзья, пожалуйста, поднимайте руку, задавайте свои вопросы. И по традиции, пожалуйста, представьтесь перед тем, как задать вопросы. Говорите на одну из камер, которая находится здесь у белых колонн. — Спасибо за очень интересную лекцию. Меня зовут Надежда Маркина. Я научный журналист. И поскольку я слежу за научными новостями, я знаю, что есть такие исследования, которые, к сожалению, немножко разрушают эту вот идиллическую картину с окситоцином. И некоторые работы появились буквально в этом году, которые говорят, что окситоцин увеличивает эмпатию и любовь к своим, но в то же время увеличивает антагонизм к чужим. Вот, у некоторых экспериментов было показано, что он увеличивает ксенофобию. Вот, то есть это вещество любви не такое уж универсальное. Как вы к этому относитесь. ПОЛ ЗАК: Слушайте, отличный вопрос. Спасибо большое. Ну, смотрите, мы проводили разные эксперименты. Вы можете, скажем, получить не знаю там красный значок и синий значок и, дальше у вас будет возможность как-то проявить доверие к красным или синим и люди могут действительно вести себя по-разному. Люди не идиоты и своих выделяют. При всем при этом, скажем, даже при внутреннем назальном введении мы видим, что мы можем повлиять на поведение людей в определенном диапазоне. Исследования, на которые вы ссылаетесь, в частности, проведенные голландскими учеными. Мне кажется, что там они недостаточно научно обоснованы. Я вот не считал бы их выкладки, как однозначное доказательство того, что окситоцин действительно стимулирует ксенофобные настроения. Я бы скорее считал, что окситоцин это своеобразный героскоп. То есть постоянно варьируется его уровень под воздействием энного количества различных факторов. Хочу ли я больше денег — да. Буду ли я делиться деньгами с семьей — да. Украду ли я деньги лично у вас — скорее нет, но давайте посмотрим на конкретную ситуацию. Человек — социальное животное и мне кажется, что большая часть наших биологических, биохимических реакций сформированы механизмами тысячелетней социализацией. ВЕДУЩИЙ: Спасибо. Вот еще один вопрос. — Здравствуйте. Приходько Екатерина, студентка Московского физико-химического института. Вопрос такой. Каким образом окситоцин, способность его вырабатывать, связана с экстраверсией или интроверсией. Вообще, связана каким-либо образом? ПОЛ ЗАК: Слушайте, клевый вопрос. Спасибо. Мы проводили исследование на предмет соотношения окситоцина с пятью основными психологическими характеристиками. На самом деле вот такой жесткой зависимости мы не увидели в принципе. Я думаю, это объясняется адаптивностью окситоцина. Если вы будете слишком много окситоцина постоянно генерировать, ну, вами будут просто постоянно пользоваться аферисты и прочие нехорошие люди, то есть здесь есть механизм постоянно работающей адаптацией. Ну, опять же я вижу хорошего друга, того же Диму. Я к нему хорошо отношусь. У меня скорее всего будет больший уровень окситоцина. Я готов проявить к нему больше доверия. Ну, вот рядом с Дмитрием сидит какой-то Владимир, у него очень подозрительный вид. И я поэтому скорее буду вести себя очень осторожно. В общем и целом нет данных о том, что экстраверты больше или активнее генерируют окситоцин, хотя, конечно, у них больше друзей. Я вот вообще-то интроверт, но я над собой работаю, я стараюсь быть все время мысленно в той ситуации, в которой нахожусь, уделять внимание людям и постольку-поскольку я понимаю, как вся эта механика работает, мне кажется, что у меня получше стало положение, личные отношения с другими людьми стали улучшаться, несмотря на склонность к интроверсии. Я понимаю важность уделения максимального внимания моим родным людям, моим друзьям для того, чтобы отношения с ними были максимально глубокими. И это уже дало очень большой толчок в плане качества моих отношений с другими людьми. ВЕДУЩИЙ: Спасибо. — Я учусь на режиссера кино. Поэтому интересуюсь психологией. Мне понравилась очень ваша биохимическая теория, но я хотела бы у вас узнать. Когда вы посмотрели на наш зал, вы всех оценили внешне. А это теория уже физиогномики. Существует много авторов на эту тему. Верите ли вы лично в эту теорию? ПОЛ ЗАК: Интересный вопрос. Спасибо. Мне кажется, что рецепторы отвечающие за обработку социальной информации, такой язык тела, например, работает постоянно. Причем большинство этих рецепторов могут быть вообще обонятельными. Опять же половина наших социальных инстинктов вроде объятий или рукопожатий на самом деле изначально были нацелены на то, чтобы понюхать другое существо и отселить уровень исходящей от него опасности. Ну, мы, конечно, не отдаем себе отчета в том, какую информацию подают нам те или иные рецепторы. Почему мы приходим к решению, что этот парень нормальный, а этот какой-то очень подозрительный. При этом окситоцин формирует нашу социальную память. Формирует нашу базу данных, если хотите. Конечно, есть и некая предвзятость по отношению к людям, которые на вас совершенно не похожи. Наоборот те, кто на нас внешне похож и ведет себя похожим образом и ведет себя похожим образом, говорит похожим образом, им мы будем автоматически доверять чуть больше. Кстати, в своей книге мы об этом пишем. Как раз пишем о том, как можно развивать собственную скорость эмпатии за счет расширения круга своих контактов. Вообще поразительно, но даже сидение в Твиттере и Фейсбуке позволяет вырабатывать окситоцин, это смешно может показаться. Казалось бы, что вы делаете, заходите в сеть, отправляете картинки, что-то там печатаете. Конечно, это не то же самое, что и тесный личный контакт с другим человеком, но все равно окситоцин работает. Видеоинформация, фильмы, которыми вы занимаетесь, они обрабатываются по-другому. Она дает нам эффект присутствия. — Разработчик техники среднего уровня сложности. Спасибо за очень интересную лекцию. Сейчас мы узнали, что есть несколько доступных нам способов поднять у себя уровень окситоцина. Участие в каких-то социальных ритуалах приемлемых для нас, взаимное поглаживание. Вот вы упомянули Twitter. Не могли бы вы дополнить этот список другими доступными нам способами, подкормить себя окситоцином. ПОЛ ЗАК: Мы первый раз проводили подобные исследования в 2001 году. И мне тогда сказал кто-то, знаете, такая дурацкая затея, вообще это женский репродуктивный гормон. Он важен только во время родов и кормления грудью, я вообще не понимаю, почему ты этим занимаешься. Потом были всякие, вышли статьи в 3-м году, в 5-м году. Постепенно уже привлекли наши работы внимание общественности похожие эксперименты проводиться в других странах и сейчас уже меньше сомнений в адекватности этой теории. И вообще складывается впечатление, что практически любой социальный положительный контакт приводит к задействованию выброса окситоцина. Что сюда можно добавить. Ну, вот медитацию, молитву, совместные занятия спортом, пение, опять же не в одиночку. Поход в караоке-бар, тем более, что у вас есть возможности почувствовать себя раскованно, подурачиться. В принципе любое прямолинейное, позитивное, открытое, дружелюбное поведение будет генерировать окситоцин. Проявление заботы, материнской, отеческой, нельзя заставить другого человека вас любить. Можно любить самому. И практически всегда ваша любовь будет вызывать и выброс окситоцина у другого человека и соответственно какие-то если не ответные чувства, то ответные проявления каких-то социальных реакций. С этого может начаться уже выстраивание более тесных более здоровых, более цивилизованных отношений. Больше того, окситоцин снимает уровень тревожности. Соответственно, положительно сказывается на состоянии нервной и сердечной системы. В общем-то, люди с высоким уровнем регулятора высоким уровнем окситоцина живут более здоровой и более долгой жизнью. Поэтому проявляйте больше положительных эмоций и заботьтесь о других людях, будете жить дольше. ВЕДУЩИЙ: Слушайте, так хорошо у тебя все получается. Вот, следующий вопрос задает красивая девушка. — Спасибо за интересную лекцию. У меня такой вопрос. Я так понимаю, вот ваше открытие это открытие молекулы счастья, молекулы хорошего настроения, такого позитива, да. Ну, вот соответственно, возможно ли, думали ли вы об этом, что в поддержании регулярных, поддержание определенного уровня этой молекулы, да, вот в организме у человека, может излечить такое заболевание как рак. Потому что в общем-то мы знаем о том, что реально есть случаи, когда человек излечивается сам, хотя это заболевание неизлечимо. Вот такой вопрос. Спасибо. ПОЛ ЗАК: Слушайте, еще один клевый вопрос. На самом деле мы пока не уверены в этом. Сейчас и моя лаборатория и ряд других лабораторий как раз на тему воздействия окситоцина на тревожность, на ряд других, скажем, расстройств. Есть ощущение, что окситоцин должен повлиять на иммунную систему, а соответственно будет и помогать вам в борьбе с тем же раком. Поэтому общая логика в любом случае будет работать. Что задействовать свои социальные контакты, если вы более, например. С другой стороны есть забавная история, связанная со стимуляторами, наркотиками. В частности кокаин и другие стимуляторы забивают действие окситоцина и таким образом усугубляют скорее негативные чувства и эмоции. Ну, и, кстати говоря, если вы считаете, что вам не важно отношение к вам других людей, вы пожалуйста помните, что с физиологической точки зрения это совершенно не так. — Здравствуйте, я Влад Щербина. Занимаюсь компьютерной техникой. Был вопрос к вам такой. Что нам известно о том, как чувства, вызываемые гормонами вроде окситоцина, работают по векторам направленным на конкретных людей. Ну, вот скажем, я нахожусь в группе из двух человек. Одному полностью доверяю, другому полностью не доверяю. Что с биохимической точки зрения будет со мной происходить и в каком эмоциональном состоянии я буду, как я себя буду вести по отношению к обоим? ПОЛ ЗАК: Отличный вопрос. Отвечу на него сначала коротким примером. Потом уже научное обоснование. Мы вот для одной корейской телекомпании провели следующий эксперимент. Значит, сначала замерил уровень окситоцина в крови, потом 15 минут участники эксперимента просидели в соцсети, потом мы снова замерили уровень окситоцина. Ну, и вот у одного парня 22-летнего был резчайший просто взлет уровня окситоцина. Типа на 150%. Мы не знали что он там делал, но мы сразу предположили, что он либо переписывался с матерью, либо с девушкой. Спросили — оказалось действительно он что-то там постил у девушки в Фейсбуке. Похожую картину мы наблюдали и во время эксперимента на свадьбе. Вот там приблизительно такой же был взлет окситоцина у жениха. Что же касается недоверия, недоверие в лабораторных условиях. У мужчин резко происходит впрыск тестостерона. И мы знаем опять же, что при наличии такой возможности мужчины с высоким уровнем тестостерона готовы идти достаточно далеко, чтобы наказать асоциальное поведение. Интересно, что женщины более спокойно на это реагируют. То есть они, конечно, жалуются, ну что вот жалко, что человеку нельзя доверять. Это скорее негативное ощущение, но они не готовы идти на агрессивное поведение и наказывают. Поэтому окситоцин мы не считаем таким героскопом, которым позволяет нам жить в этом море незнакомых людей. — Спасибо вам большое за очень интересный рассказ. У меня такой вопрос. В первой половине лекции вы сказали, что люди, которые подвергались жестокому насилию, там в детстве, женщины и прочее, кому пришлось столкнуться с неприятностями, у них нарушается механизм выработки окситоцина. Так как он должен нормально происходить. Мы знаем, что многие люди склонны к асоциальному поведению, в частности серийные убийцы и прочие люди часто имели суровое детство и у них возможно так же нарушены эти механизмы. Так как лечить данную проблему и как можно помочь людям, у которых нарушена выработка окситоцина, чтобы это не привело к каким-то плохим последствиям и они не могли чувствовать эту любовь. ПОЛ ЗАК: Слушайте, еще один хороший вопрос. Попробую на него тоже ответить рассказом. Короткий ответ — возможно. Пару лет назад один калифорнийский предприниматель, женатый, кстати, на русской, решил развестись. Его зовут Ханс Райзер. Он сейчас сидит — отбывает пожизненное тюремное заключение. От него жена собиралась уйти, а он ее решил убить. Он ее убил все-таки, закопал, а потом признался, отсидел где-то он год в тюрьме и потом направил прошение о пересмотре своего дела ссылаясь на мои работы, говоря, что собственно говоря, у его юриста были проблемы с выработкой окситоцина, значит он не был способен к эмпатии и не мог его качественно защищать. В принципе просто закачать человеку окситоцин недостаточно. Нужно, чтобы он правильно воспринимался рецепторами человека. А при таком тяжелом детстве рецепторы обычно блокируются. Причем здесь на самом деле мы не выявили пока никакой взаимосвязи между количеством, скажем, сложных моментов в детстве, продолжительности их. Есть просто более устойчивые видимо психологические и менее устойчивые люди. Ну, может быть, свою роль сыграло наличие хоть какого-то, скажем, близкого человека. Может быть, там, в семье, где было насилие со стороны родителей, была такая бабушка, которая о них заботилась, пусть и раз в год. Окситоцин отвечает за положительные переживания положительных поведенческих моделей. С другой стороны где-то в возрасте 10-12 лет система вот этой окситоцидной выработки и восприятие рецепторов, она как-то сегментируется. Дальше на нее повлиять уже достаточно сложно. Мы знаем случаи поразительной устойчивости окситоциновой. И до сих пор мы не знаем, чем они объясняются. Но, кстати говоря, психопаты тоже разные. Некоторые просто уроды и ведут себя гадко, а некоторые способны к убийству. Это нелегко выявить. — Спасибо, профессор Пол. Зовут меня Катерина. Я, собственно, работаю в человеческой организации. Хотелось узнать проводили ли вы какие-то исследования среди детей, потому что мы все понимаем, что очень трудно иногда детям объяснить, что бить другого ребенка ведерком по голове это не очень хорошо. У них свое восприятие морали и аморального поведения. Как там механика работает? Она та же, что у взрослых или нет? Спасибо. ПОЛ ЗАК: Спасибо, Катерина. Еще один прекрасный вопрос. На самом деле мы почти не изучали детей. В частности, потому что кроме полураспада окситоцина очень короткий, ну и вообще дети шприцы не любят. Мне кажется, что в младшем возрасте дети привыкают не доверять людям. Ну, и, собственно, вы сами их этому учили. Маме, папе верим, бабушке с дедушкой верим, а вот этому подозрительному дяде в торговом центре никогда. Ну, и я думаю, в возрасте 6-7 лет у детей появляется уже способность ставить себя на место другого человека, то есть начинается закладываться первые кирпичики эмпатии. Ну и как раз в ходе социализации складывается понимание правильного, неправильного, морального, аморального поведения. А потом начинается пубертат. Мальчиков бьет по голове тестостероновой кувалдой и поэтому в их случае окситоциновый механизм начинает работать немножко по-другому. Ну, а в случае девочек этого не происходит, поэтому они больше склонны к состраданию, к пониманию. Хотя поведение женщины достаточно сильно может зависеть от менструального цикла. Там тоже будут своеобразные окситоциновые качели. На самом деле уровень тестостерона у мужчины, скажем, будет понижаться, если ваша команда проиграет футбольный матч и будет повышаться, если вы придете на матч даже по шахматам. Мы вот написали книжку как раз для того, чтобы проиллюстрировать массу этих совершенно неосознаваемых нами психологических и биохимических механизмов. В первую очередь в расчете на то, что люди будут понимать, как предопределено их поведение и будут спокойней относиться к поведению других людей. Не будут совершать фундаментальную ошибку атрибуции, которая состоит в том, что если человек неправильно поступил по отношению к вам прямо сейчас, и значит, что он урод на всю оставшуюся жизнь. Возможно, просто у него в жизни что-то произошло. Вместо того, чтобы сразу ответить ему той же черной монетой, нужно сначала попытаться представить, что с человеком могло произойти, поставить себя на его место. Ну, и сами вспомните, что когда вы не знаю, детей ставите в угол, вместо того, чтобы разобраться в том, что же там произошло, вы просто выгоняете и говорите, я не хочу, чтоб ты находился в моем пространстве. Стой в углу. Хотя на самом деле это совершенно контрпродуктивно. Именно поэтому мы с дочерью давным-давно договорились, что если она поведет себя неправильно, я ее зову, она садится ко мне на колени, я пытаюсь ее успокоить. — У меня на самом деле два вопроса. То, что Вы произвели этот эксперимент и открыли это соединение, это очень важный, конечно, шаг. Но на самом деле науке давно известно, что человек это социальное животное и на самом деле мы развиваемся в каких-то определенных условиях с определенной генетикой, то есть подвержены с одной стороны генетике, с другой стороны социуму. Во многом наши все действия предопределены. И то, что вы произвели это как бы следствие всей этой глобальной теории того, что человек находится в жесткой системе определенных условий. Второй вопрос. На самом деле западное общество находится в глубоком кризисе и в эру интернета глобализации происходит лишь усугубление этих процессов и уровень самоубийств в западном обществе на самом деле намного выше, чем у плановой Гвинеи, где люди продолжают жить общинным строем. И что вы предлагаете на основе всего того исследования, которое вы провели. Какое решение — больше сидеть в социальных сетях или больше тусить с друзьями и таким образом добиваться успеха. В чем ультимативное решение всей этой теории? ПОЛ ЗАК: Хорошие вопросы. Первый вопрос о пользе неропсихологии. Ну, можно, конечно, сказать, что мы — социальные животные и наш мозг отвечает за наше моральное или аморальное поведение. Ну, да, безусловно, это, в общем, всем известный факт. Нам гораздо интересней узнать конкретные механизмы предопределяющие конкретный механизм поведения. Нам интересно узнать, как вот этот рубильник, если хотите, моральности, аморальности двигать в разных направлениях. Мы в своей книге описываем еще один эксперимент. Мы на самом деле проводить ряд экспериментов в развитых странах просто не можем, потому что интернет у всех есть. Мы посмотрели, как себя ведут люди в интернете, при том, что интернет проводится в интернет-киоски в достаточно диких деревнях на трех разных континентах. И выясняется, что люди, которые пользуются интернетом, но при этом нормальные крестьяне. Поэтому они заходят в интернет, пользуясь там почтой, и смотрят погоду, потому что им урожай собирать. Вот они при этом проявляют большую склонность к каким-то социальным проявлениям. Они чаще вызываются делать какую-то необязательную работу. У них меньше проблем в вообще социальном взаимодействии. Вообще нейрологические исследования показывают, что чем чаще впрыскивается окситоцин, тем ниже порог для того, чтобы окситоциновый механизм вообще срабатывал. Ну, я понимаю все это и именно поэтому и работаю над собой. Принуждаю себя, если хотите, к большему спектру социальных взаимодействий. На мой взгляд, интернет не может быть заменителем социальных контактов. И больше того, было бы глупо давать всем общий рецепт пять твитов в день. Я понимаю, что люди разные. Есть люди очень робкие, социально тревожные. Если это нам всем, не знаю, тяжело вам сейчас с другими людьми — сидите в Твиттере, это тоже полезно. Ну, кстати говоря, таким замкнутым людям опять же полезно завести собаку, в отношениях с собакой точно так же генерируется окситоцин. В принципе, есть же масса различных социальных ситуаций. Можно и с друзьями встречаться и в клуб ходить, участвовать в каких-то добровольческих проектах. Если вам все это неинтересно — заведите домашнее животное. Потому что это все равно фундаментально одинаковый механизм. — Здравствуйте. Меня зовут Марина Мухлинец. Я специалист в области управления персоналом и сертифицированный практик в области нейролингвистики. Вы здесь говорили о том, что люди подвергшиеся насилию в раннем возрасте или в среднем возрасте, да, они в меньшей степени вырабатывают окситоцин, либо теряют способность к его выработке. В нейролингвистике есть несколько методов, которые работают с фобиями и страхами, которые являются причиной, как мне кажется, снижения уровня выработки окситоцина. Кроме того, налаживание социальных контактов, построение системы взаимодействия с людьми. Очень хорошо освещается в науке гештальт-терапевтами. Скажите, пожалуйста, исследовали ли вы уровень влияния тех или иных техник и технологий на уровень выработки окситоцина и, вообще, что вы думаете об этом? Спасибо. ПОЛ ЗАК: На самом деле не было подобных исследований. Хороший вопрос задаете. В принципе, у нас в книге целая глава посвящена клиническим исследованиям. Пока однозначных исследований в этой области не было, в частности в области НЛП. Но есть ощущение, что должна быть, конечно, взаимосвязь. Я вот, был на каком-то психиатрическом конвенте. Ну и на меня чуть ли не набросились психотерапевты. Стали говорить: «Дайте нам пару бутылочек окситоцина. Он очень нам нужен для нашей работы». Секундочку, если вы хорошие психотерапевты, у вас должны быть нормальные мягкие методики воздействия. Я в первую очередь верю в то, что нужно самому учиться, нужно тренировать, дрессировать свой собственный мозг. Хотя есть энное количество пациентов, в случае которых обосновано и необходимо фармацевтическое воздействие. Ну, мы знаем, что ряд лекарств стимулирует генерирование окситоцина и серотонина и ряд других гормонов. — Добрый вечер. Меня зовут Александр. Во-первых, спасибо за интересную познавательную лекцию. У меня на часть вопроса моего уже был ответ. Значит, вторая часть вопроса заключается в том, вот все исследования, которые у вас проводились уже, они в том или ином виде социальную составляющую задействуют, в том числе у меня был вопрос про отсутствие личного контакта, например, просмотр кинофильмов или видео, был приведен пример про просмотр видео в социальных сетях. Собственно, второй вопрос соответственно, про контакт с некоторым наследием культурным, музыкальные произведения и произведения живописного искусства, вот проводились ли такие исследования и есть ли какое-то об этом мнение? Спасибо. ПОЛ ЗАК: Слушайте, классный вопрос. Есть фрагментарные данные, которые подсказывают нам, что в принципе музыка и пение способствует выработке окситоцина, действительно талантливые произведения искусства имеют более мощный эффект. Еще больший эффект имеют фильмы. Но, в принципе шедевры литературные, шедевры изобразительного искусства, они все достаточно мощно воздействуют на нас. Они нас помещают в некий актуальный для нас нарратив. Я думаю, что в ближайшие шесть месяцев мы не будет знать наверняка, как работает эта взаимосвязь, насколько она сильна. В общем и целом мне кажется, что уже достаточно оснований поддерживать искусство, литературу, просто из каких-то социальных даже соображений. Пользуясь моментом скажу, что с огромным уважением отношусь к российской культуре, к российской литературе и балету. И вообще чувство прекрасного, безусловно, играет свою роль в выработке окситоцина. — Спасибо, Пол. Меня зовут Анна и я хотела у вас узнать ответ на следующий вопрос. Я впервые услышала об окситоцине, когда я читала руководство по подготовке к родам. И там этот гормон описывался как гормон, который запускает схватки. И у меня сейчас очень тяжело как-то в голове совмещается события. Вот, ваш рассказ о том, что это некоторая молекула, которая вызывает приятные эмоции и вот хочется обнять всех и мои ощущения, и я думаю, что это у многих такие ощущения, во время схваток, когда это сильная боль и в целом никого обнимать совершенно не хочется. Неужели это все один гормон? Спасибо. ПОЛ ЗАК: Отличный опять же нейропсихологический вопрос. Во-первых, это гормон, то есть он генерируется во вне мозга, но есть нейротрансмиттеры, действующие уже внутри мозга. Впрыск его координирует, то есть нейротрансмиттеры самого гормона. В части у нас поэтому, в общем-то, первое время были проблемы, потому что мы знали стандартные способы впрыскивания окситоцина, а именно роды, как-то это все проводить в лаборатории можно было, но как-то нам показалось, что лучше какой-то более изящный способ найти. При всем, при этом человеческие гормоны обычно оказываются многофункциональные в зависимости от ситуации, то есть от рецепторов, которые задействованы, они будут иметь разные функции. Кстати говоря, молекула эта впервые появилась в предках современных рыб 400 млн лет назад. Тогда отвечала за сексуальную репродукцию, за воспроизводство. Ну, и очень любопытно окситоцин работал. С одной стороны он притягивает вас к другим рыбам, а с другой стороны вас съедят. Дальше среди млекопитающих уже эта система эволюционировала, и стал понемногу окситоцин отвечать уже также и за заботу о потомстве. В человеческом мозгу есть дополнительные рецепторы, которые уже позволяют окситоцину влиять на наше настроение, на наши отношения с незнакомцами. Ну, я не знаю, некоторые люди дают имена своим машинам. Это же абсурд, казалось бы. Но это значит, что мы выстраиваем некую эмоциональную взаимосвязь с этим устройством на четырех колесах. ВЕДУЩИЙ: Спасибо, Пол. Ты знаешь, у нас последний вопрос сейчас будет. А потом мы тебя, наверное, отпустим. — Огромное вам спасибо. Аминьев Эварист, центральный суд высокотехнологичной психологии. Огромное вам спасибо за практически революционную лекцию для России, поскольку в России психобиология почти запрещенная наука даже сегодня. Многие из вопросов, которые здесь стояли, связь интроверсии, экстраверсии с биохимической индивидуальностью или вопросы об антропрометрических маркерах эмпатии или о биохимическом контроле реальной эффективности тренингов или психотерапии, они почти запрещены в России для исследований. У меня несколько вопросов персональных. Вы брали кровь из вены. Поэтому делали ли вы параллельно масиндометрию для анализа пектидов. Второе — раз брали кровь из вены, значит могли делать ПЦР диагностику. Были ли ПЦР исследования на маркеры генетические? И третий вопрос. Это индивидуальная чувствительность к окситоцину. Поскольку мы знаем, мы простой вариант, мы вкачиваем кальций, а кальций не усваивается. То есть одними людьми он может усваиваться хорошо. Другими не усваивается. Вопросов слишком много. Еще раз огромное спасибо за лекцию. ПОЛ ЗАК: Спасибо за профессиональные вопросы. Действительно интересные вопросы насчет рецепторов. Есть технология, собственно, использования радиометок как раз для контроля того, что происходит с рецепторами. Пока она, правда, не применялась к людям. При этом вариация среди животных огромная и мы рассчитываем, что подобным же образом будут реагировать и люди. Ну, при этом известно 250 нуклеотидных полиморфизмов. Да мы не очень пока понимаем, как они устроены. Понимаем, что некоторые вариации отвечают, характеризуются большим уровнем эмпатии. Мы сейчас ведем исследования в этой области, но пока четкого понимания вопросов нет. Нам по-хорошему нужно провести такой полноценный анализ вообще обработки окситоцина, ну а также специализацию различных окситоциновых рецепторов в мозге и теле человека. Тем более, что в кишечнике тоже есть. Есть такое выражение — внутреннее чутье. И это не случайное выражение. Действительно, огромное количество рецепторов находится именно там — внутри в кишечнике человека. Собственно, у нас есть ролик, который как раз показывает различные участки тела, в которых сосредоточено большее количество рецепторов. Ну, больше того, нам, конечно, интересно как все это можно использовать, все эти находки и в индивидуальном и в организационном уже разрезе и какие важно общесоциологические выводы делать. При всем при этом мы, конечно, первые исследования в журнале Nature опубликовали в 2005 году. Тогда впервые написано было о том, чем мы занимались. Но, это было всего 7 лет назад. С научной точки зрения небольшой срок. На сегодняшний день аналогичными исследованиями по всему миру занимается, может быть 6-8 лабораторий. Я думаю, лет через 5-6 мы уже будем знать гораздо больше, чем сейчас. Я спокоен, потому что на мой срок еще исследований хватит. Ну, что же. Спасибо вам большое за внимание. Было с вами очень приятно общаться. Ну, и надеюсь, мы с вами встретимся лично когда-нибудь. digitaloctober.ru
read more...