Должен родиться гений, который скажет: все неправильно!

Мозг - самое сложное из всего, что мы знаем. Более того, не очень даже понятно, кто кому принадлежит: мозг нам или мы - ему. Последнее время пошла такая чуть ли не мода - но еще не в России, а на Западе - отделять себя от мозга. Говорить: это все не я, это он вытворяет. То есть как бы разрушилась идентификация себя с мозгом, теперь вроде бы не считается, что это одно и то же: мол, личность как бы отдельно, а мозг отдельно. И в этом, к сожалению, что-то есть. Не случайно последнее время опять начал обсуждаться вопрос о свободе воли: существует она или нет. Выясняется, что у нас довольно много всего запрограммировано, т.е. у человека есть не только hardware, физическая составляющая, но и software, некий аналог программного обеспечения. И мозг слишком много решает сам, иногда (меня особенно пугает это "иногда") сообщает нам не только о том, что мы делаем, но и дополнительно посылает сигнал, что мы это делаем добровольно. Такая подлость. А если без шуток, то нельзя не вспомнить Мамардашвили и Пятигорского, которые предлагали отрицательно разобраться с темой субъекта и объекта. То есть вообще вывести это разделение из рассмотрения, ведь границы между субъектом и объектом непонятны, и поэтому, мол, бесполезно разговаривать. Субъект, он одновременно и объект. Это история, восходящая к началам квантовой механики, когда, как известно, оказалось, что наблюдатель является членом научной парадигмы. То есть ученый перестал быть зрителем в зале, который наблюдает, что там объективно происходит на сцене. Он, к сожалению, и сам находится на сцене. В тот момент, когда он со сцены уходит, мы не знаем, что на сцене происходит. То есть это все на тему этого шредингеровского кота, который то ли есть, то ли нет, то ли жив, то ли мертв. Мы просто всегда утешались тем, что это релевантно лишь для микромира, а в нашем большом миру такого не водится. Кажется, такого утешения больше нет. Подробнее: http://kommersant.ru/doc/1634149 Важная вещь, которая нас всех, вообще всех ученых, смущает, это то, что носит название qualia или first person experience - то бишь личное: горячее нечто или не горячее объективно - это измерит прибор, а вот то, что оно для меня горячее, сладкое, вкусное - это все личный опыт, который носит название qualia. Вот с этим неприятно. Потому что мое qualia с вашим qualia ну никаким образом нет способа сопоставить. От того, что мы скажем: у этого такая-то температура или такой-то цвет, выберем какие-то объективные критерии, длину волны, прочие такие штуки, - от этого ситуация легче не станет. Потому что ни я к вам вовнутрь не могу залезть, в смысле сенсорном, ни вы ко мне. А уж тем более мы не можем залезть ни в каких животных, и мы понятия не имеем, есть ли у них вообще такая вещь, как qualia. И когда мы начинаем говорить о вещах такого уровня, то встает вопрос о сознании. А что это такое - никто не знает. И если, предположим, фея приходит и говорит: все для тебя сделаю, скажи только, чего хочешь. И я ей говорю: вот, хочу изучать сознание с помощью техники, которая у меня и так есть, уже купила, она стоит, но чтобы я это сознание могла поймать в мозгу. Она мне говорит: все исполню, только скажи, что ты хочешь там увидеть, чтобы ты после этого сказала, что это сознание и есть. Тут все заканчивается. Потому что не за что ухватить. Понимаете, я на любое проявление могу сказать: а это у вас память была, а это у вас ассоциации были, а это у вас внимание было. А вы мне скажете: а сознание-то где? Я скажу: понятия не имею, я даже вообще не знаю, есть оно или нет. Ведь даже на вербальном уровне непонятно, что это такое. Если мы начнем слово "сознание" переводить на другие языки, что полезно, то мы столкнемся с тем, что неизвестно, какой вариант перевода выбрать. "Сознание" можно перевести как consciousness, это будет одна история, как reflexivity - это другая, как mind - третья. И так далее. Скажем, если мы начнем противопоставлять сознание и подсознание, это один сюжет. Другой - противопоставлять тому состоянию, что под наркозом, или во сне. Это я к тому, что это подозрительное явление попадает в несколько оппозиций. А ведь по традиции сознание - это главное, что нас отличает от всех других существ. И никто не знает, что это такое. Вот за что ни схватишься, оно начинает рассыпаться. Это просто мы вошли в такой период, я бы сказала, парадигматического какого-то перелома. То есть вообще представление об объективности, о научных принципах - оно как-то начинает разъезжаться. Это происходит уже некоторое количество лет. Но нарастает. Ну вот, скажем, принципы, которые в науке всегда считались одними из главных: повторяемость эксперимента и статистическая значимость. Вот идем в мозг, да. Какая повторяемость, к чертовой матери? Вот вы меня сегодня засовываете в томограф. И я, заметим, честно себя веду. А это не факт: я могу и врать. Я делаю то задание, которое меня просят, ментальное, или, наоборот, не делаю, - проверить невозможно. Но, предположим, я честная девушка и веду себя как положено. И выполняю что-нибудь, не знаю, спрягаю там какие-нибудь глаголы. А вам же нужна статистика, значит, вы меня просите: вы еще придите в среду и в пятницу. А к среде я уже нашла алгоритм, как мне это делать лучше. Или, там, короче, или не так занудно - неважно. Это значит, что в следующий раз, когда я тоже как честная девушка себя буду вести, и все то же самое вы будете фиксировать, я буду делать другую работу. И скажем, когда вы будете смотреть на мою мозговую картинку в понедельник и в среду, вы будете видеть разные изображения. Хотя я себя веду честно, только я нашла short cut, короткую дорогу, так сказать, я нашла более экономное решение. А если вы меня будете тридцать раз спрашивать, я ваше задание наизусть выучу и в это время буду думать о своем. Хорошо, решаете вы, тогда мы соберем нужную статистику другим способом, а именно: будем проверять, к примеру, 38 человек. Среди этих 38 будут 5 академиков, 8 алкоголиков, 2 академика совпадут с 2 алкоголиками, будут 3 безумных тетки... Никаких статистически достоверных данных вы не получите, нет двух мозгов одинаковых! Значит, повторяемость мы не можем обеспечить. И статистику не можем. Поэтому все больше серьезных ученых открыто говорят о том, что надо изучать отдельные случаи, case studies. Очень трудно порой даже задание корректно поставить, не говоря уж о том, чтобы получить информацию, которая бы однозначно трактовалась. Недавно, вот прямо конкретный случай - у нас с Институтом мозга совместная исследовательская работа идет уже много лет, и сейчас вроде бы получились результаты. И что? Просто нет единой интерпретации. Я на них смотрю и понимаю, что проинтерпретировать не могу. Потому что я говорю: скажите, пожалуйста, а почему здесь играет слуховая зона коры, учитывая, что задание предъявлялось зрительно? Они мне, - а все специалисты, там невежд нету в компании, которая это обсуждала, - они говорят: ну, он, наверное, произносит это внутренне, и вот у него... Ну, знаете, так можно трактовать все, что хочешь. Я говорю: а эта зона почему работает? - А, наверное, это на всякий случай, как бы, ну, такая сторожевая зона, там сторож стоит, который отсматривает, все ли в порядке. В общем, я к чему это говорю? К тому, что существует возможность трактовки одного и того же не только с разных научных позиций, но и я сама могу на это с этого боку поглядеть, а могу и с другого. Такая вот объективная необъективность ситуации. Парадоксальным образом с нарастанием мощности техники ситуация у нас ухудшается. У нас переизбыток информации. Мы не знаем, что с этим делать. Ну, хорошо, вот представим себе, что мне дарят прибор, с помощью которого я могу увидеть каждый нейрон. А что мне делать с этой информацией? Их 150 миллиардов. На кой черт мне нужна информация о каждом нейроне? Что я с ней буду делать? То есть получается, что чем более мощный прибор, тем мне же хуже. Потому что, когда там 100 лет назад работали с пациентами, обследовали пациентов, у которых повреждена такая-то зона мозга, это была более-менее ясная ситуация: вот этот кусок вынули, и у него пропали глаголы. А теперь вот этот кусок вынули, и вот у него дискурс не получается. Был такой гениальный невролог и мыслитель - Хьюлиус Джексон. Он работал в конце XIX века - в самом начале XX-го. Его идея сводилась к следующему: не нужно отождествлять утрату какой-то функции в мозгу, что мы наблюдаем в клинике, с тем, что эта часть мозга заведует этим делом. И клинические данные по всему миру, к сожалению, каждый день дают миллионы примеров того, что это правда. Нужно моделировать понимание, это же главная функция интеллекта - что "я понял". А вот что значит "я понял"? Нет для этого никакого алгоритма. Из того, что человек себя ведет адекватно, не следует, что он понял. Об этом много пишут. Скажем, Роджер Пенроуз об этом прямо пишет, что моделировать человеческий интеллект никогда не получится, потому что не все в мозгу вычисления. И когда речь идет о когнитивных процессах высокого уровня, то встает вопрос о понимании, а значит, об алгоритмах понимания. И мы про это ничего не знаем. Если резюмировать все сказанное, то оно сводится к тому, что мы явно зашли в какой-то парадигмальный, я бы даже сказала, философский тупик. Есть горы знаний, они каждый день валят десятками тонн. Прочесть нельзя, не то, что осмыслить. И что толку? Куда и как втянуть эти знания? Исследования становятся все более дорогими, приборы стоят десятки миллионов долларов. То есть это дорогое дело. Но как справиться с этой информацией? Ведь если увидеть каждый нейрон, так от этого вообще пулю в лоб себе пускать надо, что с этим делать-то? Я не предлагаю всем бросить этим заниматься. Вот, например, мой друг, замечательный ученый Константин Анохин, он совершенно уверен в том, что, к примеру, чтение мыслей - это прямо вот-вот. Я же, хоть вы меня на дыбу вешайте, никогда не поверю в то, что это вообще возможно. Это не вопрос нарастания знаний, я считаю, что это в принципе невозможно. Примерно по той же причине, почему мое "горячо" или "тепло" отличается от чужого "горячо" или "тепло". Потому что это вот эти qualia, это то, что носит название "субъективная реальность", которая не переносится на другой субъект. Анохин же считает, что это вопрос продвижения по естественнонаучной дороге, что мы просто знаем сейчас недостаточно, узнаем больше и прочтем. Я считаю, что мы не прочтем. Потому что это семиотическая история, кроме всего прочего, и я не понимаю, каким образом я могу декодировать такого рода код, даже теоретически. Мы не знаем того языка, что внутри. Ведь даже с нормальной речью, которую мы понимаем, смотрите, сколько этих communication gaps, и мы лишь условно договариваемся, с большими оговорками. При общем языке. А тут-то какой язык, вот как я могу... Понимаете, вот сейчас мы можем только сказать, что в данный момент человек вспоминает музыку. Или в данный момент человек, возможно, считает. Пафос моего вопля пессимистического сводится к тому, что мы не можем сказать, что он считает и что он думает. Содержание не вынимается. Мы можем определить, что сейчас нечто происходит вот в этом поле, в поле математики или в поле слушания музыки, или в поле отрицательных эмоций - то есть задать некое облако. Вот это дело чуть ли не настоящего, уж во всяком случае, ближайшего будущего - самые общие облака такие. Мозг ребенка отличается от мозга взрослого тем, что он строится довольно долго. Это динамическая ситуация. Это не значит, что у взрослых она статическая, потому что, изучая что угодно новое, человек достраивает себе нейронную сеть. Но у ребенка, к тому же, еще не все созрело. Поэтому в шесть лет его мозг - это одно, в шесть с половиной - другое, в шесть и три четверти - третье, и т.д. Наиболее серьезные и высокого ранга отделы вообще в 20 лет еще не созрели, и позже. У младенца мозг потребляет 50% всей энергии организма, а у нас, у взрослых - 25%. Но младенческому мозгу же нужно страшную вещь сделать: ему надо сориентироваться на этой планете, понять основные концепции, что есть начала и концы, что если будешь падать, то упадешь. Существует понятие critical age, или critical period, критический возраст. Это связано с другим понятием, а именно - с пластичностью мозга. Мозг чем моложе, тем пластичней. Это значит, что он способен к обучению. А это значит, что он способен к образованию новых нервных связей, т.е. выстраивает сеть. Что значит "обучиться"? Вот, предположим, я учу ребенка и говорю: вот это называется "вилка". Что в это время происходит? Ребенок смотрит на эту вилку, и ее портрет оказывается у него в задних отделах мозга, где зрительные образы располагаются. Я ему говорю: ты запомни, это "вилка" называется. Из этого следует, что у него портрет этой вилки должен соединиться физически, физико-химически с вот тем местом, где будет слово "вилка". Когда я на следующий день приду, положу перед ним много разных объектов и спрошу: где вилка?, - он должен будет восстановить эту дорогу. Чтобы не заросла народная тропа между портретом вилки и словом "вилка", нужно либо иметь хорошую память, то есть родиться удачно, либо долго по этой тропинке ходить. Скажем, как с нами происходит, когда мы начинаем уже в более взрослом возрасте учить иностранные языки. По многу раз учить надо. Если только не повезло и ты не хватаешь с первого раза. То есть это в физическом смысле прорубание дорожки между этим и тем. Так вот это прорубливание дорожки происходит максимально эффективно в молодом возрасте, когда мозг для того специально и предназначен, чтобы все выучивать. И сам себя строить. Мозг же физически сам выстраивается. Он не только растет, как ему говорит генетика, он выстраивается так или иначе в зависимости от того, куда он попал. Из того, что что-то в мозгу не работает, поскольку, скажем, ранение произошло, не следует, что оно за это и отвечает. Знаете, там все за все отвечает - там сложнейшая сеть. Там одновременно специализация, в смысле разделения труда, и есть, и нет. Вот такой сложный объект. Ну, вот пример, который я часто привожу студентам: если зоны Брока и Вернике не работают, то у человека речи нет. Все понятно - в каждом учебнике написано. Теперь забудем про это на время. А у человека, у ребенка, случилась беда с мозгом, и ему удалили целиком левое полушарие, вместе с Брока и с Вернике - их просто нет физически. Проходит некоторое время, - у кого больше, у кого меньше, - этот ребенок начинает сначала речь понимать, а потом - говорить. Чем он понимает и говорит, если там их нет? Значит, - моя версия такая, метафорическая, - этот мозг, подлый, он на всякий случай всякие ксероксы, слабые, в разные места запихивает. Эти нейроны активизировались, поскольку в мозгу есть такая вещь, как компенсаторная любовь и дружба. То есть дружба между народами и взаимопомощь. И неповрежденные зоны мозга берут на себя функции тех, которые либо вообще утрачены, либо повреждены сильно. Вот так дело обстоит. Конечно, они это делают хуже. Ну, ведь от них и вообще этого не ждал, поэтому лучше хуже. Лучше хуже, чем вообще никак. И это-то опять зависит от пластичности мозга. В некотором смысле (кошмарную вещь скажу), если уж суждено этому человеку вот на такое нарваться, то лучше раньше, пока мозг способен к этому обучению. Самое важное, несмотря на то, что я уже произнесла скептического, это все-таки то, что, во-первых, у нас есть очень мощная техника, которая позволяет неинвазивно, - то есть не резать голову, не ковыряться в ней физически, а здорового человека, не повреждая ничего, не воздействуя ни на что, - отправить в прибор, который покажет, что происходит во время какой-то деятельности. То есть вот приборы, с помощью которых мы можем заглянуть в мозг, они есть. Те, которые делают фотографию, что тоже очень важно, скажем, для медицины, если, упаси Господь, там опухоль какая-нибудь или еще что. То есть они показывают как бы статическое положение дел. А есть функциональное картирование, приборы, которые показывают вам кино. И вы с помощью этого функционального картирования можете сказать, когда человек делает какую-то работу (там часы стоят, естественно, со всех сторон), что в это время в мозгу происходит вот что. То есть это онлайн-глядение в мозг. Второе - что двигаются активно и успешно в направлении того, чтобы соединить несколько методов. Ну, вот, скажем, есть методы, которые очень хороши в смысле разрешения пространственного, то есть чем меньшие окошки мы видим, тем лучше. А есть те, которые очень хороши с точки зрения временных окошек. То есть я быстро, дробно могу это отслеживать. Вот идеал был бы как бы соединить это с тем. Этого если нет сегодня, то будет завтра утром. Это совершенно реальная вещь, и это, конечно, здорово. А вот что не ловится, - и тут должны, мне кажется, аналитические философы выйти на сцену, подумать, как нам быть с этим, - это то, что мы не знаем, что искать. Мы вошли в стадию, когда нужен какой-то парадигмальный прорыв. Должен какой-то гений родиться, который посмотрит на это и скажет: все неправильно. Не то, что делаете, неправильно, а смотрите неправильно. Здесь как бы вообще с другого бока надо смотреть на это. Потому что парадоксальным образом с нарастанием мощности техники ситуация у нас ухудшается. У нас переизбыток информации. И мы не знаем, что с этим делать. Человек, который собирается заниматься исследованием мозга, должен получить мультидисциплинарное образование. Без этого бесполезно приближаться к такой теме, это абсолютно точно. Он должен быть, - неважно, что у него написано в дипломе, - я имею в виду, он должен быть психологом, он должен знать нечто про нейронауки или даже прямо быть оттуда, он, несомненно, должен иметь представление о лингвистике. Не в смысле, что есть существительные и глаголы, а вообще - он должен иметь представление о теории языка, о серьезных вещах про язык. Набор знаний зависит от того, чем этот человек будет заниматься. Вот в последнее время, например, мне самой очень интересно, - если я найду такую возможность, я этим займусь в ближайшее время, - обработка мозгом синтаксиса языка и синтаксиса музыки. Сейчас уже показано, что те же отделы в мозгу, которые обрабатывают языковой синтаксис, обрабатывают сложный - типа Баха - синтаксис музыки. Вот это взаимопроникновение знаний - это именно то, на что нацелен НБИК-центр при Курчатовском институте. Мультидисциплинарное образование, конвергенция науки - не мода, это насущная необходимость. kommersant
read more...

Общество переживаний

Когда возникла теория общества переживаний? Как изменилась логика социального поведения человека? И с какими трудностями сталкиваются люди с внутренней установкой? Об этом рассказывает философ Виталий Куренной. postnauka FAQ: Общество переживаний «Общество переживаний» – это перевод на русский язык немецкого термина «Erlebnisgesellschaft». В английском языке это явление называется «Experience society», на русский язык этот термин также можно перевести как «Общество впечатлений». 1. В 1979 году в Иране произошла революция и шах Мохаммед Реза Пехлеви не смог выполнять свои обязательства перед компанией Mercedes-Benz, которые заключались в том, что он заказал для своих вооруженных сил серию новых военных внедорожников. Поскольку автомобили уже были изготовлены, в Mercedes-Benz не знали, что с ними делать. Маркетологи были уверены, что эти автомобили никогда не смогут продаваться — в силу своего военного назначения. Тем не менее, он был выставлен в германских автосалонах – это был Гелендваген (в современной российской культуре этот автомобиль известен как Гелик) – теперь уже культовый внедорожник компании Mercedes-Benz. Как мы знаем, этот автомобиль до сих пор пользуется популярностью, как в России, так и в Германии. Тем не менее, возникает вопрос, почему люди, особенно в Германии, где прекрасные дороги, автобаны без ограничения скорости, покупают автомобиль, предназначенный для передвижения в тяжелейших условиях бездорожья? Такой простой пример, связанный с изменением потребительских ориентаций, и иллюстрирует ту теорию, которую Герхард Шульце в начале 90-х годов назвал теорией общества переживаний. Schulze G. Die Erlebnisgesellschaft. Kultursoziologie der Gegenwart. 2. Aufl. Frankfurt / New York: Campus Verlag, 2005. 2. Согласно этой концепции в современных развитых странах происходит глубокий процесс трансформации, связанной с изменением, во-первых, потребительских установок современного человека, с другой стороны – со всей логикой социального поведения. Герхард Шульце обозначил эту трансформацию достаточно просто – ориентация сменяется с внешней на внутреннюю. Почему человек покупает Гелендваген? Потому что этот автомобиль удовлетворяет его собственные представления о самом себе и доставляет эмоциональное удовольствие. Тогда как в предшествующую эпоху человек покупал автомобиль для того, чтобы он решал какие-то внешние задачи. К внешней ориентации относятся решение как функциональных задач – например, преодоление бездорожья, так и нефункциональных – демонстрация социального статуса. Как раз мотивация последнего рода сегодня, предположу, и доминирует в нашей стране. Если мы видим в России человека на подобном автомобиле, мы априори не можем сказать, живет он уже согласно логике общества переживаний, либо же живет в старом обществе с внешней ориентацией. Скорее всего, в старом обществе, потому что ориентируется на демонстрацию некого социального статуса, престижа, других символов, которые этот продукт приобрел в постсоветском обществе. Когда мы говори об обществе переживаний, главное – не столько изменение потребительских установок – а изменение всего типа рациональности, регулирующей поведения человека. В таком обществе человек ориентирован на то, чтобы прожить свою жизнь интенсивно, ярко и глубоко. Nussbaum M. Upheavals of Thought: The Intelligence of Emotions. Cambridge University Press, 2003. 3. Из всей предшествующей классической социальной теории мы знаем, что западная цивилизация возникла благодаря, прежде всего, модели отложенной рациональности — согласно реконструкции Вебера так возник капитализм. Но сегодня в силу указанной трансформации люди ориентированы не на достижение отложенных целей, а на максимальную интенсивность своей текущей жизни. «Проживи свою жизнь», — таково новое кредо. Интенсивность этого проживания связана, прежде всего, с эмоциональным внутренним состоянием, то что можно назвать словом «переживание», «впечатление». Трансформации, связанные с этим изменением, очень обширны, они касаются, конечно, изменений финансовой рациональности, например, бум кредитов, безусловно, привязан к такого рода установкам. Кроме того, эта трансформация дает о себе знать в выборе образования и профессии, в мотивах создания семьи, в такой мощной индустрии современного мира, как туризм и путешествия. Людям, живущим в более скромных условиях, может показаться, что это пресыщенные жизнью субъекты, которые не заботятся о каких-то насущных делах, и заняты удовлетворением своей сентиментальной чувствительности. На самом деле это не так. Reddy W. The Navigation of Feeling // A Framework For The History Of Emotions, Cambridge University Press, 2004. 4. Конечно, трансформация жизненных установок возникает только в развитых обществах, но тем не менее, положение человека здесь достаточно сложно – в некоторых случаях, оно даже сложнее, чем у людей с более насущными задачами и с доминирующей внешней ориентацией. Дело в том, что человек с такой внутренней установкой сталкивается с очень специфическими трудностями, которые неизвестны в других типах общества. Во-первых, как правило, такой человек точно не знает, чего он хочет. Это довольно трудно нам понять. Во-вторых, средства, посредством которых он может достичь того, чего он хочет, далеко не очевидны и не всегда работают. Если ваш друг сходил в ресторан и сказал, что это прекрасное и чудное местечко, это совсем не значит, что вы пойдете туда же и гарантированным образом получите те же переживания. Если при установке на внешнее потребление вы идете в McDonalds и получаете то, что хотите, то в рамках внутренней установки, вы, к сожалению, гарантированного результата не добьетесь. И третий момент – даже если вы чего-то добились, вам ещё нужно понять, добились ли вы того, чего хотели. Потому что интерпретировать свои собственные внутренние состояния, собственные переживания достаточно сложно. Для этого в современном обществе существует целая профессиональная группа людей, которая помогает вам это сделать, разного рода критики – ресторанные, музыкальный и так далее. Illouz E. Cold Intimacies: The Making of Emotional Capitalism. Cambridge: Polity Press, 2007. 5. В рамках общества переживаний распространена индивидуалистическая установка. Вы сами являетесь критерием успеха собственного действия. Это не означает, что в этом обществе не существует каких-то сложных структурных образований. Герхард Шульце прекрасно показывает, что например, в Германии можно выделить достаточно крупные группы, которые реализуют некоторые общие стратегии в своей жизни. В Германии специфика таких групп связана, прежде всего, с уровнем образования. Тем не менее, всякий раз предпринимая какие-то действия в этой внутренне-ориентированной логике, вы оказываетесь в зоне риска. Результат в любом случае непредсказуем и это большая проблема с точки зрения рациональности действия. Общество потребления, по отношению к которому мы можем говорить об обществе переживаний, действительно, очень сильно от него отличается. Почему? Потому что как потребительская установка имеет много уровней мотивации – это желание обладать вещью, решить какие-то функциональные задачи – купить более хороший фотоаппарат, телефон, более функциональный, эффективный, с лучшей камерой и так далее. Zelizer V. The Purchase of Intimacy. Princeton University Press, 2005. 6. Немаловажную роль в обществе потребления играет проблема социального статуса. Существует проблема у современного человека каким-то образом обозначать свой социальный статус, путем предъявления определенных стратегий потребления. Низшие слои ориентируются на высшие, стараются им подражать. В таких молодых потребительских обществах, как наше, это очень заметно и очень рельефно. Здесь люди, как правило, склонны демонстрировать уровень потребления, превышающий их реальные возможности и реальное социальное положение. Общество переживаний полностью нарушает эту картину. Это, действительно, выход из общества потребления. Потому что ни внешняя функциональность, например, наращивание внешних габаритов вашего автомобиля, холодильника и так далее — до бесконечности, ни демонстрирование социального статуса, не играют в этой мотивации существенной роли. Главной целью являюсь я сам, человек решает те проблемы, с которыми он сталкивается как персона наедине с самим собой. Пайн Д., Гилмор Д. Х. Экономика впечатлений. Работа - это театр, а каждый бизнес - сцена. М.: Издательский дом «Вильямс», 2005. 7. Можно привести достаточно простой пример проявления общества переживаний, связанный с новейшими протестными движениями в России. Участие в этих событиях имеет необычайно интенсивную эмоциональную окраску. Интернет был заполнен очень эмоциональными описаниями, связанных с участием в этих акциях: как прекрасно там люди провели время, как они пережили новые неожиданные эмоции, связанные с искренность, честностью, достоинством. То есть язык описания этих событий является чисто эмоциональным. А вот попытка подвести эти эмоции под какие-то объективированные, групповые, политические категории наталкивается на большие сложности. Из чего я могу заключить, что та часть людей, которая составляет собственно новое в этих протестных и политических явлениях, они действительно живут в логике, которая близка обществу переживаний. То есть непосредственное эмоциональное переживание, а кстати говоря, любое коллективное действие такого рода — это очень сильный и неожиданный эмоциональный опыт. И этот опыт во многом оказывается важнее, чем долгосрочные рационализированные политические программы, в которые пытаются это явление оформить существующие политические силы, которые в рамках этого общественного явления также, конечно, присутствуют.
read more...

Больше знаний — больше конфликтов

Известный теоретик сетевого общества Клэй Ширки убежден в том, что весь инновационный процесс в истории человечества ведет не столько к миру во всем мире, сколько к изменению и улучшению способов спора и обсуждения информации с каждым новым возникающим медиа. «Теории и практики» публикуют расшифровку его лекции о том, какое значение имеет этот процесс в контексте проникновения технологий в современную жизнь. 9-летняя шотландская девочка из области Аргайл и Бьют Марта Пейн в этом году начала вести блог о еде под названием NeverSeconds. Каждый день она брала с собой в школу фотоаппарат и фотографировала еду. Как это иногда случается, у блога появились десятки читателей, а потом — сотни, а потом — тысячи. Люди следили за тем, как Марта ставит рейтинги школьным обедам, включая мою любимую категорию — «число найденных волос». 15 дней назад она написала сообщение с заголовком «Прощайте». Она сказала: «Мне очень жаль, но сегодня директор вызвал меня из класса и сказал, что мне больше нельзя делать фотографии в столовой. Мне было очень приятно вести этот блог. Спасибо, что читали. Прощайте». Ответная реакция была настолько быстрой, мощной и единодушной, что совет Аргайла и Бьюта в тот же день пошел на попятную и сказал: «Мы бы никогда не подвергли цензуре 9-летнего ребенка». Возникает вопрос: что вообще привело их к мысли, что это сойдет им с рук? Ответ? Вся история человечества до наших дней. Что же происходит, когда информационная среда внезапно начинает распространять множество новых идей? С каждым новым видом медиа циркуляция информации в мире набирает все большие обороты. Это процесс начался не сейчас — мы сталкивались с этим уже несколько раз за прошедшие столетия. Когда был изобретен телеграф, всем было ясно, что это ускорит передачу новостей. Что это влечет за собой? Очевидно, мир во всем мире. Телевидение — медиа, позволяющее не только слышать, но и видеть, буквально видеть то, что происходит в другой точке мира, к чему же должно было привести его распространение? К миру во всем мире. Телефон? Нетрудно догадаться: это тоже знак будущего вселенского мира. Простите, но пока что мира во всем мире я не вижу. Еще нет. Даже когда был изобретен печатный станок, считалось, что это станет средством еще большего увеличения гегемонии католической церкви в Европе. Вместо того, что мы имеем? 95 тезисов Мартина Лютера, Реформацию, протестантизм, а также Тридцатилетнюю войну. Но во всех этих надеждах на мир во всем мире одно было верным: убежденность в том, что распространение большого количества новых идей изменит общество. Что было ошибкой — так это уверенность в том, к чему это все приведет. Чем больше информации витает в воздухе, тем больше появляется тех идей, с которыми можно поспорить. Больше знаний — больше конфликтов. Вот что происходит при расширении медийного пространства. Но при этом, мы оцениваем изобретение печатного станка как нечто положительное в человеческой истории. Ведь без него наше общество не было бы таким, каково оно есть сейчас. Как же так происходит — новое медиа приводит к новым конфликтам, но при этом мы все же думаем, что это хорошо? Ответом, как мне кажется, может послужить вот такая история. В середине XVII века был издан первый в Европе научный журнал, опубликованный на английском языке. Он был создан группой людей, которые называли себя «Невидимый Колледж» — это была группа естествоиспытателей, которые стремились развивать научную дискуссию. Для этого им нужно было сделать две вещи. Во-первых, им нужна была открытость работ друг для друга. Для этого было введено правило, по которому, если ты проводишь эксперимент, ты должен публиковать не только свои убеждения, но и описывать сам процесс. Если ты не скажешь нам, как ты сделал это, мы не поверим тебе. Другой необходимой для них составляющей была скорость. Ученым было важно обмениваться опытом друг с другом без промедлений. В противном случае, дискуссия была бы затруднительной. Печатный станок давал возможность осуществить это, но книга была не самым подходящим способом. Ее создание занимало слишком много времени. Поэтому был создан научный журнал как формат споров и дискуссий между учеными. Научную революцию при этом делал не печатный станок. Научную революцию делали ученые — но они не смогли бы ее осуществить без печатного станка как способа. Что же насчет нас? Что насчет нашего поколения, нашей медийной революции, интернета? В течение десятилетий существовало каноническое решение вопроса — им была схема, которую условно можно назвать «система контроля версий». Это означает, что где-то, на некоем сервере, существует каноническая копия программного обеспечения. Изменить ее могут только те программисты, которым специально было дано право доступа, и им разрешен доступ только к тому разделу, который они могут изменять. При этом схема их действий выглядит как четко структурированная диаграмма. И даже не нужно прилагать усилий, чтобы увидеть то, насколько это похоже на схему политического устройства. Это феодализм: один хозяин, много работников. Так выглядит Microsoft Office или Adobe Photoshop. Корпорация владеет программным обеспечением, программисты приходят и уходят. Но нашелся один программист, который решил, что вся схема может работать иначе. Это был Линус Торвальдс — автор Linux и один из самых известных создателей программ с открытым кодом. Одна из основных идей разработки программ с открытым кодом заключается в том, что каждый может получить доступ к исходному коду программы. Это, конечно же, создает угрозу хаоса, с которой необходимо справиться, для того, чтобы что-нибудь работало. Поэтому большинство работников индустрии долгое время воротили нос от подобных проектов и по-прежнему оставались приверженцами феодальной системы. Спустя 15 лет Линус Торвальдс сказал: «Я думаю, я знаю как создать систему контроля версий для свободных людей». Она получила название Git и имела два принципиальных отличия от традиционной системы контроля версий. Во-первых, она соответствует идее открытого исходного кода. Каждый, кто работает над проектом, всегда имеет доступ к его исходному коду. И, если взглянуть на схемы подобной формы работы, нетрудно заметить, что это гораздо более сложная система взаимоотношений, нежели традиционная. Более сложная — значит более запутанная. Второе нововведение решает эту проблему. Как только программист, используя Git, делает какие-либо важные изменения — создавая новый файл, модифицируя старый, объединяя два файла, программа создает уникальную подпись. Долгая цепочка из цифр и букв — это идентификатор к каждому конкретному изменению, который при этом никак не координируется из центра. Все Git-системы генерируют номера одним и тем же способом, благодаря чему подпись неразрывно и неизменно связана со своим изменением. На практике это выглядит следующим образом: есть программист в Эдинбурге. И, скажем, есть программист в Йоханнесбурге. Они могут оба взять копию одной и той же программы, внести свои изменения, а затем объединить их, даже несмотря на то, что перед этим они и не догадывались о существовании друг друга. Это кооперация без координации. Гигантское изменение. Я говорю вам это все не для того, чтобы убедить вас в том, как это прекрасно — то, что те программисты, которые работают с открытым исходным кодом, сейчас имеют платформу для разработок, соответствующую их убеждениям, — хотя я действительно считаю, что это прекрасно. Я говорю вам это, потому что понимаю, какое это может иметь значение для развития общества в целом. Как только Git дал возможность кооперировать без координации, стали возникать необычайно большие и комплексные сообщества. Например, в графике связей разработчиков Ruby — открытого языка программирования, каждая линия показывает связь между людьми — это уже график людей, а не кода, график человеческого взаимодействия в рамках проекта. Он похож на хаотическую диаграмму — и тем не менее, благодаря новым инструментам все эти люди могут создавать что-то вместе. Я считаю, есть две веские причины полагать, что такой подход можно распространить на демократию в целом и закон в частности. И момент, когда «Невидимая школа» взяла печатный станок и сделала на нем научный журнал, был феноменально важным, но он не гремел на весь мир, он не случился сразу, и он не случился быстро. И если вы хотите найти предпосылки настоящих изменений, нужно искать по краям. И если вы зайдете на GitHub, то увидите миллионы и миллионы проектов, подавляющее большинство которых — код, но если поискать по окраинам, вы заметите и людей, которые экспериментируют с политическим применением подобной системы. Кто-то выложил все дипломатические телеграммы из WikiLeaks вместе с программами для их расшифровки и обработки, включая мою любимую программу, которая находит хайку в прозе Государственного департамента. Сенат Нью-Йорка запустил проект под названием «Открытое законодательство» — тоже на гитхабе и тоже из-за его гибкости и простоты обновления. Вы можете выбрать своего сенатора и посмотреть список законопроектов, которые он поддержал. Некто под ником Divegeek выложил законы штата Юта — причем просто для распространения, а с учетом очень интересной возможности, которая может улучшить развитие законодательства. Кто-то создал проект во время прошлогодних дебатов в Сенате по поводу авторского права, сказав: «Очень странно, что Голливуду добраться до канадских сенаторов проще, чем канадским гражданам. Почему бы не использовать гитхаб и не показать им, как мог бы выглядеть законопроект за авторством народа?». Ни одна демократия в мире не предоставляет такой возможности, ни в отношении законопроектов, ни в отношении бюджета, несмотря на то, что эти вещи делаются с нашего согласия и за наши деньги. Сейчас мне хотелось бы вам сказать, что программисты, работающие с открытым кодом, разработали недорогой, широкомасштабный метод совместной работы, соответствующий идеалам демократии; я хотел бы сказать вам, что так как это существует, изменения неизбежны. Но это не так. Часть проблемы заключается в недостатке информации и в том, что те люди, которые занимаются законами, крайне редко пересекаются с таким явлением, как тот же GitHub. Еще одной проблемой, безусловно, является власть. Те, кто стремится добиться участия в законодательном процессе, не имеют законодательной власти, а те, кто ею владеет, вовсе не стремятся к подобным экспериментам. Конечно, они экспериментируют к открытостью. В мире не существует демократии, которая не стремилась бы быть прозрачной, но прозрачность — это открытость только в одном направлении, и передача части управления при отсутствии доступа к главным его рычагам никогда не было коренным обещанием, даваемым демократическим государством своим гражданам. Так что подумайте вот о чем. Записи Марты Пейн стали доступны публике благодаря технологии, но удержать их на месте помогла политическая воля. Ожидание со стороны людей того, что Марту не подвергнут цензуре. Вот в каком состоянии находятся наши инструменты взаимодействия. Они есть. Мы их видели. Все работает. Будем ли использовать? Будем ли применять здесь то, что работает там? Томас Элиот писал: «Одна из самых важных вещей, которая может случиться с культурой, это обретение новой формы прозы». Я согласен, если заменить «прозу» на «спор». С культурой происходят удивительные вещи, если она получает новую форму для обсуждений и дискуссий: суд присяжных, голосование, экспертиза, и теперь это. Новая форма споров появилась в нашем поколении — точнее, всего за последние 10 лет. Большая, распределенная, дешевая и совместимая с идеалами демократии. Вопрос в том, оставим ли мы ее одним программистам? Или же попытаемся применить на благо общества в целом? theoryandpractice
read more...

Как книги шпионят за читателями

The Wall Street Journal опубликовал важную аналитическую статью, в которой объясняется, что отношения издателей и читателей радикально меняются: теперь не только вы читаете книгу, но и она за вами шпионит — и докладывает о ваших предпочтениях куда следует. В среднем обычный человек прочитывает последнюю книгу трилогии Сюзан Коллинз «Голодные игры» на ридере Kobo за семь часов — примерно по 57 страниц в час. Примерно 18000 читателей, пользующихся Kindle, выделили для себя одну и ту же фразу из второй книги серии: «Потому что иногда с людьми что-то начинает происходить — и они оказываются не готовы к этому». А на барнс-энд-ноублзовском Nook первое, что большинство читателей делают, закончив первую книгу «Голодных игр» — загружают следующую. Раньше у издателей и авторов не было способа узнать, что происходит с книгой после покупки — когда она остается один на один с читателем. То ли он бросит ее после трех страниц, то ли закончит ее в один присест? Пропускают ли большинство читателей предисловие — или читают тщательно, подчеркивая особо впечатлившие абзацы и корябая заметки на полях? Теперь, однако, электронные книги дают возможность заглянуть за угол — что происходит за цифрами продаж: как именно читатели читают купленные книги. Веками чтение было процессом одиночным, частным, интимным, это был акт приватного обмена между читателем и словами на странице. Но появление электронных книг обеспечило фундаментальный сдвиг в способе чтения — в том, как мы всматриваемся в книгу, сколько времени мы тратим на нее. Книжные приложения для планшетов типа айпэда и Kindle Fire регистрируют, сколько раз читатели открыли приложение и сколько времени они читали. И вот продавцы с издателями с интересом всматриваются в эти данные; они подглядывают за своими клиентами. Вся прочая индустрия развлечений давно уже тестирует и измеряет вкусы и привычки своих клиентов — издатели в этом смысле сильно отстали. Раньше о степени читательского удовлетворения можно было судить по результатам продаж и рецензиям — то есть уже после того, как книга вышла; прогнозировать хит на основании этих данных было невозможно. Теперь компании активно изучают читательское поведение. По данным с Nook можно понять, насколько далеко читатели заходят в чтении тех или иных книг, как быстро они читают, насколько они увлечены содержанием — причем в зависимости от жанра книги. На основе этих данных издатели смогут создавать именно те книги, которые лучше держат внимание читателей. Это так называемая глубокая аналитика. Например, пользователи Nook, которые купили первую книгу в популярных сериях вроде «Пятьдесят оттенков серого», обычно продираются через все прочие книги серии — как будто все они составляют один роман. На основе данных, полученных по наблюдениям за клиентами Barnes & Nobles, выяснилось, что книги в жанре нон-фикшн обычно читаются не подряд и неравномерно, тогда как романы обычно читают последовательно, с начала до конца; и что книги нон-фикшн, особенно длинные, обычно бросают читать раньше. Любители научной фантастики, любовного романа и детективов часто читают больше книг с большей скоростью, чем читатели «высокой литературы», и заканчивают большинство начатых книг. Читатели художественной прозы чаще бросают чтение и мечутся от одной книги к другой. В зависимости от этих данных меняется и стратегия продаж электронных книг, распространяемых через ридеры. Хозяева Nook говорят, что раз их читатели обычно бросают длинные нон-фикшны, компания ищет способы вовлечь читателей в нон-фикшн и крупноформатную журналистику. Именно поэтому они решили запустить «Nook Snaps» — короткие тематические выпуски, посвященные самым разным материям — от того, как сбросить вес, до движения Occupy Wall Street. То, что теперь можно уловить момент, когда читателю надоедает книжка, позволяет издателям создавать цифровые книги «улучшенного типа» — в которых может появиться видео или ссылка на интернет-сайт или еще нечто мультимедийное. Главное, что интересует издателей, — в какой момент наступает момент, когда читатель откладывает книгу, — и что нужно сделать, чтобы предотвратить это? «Если мы поможем авторам создавать лучшие книги, чем они это делают сейчас, выиграют от этого все». Некоторые авторы приветствуют это начинание. Романист Скотт Туроу говорит, что ему давно хотелось, чтобы индустрия занялась исследованиями поведения своих клиентов. «У меня был спор с одним из моих издателей — и когда я сказал: «Я уже столько лет у вас издаюсь — а вы до сих пор не знаете, кто покупает мои книжки», он сказал: «Ну так никто в издательствах этого не знает». Я бы не прочь получать информацию о том, чего я сам не понимаю — например, что книжка слишком длиная и сокращения следует осуществлять более безжалостно». Другие, напротив, опасаются того, что такой подход, связанный с мониторингом клиентских данных, негативно скажется на настоящих творцах «большой литературы». «Штука в том, что книга может быть причудливой, она может быть той длины, которая соответствует замыслу автора, и это то, к чему читатель не должен иметь никакого отношения, — говорит Джонатан Галасси, издатель из Farrar, Straus & Giroux. — Мало ли что кто-то там не дочитал «Войну и мир» — что ж нам теперь, роман, что ли, сокращать?» (Продолжение следует). Афиша
read more...

Десять свойств будущего

Лектор рассказывает о десяти свойствах будущего, которые придется учитывать, в том числе и компаниям в их коммуникации с клиентами. Среди них — неожиданность последствий действий, потребность в возможности выбора, новый формат дружбы, новая «валюта» и многое другое.

read more...

Why Digital Talent Doesn’t Want To Work At Your Company

Some digital companies are hiring--and in fact are in hot competition for certain types of employees. But you don't have to be Google to attract top-tier talent.
Why doesn't digital talent want to work at your company? It’s not because you’re a consumer packaged goods company, rather than Google. It’s not because you’re in Ohio instead of Silicon Valley. It’s not because your salaries are too low, or because you don’t offer free food and laundry services.
It’s because you’re not providing them the right opportunity. The talent you want would be happy to work in an un-air-conditioned garage in New Mexico if it meant the chance to change the world.
This, the opportunity to do great things, to make a real difference, is what drives most digital talent--whether they’re developers, designers, producers, marketers or business folks.
Most companies don’t offer this, so they skip your company and work somewhere that’s more innovative and exciting. End of story. But the good news is that you can offer them something exciting and great. The promise of changing a giant, behind-the-times organization into an Internet-savvy business is an incredibly exciting challenge and a big way for ambitious people to make an impact.
But it takes more than lip service to make the sale. Job candidates and new hires with digital chops must truly believe in the company’s dedication to digital transformation and they must see that they are empowered to make this change. Trouble is, many big businesses aren’t structured to deliver on this type of opportunity. The attributes of a soul-crushing, Sisyphean, anti-digital workplace run deep.

Digital talent won’t want to work at your company if:

Every element of their work will be pored over by multiple layers of bureaucracy. Even if that’s how the rest of the company operates, it can’t spill into the digital department. In a technology environment, new products and businesses spring up daily and a new endeavor can go from conception to launch in a matter of months. Reining in the momentum will be read as inaction and a clear signal the company isn’t willing to grasp the new way of the world.
Mediocre is good enough. While clocking out at 5 p.m. is attractive to some, it will discourage digital talent. They want to be expected to do something great. They want to be pushed. They care about their work. Their leadership, and those they rely on to get things done, must match their appetite for success.
Trial and error is condemned. The freedom to try out new ideas allows employees to take initiative, make decisions, and learn from their mistakes. It also demonstrates an attractive and inspiring entrepreneurial spirit.
Your company is structured so it takes a lifetime to get to the top, and as such there are no digital experts in company-wide leadership positions. Digital talent--often in their 20s and 30s--need to see a clear path for uninhibited career development that’s based on merit, not years spent, and that’s beyond the confines of the digital department. If they don’t, they won’t see a reason to stay with the company in the long term.
Your offices are cold, impersonal and downright stodgy. It may sound like it conflicts with the “you don’t need to be in Silicon Valley point,” but appreciate the nuance. A traditional office layout is designed to communicate power among certain individuals and barriers between departments. This does not support the collaborative ethos which is intrinsic to the web. Companies should do everything possible to provide the digital team friendlier, open office space. A location in a hip, young neighborhood (which surely exists in every mid- to large-sized city) is also a big plus.
When all of these digital-talent deterring points are addressed, company leadership has effectively and proactively demonstrated the company’s dedication to a digital transformation. It is at this time that their words, a broadly communicatedhttp://www.blogger.com/img/blank.gif firm stance on the significance of the company’s digital goals, will make the most impact. Without this conspicuous top-down support, politics in the organization or simply one influential disbeliever can hinder the effort, limit the extent of digital integration possible, and discourage valuable employees.
You need them more than they need you. Demand for their services is so high, they can afford to be finicky. If they don’t like where they’re working, another firm with a more attractive culture and more grand opportunity will quickly swipe them up. That could be your company. But it could just as easily be someone else.
fastcompany
read more...

Новый бизнес-тренд "совместное потребление" набирает обороты

За рубежом появляется все больше стартапов, которые основываются на "апгрейде" старой идеи обмена. Новый бизнес-тренд был озвучен в прошлом году на конференции TED, главной миссией которой является распространение уникальных идей. А интернет уже активно взял идею в оборот: помогая людям занимать или арендовать на время некоторые вещи друг у друга, оказывается, можно неплохо заработать.
"Молодая" бизнес-модель, представленная в прошлом году, носит название "совместное потребление", пишет The Wall Street Journal. Основываясь на этой концепции, компании формируют площадки в интернете, на которых собирают людей, желающих поделиться своим имуществом или сдать что-либо в аренду, взимая с пользователей небольшую плату за каждую сделку.
Похожие локальные стартапы появились еще в 2008 году, людям очень пришлась по вкусу возможность обмена товарами, такими как автомобили, детская одежда, или услугами, например, помощь в доставке мебели.
Точно неизвестно, какое именно количество проектов сейчас сосредоточено на этой идее, но хорошим знаком можно считать то, что всего за три года несколько компаний, основанных на концепции "совместного потребления", получили высокие оценки и прилив венчурного капитала.
Наиболее ярким примером является компания из Сан-Франциско Airbnb Inc, основанная в 2008 году. Фактически это единый сервис аренды жилья в "частном секторе" по всему миру.
У "совместного потребления" есть российские инвесторы
На сайте компании путешественники могут взять в аренду спальное место в домах других людей, цены устанавливают сами пользователи, но с каждой сделки Airbnb имеет свои 10%. Как пишет TechCrunch, в прошлом году рост интернет-сервиса Airbnb.com составил 800%. Такой бурный рост не остался незамеченным. В июле консорциум инвесторов вложил в ресурс $112 млн, а оценка всего сервиса составила $ 1,3 млрд. Одним из инвесторов, кстати, стал инвестиционный фонд Юрия Мильнера и Алишера Усманова DST Global, которому принадлежат активы наиболее перспективных интернет-компаний мира.
Предприниматели заявляют, что успех Airbnb подготовил почву для других проектов, основанных на "совместном потреблении". Среди них Zipcar и RelayRides, позволяющие людям сдавать в аренду собственные автомобили, а также TaskRabbit, предлагающая такие услуги, как помощь в переезде или доставку в аэропорт.
В интервью WSJ юрист Fenwick & West Сэм Ангус, который представляет интересы стартаперов, в том числе Airbnb и RelayRides, отметил ключевое преимущество бизнес-модели "совместного потребления". Такие стартапы, как правило, не имеют дело с затратами на физические товары или трудовые затраты на предоставление услуг, а используют средства физических лиц, попросту зарабатывая на них, говорит Ангус.
Прибыльная философия
Тем не менее, некоторые руководители подобных проектов признают, что в этом бизнесе тоже есть свои подводные камни. Airbnb в этом году был втянут в неприятную полемику после того, как один клиент, сдавший в аренду свой дом через сайт, нашел его впоследствии разграбленным.
"Совместное потребление построено на идее свободного доступа к товару или услуге, что является более эффективным, нежели непосредственное владение. Airbnb является ярким примером этой философии", - приводит цитату пресс-секретаря Эмили Йофрион WSJ. Она добавила, что Airbnb реализовал 40 функций обеспечения безопасности, чтобы защитить своих пользователей.
Многие сайты "совместного потребления" находятся все еще на стадии стартапа. RelayRides была основана в 2010 году с тем, чтобы люди могли делиться своими автомобилями с другими, получая за это деньги. Компания устанавливает в автомобили технологию, которая позволяет пользователям открывать двери транспортных средств при помощи членской карточки. Аренда автомобиля стоит от $6,50 до $15 в час, в настоящее время компания располагает парком из 150 автомобилей и клиентской базой из 3000 человек.
В среду компания General Motors заявила, что в скором времени будет инвестировать в RelayRides.
eBay на рынке труда
Сервер обмена услугами TaskRabbit создан для продажи бытовых услуг по средней цене.
На данный момент компания имеет 1 500 исполнителей в Сан-Франциско, Бостоне, Лос-Анджелесе и округе Ориндж, выполняющих около 3 000 поручений в месяц: все - от сборки мебели до прогулок с собакой. Это что-то вроде eBay на реальном рынке труда. Пользователи, размещают задание и указывают максимальную, невидимую, сумму, которую готовы заплатить за его выполнение. Исполнители участвуют в аукционе за право выполнить задание, предлагая минимальную цену, которая их устроит.
Компания начисляет пользователям 15% от суммы взноса. TaskRabbit уже собрала $ 7 млн ​​в венчурный капитал.
В России - безвозмездное "совместное потребление"
Подобные проекты существуют не только в Америке, но и в странах Европы, в том числе в России. Только здесь они имеют скорее социальную направленность и ведут в основном некоммерческую деятельность. В России похожие услуги на безвозмездной основе оказывают уже 5 лет на базе социальной программы взаимопомощи "Банк времени".
Проект базируется на учете рабочего времени, потраченного клиентом Банка, на его личном счете и на последующем использовании заработанных часов в свою пользу. Валютой и основной единицей в работе проекта является час времени, затраченный на выполнение той или иной социальной услуги, причем в Банке Времени время всех участников оценивается одинакового, вне зависимости от содержания выполненной работы.
В рамках совместного потребления используется все та же модель "купли-продажи" через посредника. "Банк времени", в свою очередь, является лишь организатором и координатором взаимоотношений между людьми и, естественно, никакой выгоды получать не может.
Не все русские смогут это понять
"Главное различие между концепциями "Банка времени" и совместного потребления в том, что второе - классический бизнес-проект, тогда как первое - проект социальный, причем несущий принципиально новую социально-экономическую идею. И в том, и в другом проекте люди делятся своими ресурсами, но в "Банке времени" гораздо больше http://www.blogger.com/img/blank.gifценятся ресурсы нематериальные", - комментирует Николай Урусов, координатор проекта "Банк времени" в Нижнем Новгороде.
"Насколько известно, идея совместного потребления на данный момент не столь развита в России и претворяется в жизнь лишь за счет усилий отдельных энтузиастов, - говорит Урусов. - Сомневаюсь, что данная концепция является универсальной, и предсказать ее скорое развитие в нашей стране не возьмусь: хотя сама идея представляется мне как минимум оригинальной и выгодной, ее распространению в России может помешать различие в восприятии людьми справедливых социально-экономических взаимоотношений".
rb.ru
read more...

Компьютерные игры могут изменить мир к лучшему

Такие компьютерные игры, как Мир Варкрафта (World of Warcraft), дают играющим возможность спасать мир и побуждают их учиться у героев. Что, если бы мы могли направить усилия игроков на решение проблем реального мира? Джейн МакГонигл уверена, что это возможно, и объясняет каким образом.
Меня зовут Джэйн МакГонигл. Я разработчик игр. Я создаю онлайн игры уже на протяжении 10-ти лет. И моя цель на следующее десятилетие - попробовать сделать спасение мира в реальной жизни таким же лёгким, как спасение мира в онлайн игре. Для этого у меня есть план: убедить как можно больше людей, включая всех вас, тратить больше времени на улучшенные крупномасштабные онлайн игры.

Уже сегодня мы проводим три миллиарда часов в неделю за онлайн играми. Некоторые из вас могут подумать: "Это куча времени, чтобы тратить его на игры." Возможно даже, слишком много времени, учитывая как много важных проблем требуют решения в реальном мире. Но на самом деле, согласно моим исследованиям, проведённым в Институте будущего, правда в другом. Три миллиарда часов далеко недостаточно чтобы решить самые важные мировые проблемы.
Фактически, я верю, что если мы хотим выжить в следующем столетии на этой планете, то мы должны проводить за играми кардинально больше времени. Я подсчитала, что нам нужно играть 21 миллиардов часов каждую неделю. Наверное, это немного неожиданная идея, так, что я скажу ещё раз, давайте вдумаемся. Если мы хотим разрешить такие проблемы, как голод нищета, изменение климата, мировые конфликты, ожирение, я верю, что нам необходимо стремиться к тому, чтобы проводить за онлайн играми по крайней мере 21 миллиард часов в неделю до конца следующего десятилетия. (Смех) Нет. Я серьезно. Без шуток.
И вот почему. Это фото довольно хорошо отображает, почему я считаю, что игры так важны для будущего выживания рода человеческого. (Смех). Я серьезно. Этот портрет, сделан фотографом по имени Фил Толедано. Он хотел запечатлеть эмоции, вызываемые игрой. Он разместил камеру напротив геймеров, в то время как они играли. И это классические игровые эмоции. И если вы не геймер, вы можете упустить некоторые нюансы этого фото. Возможно, вы видите настойчивость, немного страха, но при этом сильную концентрацию, серьезную сосредоточенность на решении реально сложной проблемы.
Если же вы геймер, то заметите несколько нюансов: морщинки над глазами и вокруг рта означают оптимизм, и поднятые вверх брови - означают удивление. Это геймер, который на пороге того, что называется "эпической победой". (Смех) О, вы уже слышали об этом. Хорошо. Значит, среди нас есть геймеры. Эпическая победа -- это результат, который невероятно позитивен, вы даже не могли себе представить, что такое возможно, пока не добились этого. Это что-то за пределами воображения. И когда вы достигаете этого, вы в шоке от того, на что действительно способны. Вот что такое эпическая победа. Это геймер на грани эпической победы. А это выражение лица, которое нам необходимо видеть у миллионов людей, решающих проблемы по всему миру, по мере преодоления нами препятствий грядущего столетия. Лицо человека, который, несмотря на все трудности, находится на грани эпической победы.
Сейчас, к сожалению, мы видим больше вот таких лиц, в повседневной жизни, когда мы пытаемся решать неотложные проблемы. Это выражение лица, я называю: "Я неудачник по жизни". Это, правда, написала я. Видите? Хорошо. Это я своим выражением лица показываю: "Я неудачница по жизни". Это граффити в моем старом районе в Беркли, Калифорния, где я получила докторскую степень с диссертацией на тему "Почему мы успешнее в играх, чем в реальной жизни". Это проблема, с которой сталкиваются многие геймеры. Мы чувствуем, что мы не настолько хороши в реальной жизни, как в играх.
Не в смысле, хороши, потому что успешны, хотя успех - это важная составляющая. Мы действительно достигаем большего в игровых мирах. Там мы хороши, т. к. мы мотивированы совершать нечто значимое, воодушевлены объединяться и сотрудничать. И когда мы в игровом мире, я считаю, что многие из нас становятся наилучшим воплощением самих себя, готовыми помочь в любой момент, настолько хорошими, что работают над проблемой столько, сколько потребуется, возвращаются к ней после неудачной попытки и пробуют снова. В жизни же, при встрече с неудачей, когда перед нами возникают препятствия, мы часто ведём себя по-иному. Мы чувствуем поражение. Мы сокрушены. Мы обеспокоены, может быть в депрессии, разочарованы или настроены скептически. Мы никогда не ощущаем этих чувств, когда играем в игры, они просто не существуют в играх. Именно это я и хотела изучать, когда была аспиранткой.
Что же такого в играх, что позволяет нам почувствовать, что невозможное возможно? Как же нам позаимствовать эти чувства из игр и применить их в реальной работе? Так, что я присмотрелась к играм типа Мир Варкрафта, они просто идеальная среда для совместного решения проблем. И я стала замечать несколько моментов, которые делают эпическую победу такой возможной в виртуальных мирах.
Во-первых, когда бы вы не оказались в одном из игровых миров, особенно в Мире Варкрафта, там существует великое множество различных персонажей, которые желают доверить вам миссию по спасению мира, прямо сейчас. Но не просто миссию, а такую миссию которая идеально соответствует вашему текущему уровню в игре. Так? Так, что Вы можете это сделать. Они никогда не дают вам задачу, которую вы не можете выполнить. Но это на грани того, на что вы способны. Вы должны очень постараться. Но в Мире Варкрафта нет безработицы. Никто не выкручивает вам руки. Здесь всегда есть какое-то особенное и важное дело. И есть множество партнёров. Куда бы вы не пошли, сотни тысяч людей готовы работать с вами, чтобы вы выполнили свою эпическую миссию.
То, что в настоящей жизни не так легко получить -- ощущение подушечками пальцев множества партнёров. Да, и всегда есть эпическая история, вдохновляющая история о том, почему мы здесь и что мы делаем. И, наконец, мы получаем позитивную обратную связь. Вы, конечно, слышали о прохождении уровней, накоплении силы и интеллекта во время игры. В настоящей жизни мы никогда не получаем подобной обратной связи. Когда спущусь со сцены, я не рассчитываю получить +1 речь и +1 безумную идею, +20 безумных идей. У меня нет такой обратной связи в реальном мире.
И вот теперь проблема онлайн среды, такой как Мир Варкрафта, в том, что удовольствие быть постоянно на грани эпической победы заставляет нас тратить всё наше время на подобные игровые миры. Это просто лучше, чем реальность. Так далеко от реальности, что совместно все игроки Мира Варкрафта уже потратили 5,93 миллиона лет на решение виртуальных проблем Азерота. И это не обязательно плохо, в смысле, что это может прозвучать, как что-то негативное. Но посмотрите на это в контексте того, что 5,93 миллиона лет назад приматы, предки человека, встали на ноги. Это были первые прямоходящие приматы.
Итак, когда мы говорим о том, как много времени сейчас вкладываем в игру, есть только один способ даже просто об этом порассуждать -- это поговорить о времени, в течении которого эволюционировало человечество, эволюция -- это удивительная вещь. Но также полезная. Потому что, когда мы тратим столько времени на игру, мы реально изменяем человеческие возможности. Мы эволюционируем, чтобы научиться лучше сотрудничать. Это правда. Я в это верю.
Рассмотрим вот такую интересную статистику. Она была опубликована исследователем из университета Карнеги Мелон. Сегодня среднестатистический представитель молодежи, живущий в стране с развитой культурой игры, по достижении 21 года проведёт за онлайновыми играми 10,000 часов. На самом деле, 10 000 часов -- число интересное по двум причинам. Прежде всего, потому что для детей в США 10.080 часов -- это именно то количество времени, которое они проведут в школе с 5-го по 12-й класс, если вообще без пропусков.
Так что у нас есть целый параллельный образовательный курс, где молодёжь изучает, что значит быть "хорошим" геймером так же усердно, как и все остальные предметы в школе. И, возможно, некоторые из вас читали новую книгу Малкольма Гладуэлла "Посторонние". Тогда вы, возможно, слышали о его теории успеха, а именно о правиле 10 000 часов. Оно основано на отличном исследовании в области когнитивной науки: если мы посвятим 10 000 часов на усиленное обучение в какой бы то ни было области, к 21-му году мы станем в ней виртуозом. Мы достигнем того же уровня мастерства в своем деле, как и самые выдающиеся в мире люди. И сейчас перед нами целое поколение молодых людей, виртуозных геймеров.
Вопрос: в чём же конкретно геймеры становятся виртуозами? Т. к. если бы мы смогли это выяснить, мы бы получили в руки фактически беспрецедентный человеческий ресурс. А сколько в мире людей, играющих в онлайн игры как минимум час в день! Все они -- виртуозные игроки. Эти 500 миллионов человек - виртуозы в своем деле. А через 10 лет мы получим еще миллиард геймеров, профессионалов в своём деле. Если вы еще не в курсе дела, это произойдет. Индустрия игр разрабатывает игровые консоли, с низким потреблением энергии, работающие в беспроводных сотовых сетях, взамен обчычному высокоскоростному Интернету. Поэтому, геймеры всего мира, особенно в Индии, Китае, Бразилии могут играть онлайн. В следующей декаде индустрия игр ожидает миллиардного прибавления в рядах геймеров. Их общее число достигнет 1.5 миллиардов.
Я начала думать о том, в чём же именно эти игры делают нас мастерами. И вот четыре мысли, к которым я пришла. Во-первых, упорный оптимизм. Да. Понимайте это, как усиленную самомотивацию. Упорный оптимизм -- это желание действовать немедленно, преодолевать препятствия в сочетании с верой в обоснованную надежду на успех. Геймеры всегда верят, что эпическая победа возможна, что пробовать стоит всегда, и лучше немедленно. Геймеры не отсиживаются. Геймеры -- виртуозы плетения плотной социальной структуры. Многие интересные исследования показывают, что после совместной игры люди нам нравятся больше, даже если они нас полностью обыграли. Причина в том, что источник доверия кроется в совместной игре. Мы доверяем, т. к. они проводят своё время с нами, они играют по тем же правилам, ценят те же самые цели и остаются в игре до конца.
Итак, совместное участие в игре действительно формирует связи, доверие и сотрудничество. И в результате мы действительно создаём сильные социальные связи. Радость творения. Мне нравится это. Вы знаете, существует причина, почему в среднем игроки Мира Варкрафта играют по 22 часа в неделю, что-то вроде работы на полставки. Т. к. мы осознаем, что процесс игры, как упорный труд, приносит нам больше удовольствия, нежели просто расслабление или общение. Мы знаем, что мы оптимизированы, насколько это возможно для человека, для выполнения значимой работы. И геймеры желают упорно трудиться всё время, в случае, когда получают правильную работу.
Наконец, эпическая значимость. Геймеры любят причастность к впечатляющим миссиям. к историям масштаба человечества и планеты. Теперь немного деталей, которые помогут наложить это на будущее. Вы, наверное, знаете, что Википедия - самая большая энциклопедия в мире. Вторая по величине энциклопедия в мире, насчитывающая около 80 000 статей - это Википедия по Миру Варкрафта. Пять миллионов людей используют её ежемесячно. Они собрали больше информации о Мире Варкрафта в интернете, чем о любой другой теме в любой энциклопедии в мире. Они создают эпическую историю. Они создают информационный ресурс эпического масштаба о Мире Варкрафта.
Итак, это были четыре "суперсилы", которые сводятся к одному. Геймеры - это суперзаряженные надеждой личности. Это люди, которые верят, что они в одиночку могут изменить мир. И проблема всего лишь в том, что они верят что способны изменить виртуальный мир, а не реальный. Это именно та проблема, которую я пытаюсь решить.
Есть экономист по имени Эдвард Кастронова. Его работа гениальна. Он исследует причины, которые побуждают людей вкладывать столько времени, энергии и денег в виртуальные миры. Он говорит: "Мы свидетели того, что счёта в виртуальных мирах и он-лайн играх не меньше, чем в обычной жизни". Он экономист, поэтому рационален. И он говорит ... (Смех) Это не то что я разработчик игр, я ненормальная. Однако он говорит, что в этом есть смысл, поскольку геймеры добиваются большего в виртуальных мирах, чем могут в реальной жизни, Они могут иметь более крепкие социальные связи в игре, нежели в реальной жизни. Они получают лучшую обратную связь и чувствуют себя более вознаграждёнными в играх, чем в реальной жизни. Он говорит, что на сегодня для геймеров абсолютно естественно тратить больше времени в виртуальном мире, чем в реальном. И я согласна, что пока это рационально. Но само собой разумеется, что это не оптимальный вариант. Нам необходимо начать видоизменять реальный мир, приближая его к игровому.
Итак, я черпаю своё вдохновение из того, что произошло 2 500 лет назад. Это старинные игральные кости, изготовленные из овечьей кости. До того как появились удивительные игровые контроллеры, у нас были овечьи кости. Они представляют собой первое игровое оборудование, сконструированное человеком. И, если вы знакомы с работой древнегреческого историка Геродота, возможно, вы знаете эту историю. Это история о том, кто изобрёл игры и зачем. Геродот сказал, что игры, в частности игра в кости, были изобретены в королевстве Лидия во время голода.

По-видимому, был такой сильный голод, что король Лидии решил, что придется сделать что-то невообразимое. Люди страдали, люди воевали. Это была экстремальная ситуация. Они нуждались в экстремальном решении. Согласно Геродоту, они изобрели игру в кости и установили расширенную королевскую политику. Один день все ели. На следующий день - все должны были играть в игры. И они были настолько погружены в игру в кости, поскольку игры так затягивают и внедряют в такую приносящую радость творения деятельность, что это помогало им игнорировать факт отсутствия еды. И снова на следующий день они играли, а через день - ели.
И, как рассказывает Геродот, так они прожили 18 лет. Выжили в голод, играли и ели через день. Именно для того же сегодня, как мне кажется, мы используем компьютерные игры. Мы погружаемся в них, чтобы убежать от проблем реального мира. Мы используем игры, чтобы отвлечься от всего, что не так в окружающем мире, от всего, что не удовлетворяет в реальной жизни, и мы получаем всё, что нужно из игры.
Но не стоит на этом останавливаться. Это реально впечатляет. По Геродоту, через 18 лет голод не стал легче, и король решил бросить кости в последний раз. Они разделили все королевство на пополам. Они бросили кости, и победители той игры должны были отправиться в эпическое приключение. они должны были покинуть Лидию, чтобы найти новое место для жизни, оставив за собой столько людей, сколько могло выжить на имеющихся запасах. В надежде найти цивилизацию там, где они смогли бы процветать.
Звучит странно, так? Но недавно ДНК-анализ показал, что этруски, которые привели к созданию римской империи, действительно имеют ДНК, схожую с древними лидийцами. В результате, недавно учёные предположили, что безумная история Геродота, произошла на самом деле. И геологи нашли подтверждение глобального похолодания, которое длилось приблизительно 20 лет, что могло объяснить голод. Возможно, эта невероятная история произошла на самом деле. Возможно, они посредством игр спасли свою культуру. Отвлекаясь от всех бед на игры в течение 18 лет, они впоследствии были настолько воодушевлены и столько почерпнули из игр о силе единства, что позволило им спасти целую цивилизацию.
Хорошо, и мы так можем. Мы играем в Варкрафт с 1994 года. Это была первая игра-стратегия в реальном времени из серии Мира Варкрафта. Это было 16 лет назад. Они играли в кости 18 лет, а мы играем в Варкрафт 16 лет. И я говорю, что мы готовы к нашей собственной эпической игре. Они отправили половину цивилизации на поиски нового мира. Вот откуда я взяла эти 21 миллиард часов в неделю на игры. Давайте наберем половину нашего населения, которая согласиться проводить за играми час в сутки, пока мы не решим проблемы реального мира.
Я знаю, сейчас вы спросите: "Как мы собираемся решить проблемы настоящего мира в играх?" Ну, так этому и посвящена моя работа в течение последних нескольких лет в Институте Будущего. Вот это плакат из нашего офиса в Пало Альто, который выражает, как, на наш взгляд, мы должны относиться к будущему. Мы не хотим предсказывать будущее. Мы хотим создавать будущее. Мы хотим представить лучший возможный сценарий, а затем, мы хотим дать возможность людям сделать этот сценарий реальностью. Мы хотим представлять эпические победы, и затем давать людям возможности одерживать эпические победы.
Я хочу очень кратко показать три игры, которые я создала, в попытка дать людям возможность создать эпическую победу в их собственном будущем. Итак, это Мир Без Нефти. Мы сделали эту игру в 2007-м. Это онлайн игра, в которой вы пытаетесь выжить при недостатке нефти. Нехватка нефти вымышленная, но мы вложили большое количество онлайн контента чтобы вы поверили, что это реально, и жили вашей обычной жизнью, как если бы нефть закончилась. Когда вы входите в игру, вы регистрируетесь, говорите нам где живёте, и мы вам даём видео-новости реального времени, новостные каналы, которые показывают вам точные цены на нефть, доступность товаров, изменения по доставке продуктов питания, перевозок, работу школ и наличие беспорядков. И вам приходится решать, как бы вы жили, если бы это было правдой. И мы просим писать об этом в блогах, размещать об этом видео, выставлять фото.
Мы начинали эту игру с 1700 игроками в 2007-м. Мы следили за ними три года. Могу вам сказать, что это был трансформирующий эксперимент. Никто не хочет менять свой образ жизни просто потому, что это хорошо для мира или потому, что так надо. Но если вы погрузите их в эпическое приключение и скажете им: "У нас кончилась нефть". Невероятная история и достаточно заманчивое приключение, чтобы в нем поучаствовать. Испытайте себя, чтобы посмотреть, как бы вы справились. Большинство наших игроков сохранило привычки, которые они приобрели в этой игре.
Для следующей игры, где можно спасти мир, мы подняли планку, нашли проблему побольше, чем просто нехватка нефти. Мы разработали игру под названием Надстройка в Институте Будущего. В качестве предпосылки, суперкомпьютер подсчитал, что человечеству осталось лишь 23 года на этой планете. Компьютер назвали Глобальным Вымиранием, осведомлённая система, конечно. Мы просили людей войти в онлайн режим, почти как в фильме Джерри Брукхаймера. Вы знаете, фильмы Джерри Брукхаймера, где создаёшь команду мечты. Есть астронавт, учёный, бывший заключённый - и все они работают ради спасения мира. (Смех)
Но в нашей игре, вместо того, чтобы иметь пятерых в команде, мы сказали, что все входят в её состав, и теперь вашей задачей является создание будущего для энергии, продуктов питания, здоровья безопасности, и будущего для сети социальной защиты. 8 тысяч людей участвовали в игре 8 недель. Они внесли 500 невероятно креативных решений, так что можете поискать в Гугле "Superstruct", сами увидите.
И наконец, последняя игра. Мы начинаем 3-его марта. Эта игра одобрена Институтом Всемирного Банка. Если вы пройдете игру до конца, то получите сертификат от Института Всемирного Банка, как Социальный Инноватор выпуска 2010 года. Работая с университетами Южно-Африканских стран, мы приглашаем их развивать социальные инновационные навыки, Мы создали комикс. Мы наметили положительную тенденцию в развитии таких навыков, как понимание окружения, распределение знаний, устойчивое развитие, видение и находчивость. Я хочу пригласить всех вас, пожалуйста, расскажите молодым людям об этой игре, где угодно в мире, особенно в развивающихся странах, тем, кто может получить пользу от объединения для того, чтобы начать представлять свои собственные социальные организации для спасения мира.
Я собираюсь обобщить сказанное, хочу задать вопрос: "Как вы думаете, что произойдёт дальше?" У нас есть все эти замечательные геймеры, у нас есть эти игры-прототипы наших будущих действий, но они пока не спасли мир. Думаю, вы все со мной согласитесь что геймеры - это человеческие ресурсы, которые мы можем использовать для работы в реальном мире, и то, что сами игры - это мощная платформа для перемен. У нас есть эти невероятные "суперсилы": радость творения, возможность плетения плотной социальной структуры, этот упорный оптимизм и желание обрести эпическую значимость.
Я правда надеюсь, что мы можем начать вместе играть в важные игры, чтобы выжить на этой планете еще столетие. Я надеюсь, что вы поддержите меня в создании игр, подобных этой. Я с нетерпением жду следующего десятилетия. Я знаю две вещи наверняка: мы можем создать любое будущее, какое пожелаем, и мы можем играть в любую игру, в какую захотим. Скажу так: "Да начнутся игры, меняющие мир".
TED
read more...

Из программистов в бакалейщики

Если бы я предсказывал, то сказал бы, что следующим, что взорвет интернет-рынок, станет социальная коммерция" Марк Цукерберг
О социальной коммерции сейчас говорят все. Глобально, это та сфера в социальных медиа, где намечается наибольший рост, поскольку именно она более всего влияет на то, как социальные площадки вовлекают людей в себя.
Мы уже уходим от использования соцсетей как места, где можно поболтать и обменяться контентом, и, выстраивая доверие в социальных каналах, мы все больше свыкаемся с идеей перевода денег по ним и позволяем "социальным" технологиям менять наш покупательский опыт. И все же, пока в этой области мы уверены меньше всего. Где, в конце концов, окажется социальная коммерция - в телефоне, или в интернете? Как там платить? Насколько это выгодно брендам? Какая платформа станет лидером социальной коммерции?
Пока что быстрее всего соцкоммерция развивается на Facebook, ее выручка обусловлена 800 млн активных пользователей, технологиями для изменения процесса коммерции через персонализацию и платформами для совершения оплаты. По сути, Facebook становится площадкой для социальной коммерции, выбираемой "по умолчанию".
Интернет-аналитик Майк Фоскет прогнозирует, что через три-пять лет 10-15% от общих затрат покупателя в развитых странах будет происходить именно на Facebook. Причем речь идет о затратах не только в интернете, а обо всех покупательских затратах, и хотя это является довольно смелым предположением, оно описывает потенциал социальной коммерции. И действительно, числа говорят за себя - более одного миллиона покупателей Starbucks пользуются членской программой, доступной только на Facebook.
Однако Facebook не единственный сервис, принимающий в расчет социальную торговлю. Как выясняется, Google также инвестирует в этом направлении и работает над тем, чтобы его главная страничка стала платформой для соцкоммерции. Брендам это на руку. До недавнего времени, хотя социальная коммерция и показывала признаки роста, глобально она не выходила за рамки "f-commerce", или ограниченных продвижений через Groupon, но все они придерживались одного формата и не были удобны магазинам. Теперь, когда Google все больше и больше связан с социальной коммерцией, можно ожидать от него и Facebook битву за лучшее решение для брендов. Успех Facebook более чем убедителен, но если смотреть на него через призму объема ежедневного трафика на Google, то ясно, что окончательная победа еще не предрешена. Разработчики приложений и сервисов сейчас напряженно ждут открытия API Google+, от его полноты и охвата всех вирусных инструментов будет во многом зависеть скорость захвата рынка соцкоммерции компанией Google.
Некоторые видели, как развивалась "социальная" покупательская корзина Levis, с помощью которой можно было получить данные о товаре, который был приобретен или понравился знакомым покупателя в противовес тому, когда предлагается товар в соответствии с мнением Levis, и такая тенденция, рост объема user-generated content, будет развиваться и с другими брендами. Одиночные магазины и отдельные покупательские корзины уже дышат на ладан, поскольку социальные технологии развиваются так, чтобы позволять обозреваемому нами контенту формироваться нашими же потребностями и интересами. Личная потребительская корзина (магазин) отдельного пользователя не будет похожа ни на чью-либо еще. Она будет генерироваться под конкретного юзера на основе его статистики просмотров сообществ и страниц в интернете.
Бренды уже начали более тесно взаимодействовать с покупателями, вытесняя магазины и полностью меняя традиционную модель ведения торгового бизнеса. Coca-Cola продает товар напрямую через Facebook, и там можно приобрести самые разные продукты этой компании вне зависимости от того, где находится сам покупатель. Также и Nestlé сделала шаг вперед, открыв новый онлайн-сервис в Германии - Nestlé Marketplace.
Хотя Nestlé и предлагает товар через Facebook Connect, сам магазин находится на домене вне Facebook. Соревнуясь с удобствами на Facebook, магазин также предлагает социальные механизмы для получения отзывов о товаре, ответов на вопросы, предложений и т.д. Говоря о своем магазине, Герхард Берссенбрюгге, CEO в Nestlé Germany, рассказывает: "Мы хотим получать идеи от самих покупателей и вовлекать их в активное участие в формирование не только самого Nestlé Marketplace, но и нашей продукции. К концу этого года интернет продажи еды и напитков в Германии должны превысить 500 млн евро, и у нас сейчас есть потрясающая возможность занять на рынке место выше - через общение с нашими потребителями".
Социальная коммерция Nestlé - это большой шаг для такой взрослой и традиционной корпорации. Однако брендам все больше необходимо начинать социализироваться в интернете. Социальная коммерция перспективна как ничто ранее, потому что предлагает возможность монетизировать социальные каналы - брендов и огромных социальных платформ. Компаниям выгодно большое количество решений, с которыми можно экспериментировать с помощью социальной коммерции на основе средств пользователя. Покупательская корзина может работать на личной страничке пользователя в Facebook либо на сайте вроде Nestlé, выстраивая решения социальной коммерции на каком-то одном сайте. Возможности выбора для брендов будут только расти, а это привлекает все больше пользователей, и все благодаря платформам социальных медиа.
Что же дальше? Facebook не так давно выпустил продукт, отражающий будущее социальной коммерции. Givvy - это стартап из Сан-Франциско, разработка новой уникальной покупательской корзины для Facebook, которая не только предлагает персонализированные рекомендации продукции на основе интересов и переходов пользователя, но и заполняет их онлайн-магазин товарами в соответствии их интересов. Пользователям будет оставаться только загружать товары, отраженные в корзине. Каталог товаров в корзине будет пополняться исходя от предложений пользователей, а не того, что диктуют бренды. Кажется, что Цукерберг все-таки не просто "угадывает", а еще и предпринимает все усилия для того, чтобы по максимуму совместить свою разработку с будущим электронной коммерции.
Такой поворот событий полностью меняет направление социальной коммерции и показывает, насколько во власти пользователей развитие брендов. На совести компаний будет обеспечение потребителей требуемой продукцией, но их восприятие будет зависеть только от самих пользователей.
Что касается русскоязычных соцсетей, "ВКонтакте" и "Одноклассники", то техническая сторона реализации социальной торговли здесь еще не на мировом уровне, однако и сама по себе идея покупок в соцсетях не так жива в умах интернет-пользователей. Среди компаний и брендов еще бытует мнение о том, что пользователи социальных площадок - это прыщавая молодежь. Может оно отчасти и так, однако кто станет основными потребителями многих рынков через 5-7 лет? Именно те, кому сейчас от 14 до 20, и кто уже привык совершать совершенно различные потребительские действия не покидая пределы соцсетей. С другой стороны, есть и аудитория "Одноклассников", старше и зрелее, к тому же во многом привыкшая платить за допсервисы как самой платформы, так и многих игровых приложений. На мой взгляд, социальная коммерция станет заметной частью рынка интернет-продаж в России уже к середине-концу 2012 года.
Стоит также заметить, что администрация "ВКонтакте" упорно двигается в направлении user-generated контента. Так, в конце сентября была устранена основная особенность, отличавшая "ВКонтакте" от Facebook, - страница, загружаемая по умолчанию. Vkontakte.ru/feed, которая теперь открывается при запросе http://vkontakte.ru - это аналог ленты новостей Facebook, на которой показывается активность друзей и страниц, сообществ, на которые подписан пользователь. Аргументы есть как за, так и против этого изменения, но очевидно, что оно приведет к двум вещам. Пользователи будут более восприимчивыми к тому, какие сообщения показываются в их ленте, и, как следствие, многие из них отфильтруют сообщества и группы, в которых они участвуют, оставив только действительно интересные для них. Во-вторых, заметно упадет посещаемость групп, включая самые популярные и влиятельные: многим участникам не понравится скроллить сквозь десятки по сути бесполезных постов с картинками, пытаясь отыскать обновления в статусах своих друзей.
rb.ru
read more...

Интеграция разных соцсетей не за горами

Профессор бизнес-школы Hult International Business School и автор книги «Socialnomics: How social media transforms the way we live and do business» Эрик Куалман считается одним из главных экспертов по современным социальным сетям. В рамках своего глобального исследовательского проекта Socialnomics он изучает не только рынок и бизнес социальных медиа, но и поведение пользователей в социальном пространстве интернета, влияние социальных сетей на повседневную жизнь человека. Куалман недавно установил, что соцсети уже обогнали порнографию в качестве самого популярного способа времяпровождения в интернете, но это далеко не единственный результат его исследований.
Slon.ru поговорил с Каулманом о будущем социальных сетей, о Google+ и «ВКонтакте», о том, почему пользователи больше пишут, чем говорят, и как соцсети влияют на семейные отношения.
ТЕКСТ ВАЖНЕЕ ГОЛОСА
– Значительная часть вашего исследования посвящена вовлеченности пользователей в социальные сети – как они влияют на распорядок дня, сколько съедают времени, как там общаются с родителями, с семьей и т.д. Если обобщить эти данные, можно ли уже точно утверждать, что социальные сети, по крайней мере, в нынешнем их виде, навсегда? Что это не временное глобальное увлечение, а важная и обязательная часть жизни существующих и будущих поколений?
– Ответ на этот вопрос в конечном счете – и есть цель наших исследований, которые мы проводим последние несколько лет. Есть множество примеров потребительской моды. У ее проявлений могут быть разные циклы: несколько лет или несколько десятилетий – но нет гарантий, что глобальные увлечения, которые сейчас кажутся нам вечными, не схлопнутся на наших глазах.
Профессор бизнес-школы Hult International Business School и автор книги «Socialnomics: How social media transforms the way we live and do business» Эрик Куалман считается одним из главных экспертов по современным социальным сетям. В рамках своего глобального исследовательского проекта Socialnomics он изучает не только рынок и бизнес социальных медиа, но и поведение пользователей в социальном пространстве интернета, влияние социальных сетей на повседневную жизнь человека. Куалман недавно установил, что соцсети уже обогнали порнографию в качестве самого популярного способа времяпровождения в интернете, но это далеко не единственный результат его исследований.
Slon.ru поговорил с Каулманом о будущем социальных сетей, о Google+ и «ВКонтакте», о том, почему пользователи больше пишут, чем говорят, и как соцсети влияют на семейные отношения.
ТЕКСТ ВАЖНЕЕ ГОЛОСА
– Значительная часть вашего исследования посвящена вовлеченности пользователей в социальные сети – как они влияют на распорядок дня, сколько съедают времени, как там общаются с родителями, с семьей и т.д. Если обобщить эти данные, можно ли уже точно утверждать, что социальные сети, по крайней мере, в нынешнем их виде, навсегда? Что это не временное глобальное увлечение, а важная и обязательная часть жизни существующих и будущих поколений?
– Ответ на этот вопрос в конечном счете – и есть цель наших исследований, которые мы проводим последние несколько лет. Есть множество примеров потребительской моды. У ее проявлений могут быть разные циклы: несколько лет или несколько десятилетий – но нет гарантий, что глобальные увлечения, которые сейчас кажутся нам вечными, не схлопнутся на наших глазах.
Для того чтобы оценить будущее соцсетей, нужны статистика и экспертиза разных потребительских трендов за несколько лет. И вот что мы видим. Факт первый. У каждого пользователя соцсетей в друзьях находится в среднем 195 человек. В среднем 17 человек из них – это ближний круг, близкие друзья и родственники – те, с кем пользователь видится лично и без социальной сети хотя бы несколько раз в неделю. Социальная сеть в этом случае – просто дополнительный инструмент коммуникаций, как телефон или почта. Дальше, в среднем 55 человек – это профессиональный круг, люди, связанные с пользователями по работе и бизнесу. В этом случае соцсеть выступает как рабочий инструмент, он полезный, но его нельзя назвать незаменимым. Что из того, что мы обсуждаем с коллегами в соцсетях, нельзя обсудить лично или по электронной почте? Еще примерно 30 человек – это второй и третий круги общения: от хороших знакомых вне постоянной работы до шапочных знакомых знакомых. И, наконец, оставшаяся часть – около 90 человек – это круг людей, с которыми пользователь общается, главным образом, исключительно в социальной сети. Обычно он видит их лично не чаще нескольких раз в году, не выпивает с ними, не бывает на общих вечеринках и т.д. Он дружит с ними именно в социальной сети, без нее этого круга общения у него бы не было.
Но это как раз мало кого удивит. Интересней другое: именно на этих 90 человек приходится большая часть социальной активности пользователя – больше, чем на всех остальных, вместе взятых. Самое большое число личных сообщений, самое большое число вирусных репостов, самый большой обмен фотографиями, самое большое число лайков внутри сети (если речь идет о Facebook). Если мы признаем, что самовыражение, признание и общение являются важнейшими, насущными потребностями человека, то оценка статистики говорит нам об одном: соцсети для пользователя не просто дополнительный сервис общения, как телефон, а среда, которая начинает удовлетворять его насущные потребности в расширении коммуникаций. И если эта гипотеза верна, то мы имеем дело не с модным явлением, а со средой, напрямую влияющей на качество жизни, как, например, электричество.
– Но ведь эту потребность дальше совсем не обязательно будут удовлетворять социальные сети в том виде, какими мы их сейчас знаем. Есть мнение, что будущее – за принципиально новыми сервисами, построенными, например, исключительно на визуальном общении.
– Чтобы понять это, мы и анализируем не только статистику, но и потребительские тренды. Я сотрудничаю с психологами потребления из нашей школы, они изучают, как пользователи находят те или иные услуги, начинают воспринимать их как обычные и повседневные или, наоборот, быстро «соскакивают» с них. Как выяснилось, профессиональные психологи потребления давно приводят социальные сети как пример устойчивого восприятия. У современной соцсети есть множество качеств, которые, как пазл, складываются в некую идеальную картину. Например, пользователи, как это ни удивительно, хотят больше писать, чем говорить. Текст, письмо важнее и удобнее для потребителя, чем голос или визуальное общение. В письме есть некий исторический генетический код, он не позволяет нам отказаться от него даже в мультимедийной среде. Еще потребители любят иерархию и социальную фильтрацию, любят группировать общение – все это врожденные свойства.
Есть и другой интересный момент. Пользователи на словах выступают за предельное прайвеси и ее защиту, а глубокие интервью с ними показывают, что они приходят в социальные сети ровно для того, чтобы свою приватность предельно минимизировать. Эту потребность ведущие социальные сети прекрасно понимают и активно ее эксплуатируют. Надо понимать, что многочисленные скандалы, связанные с раскрытием частной информации, – это не проблема соцсетей, а наоборот – в результате они потираю руки: мол, мы движемся в правильном направлении. Наконец, потребители хотят быть в соцсети всегда, отсюда рост мобильного использования сервисов. Все вместе – и есть некая усредненная социальная сеть сегодняшнего дня. Альтернативная модель возможна лишь в том случае, если она сможет заменить большую часть элементов этого пазла. Но я пока не вижу ничего даже близко похожего.
«ВКОНТАКТЕ» НЕ ПРОПАДЕТ
– Согласитесь, когда речь идет о конкретных характеристиках, сразу понятно, что мы говорим об одной, самой главной социальной сети – Facebook
– Facebook задает стандарты рынку. Но исследовать только ее и опираться только на ее данные было бы большой ошибкой. Вдумайтесь, только у социальных сетей, принадлежащих китайской компании Tencent, больше 1 млрд пользователей. Для исследования мы брали данные большинства глобальных и локальных социальных соцсетей: от Facebook до LinkedIn. При этом Facebook, конечно, уделяли особое внимание. Они сегодня лучше всех чувствуют, что хотят пользователи, и задают ориентиры для других.
– Каковы, как вам кажется, перспективы локальных соцсетей? Таких, как российская соцсеть «ВКонтакте». За счет чего они могут выделиться и удерживать позиции?
– Локальные социальные сети очень разные, у них разное прошлое и будущее. Есть огромный китайский конгломерат. Он полностью соответствует сложившейся модели в других отраслях китайской экономики. Китайские сервисы стремительно копируют элементы западных соцсетей, дополняют своими специфическими опциями и предлагают своей миллиардной аудитории. При этом стоимость одного привлеченного пользователя у китайцев в несколько раз меньше, чем у американцев. У них минимальные вложения в новые разработки, но зато потрясающая динамика прироста новых пользователей за счет быстрых темпов интернетизации.
Такие сети, как в «ВКонтакте», тоже стартовали за счет копирования и за счет быстрого роста интернетизации. Это опять же вопрос потребительской психологии. Закономерность такая: резкий рост интернет-подключений выливается в очень большой рынок «ранних пользователей». Появление соцсетей в России совпало как раз с этим процессом. Для «ранних пользователей» везде характерно несколько особенностей. Во-первых, они чаще всего делают спонтанный, а не осознанный выбор. Во-вторых, они склонны выбирать местные, а не глобальные продукты (или глобальные продукты, которые волею судеб стали восприниматься как местные – как, например, Orkut от Google в Бразилии) Даже если бы «ВКонтакте» и Facebook появились на российском рынке одновременно, первоначальный выбор пользователей был бы в пользу первой сети. Как будет дальше, уже не так важно. Две социальных сети с практически идентичным функционалом разделят рынок. Но, по сути, это будет одна большая социальная сеть с похожими особенностями. Тем более, взаимная интеграция разных соцсетей не за горами. Это дело нескольких лет.
– Как будет происходить эта интеграция? Что будет в результате? Один аккаунт на всех?
– Это будет естественный процесс. Уже сейчас пользователи сталкиваются с разделением кругов общения, они разбросаны по нескольким сервисам. В наших интервью мы уже фиксируем спрос на единую «точку входа». Первое, что приходит в голову – социальные агрегаторы. Но этот рынок устроен иначе, чем, например, интернет-мессенджеры – и технически, и концептуально агрегировать данные и функции соцсетей очень сложно. Когда снизится динамика прироста пользователей у лидеров рынка, начнутся интеграционные процессы. Импорт данных из одной соцсети в другую уже возможен, разрешены трансляции. Следующий этап сложнее. Например, регистрация под партнерским аккаунтом, сервисы параллельных лент, поддержка нескольких рекомендательных кнопок. Почему я не могу поставить +1 под сообщением своего коллеги в Facebook? Я как пользователь этого хочу. И это будет уже другой рынок – не рынок борьбы за новых пользователей, а рынок удержания существующих. На таком рынке у «ВКонтакте» неплохое будущее.
– Одна из главных претензий к «ВКонтакте» – это нелегальный пользовательский контент, размещению которого социальная сеть почти не препятствует.
– Это специфические проблемы, результат переходного этапа и т.д. Я глубоко не вникал в их бизнес. Но нелегальный контент не может быть проблемой одной социальной сети. «ВКонтакте» предложила услугу хостинга на сложном, развивающемся рынке. Главный результат – стало понятно, что такая услуга востребована. Они даже несколько опередили рынок. Думаю, лет через пять, хостинг и «облака» будут важнейшими сервисами всех социальных сетей. К этому моменту воровать мультимедийный контент будет сложнее и все наладится.
НЕЕСТЕСТВЕННЫЙ РОСТ GOOGLE+
– По некоторым прогнозам, к началу следующей недели в новой социальной сети Google+ будет зарегистрировано уже 20 млн пользователей. Что вы думаете про новый проект Google? Изменит ли он рынок социальных сетей? Сможет ли составить серьезную конкуренцию Facebook?
– Я с интересом наблюдал за попытками Google создать свою социальную сеть. Меня интересовали не столько рыночные обстоятельства, сколько поведение потребителей в условиях обострения конкуренции. Я, кстати, не считаю предыдущие попытки Google+ провальными. Их идеи, как любые экспериментальные проекты, очень полезны для рынка. И они единственные, кто мог позволить себе экспериментировать, а не копировать отработанные механизмы. Buzz – интереснейший опыт интеграции социальных механизмов в почтовый сервис. Уверен, он будет востребован в будущем. Wave, я считаю, вообще, опередил время. И на основе новой социальной сети Google cможет выстроить что-то подобное.
Что сказать про Google+? Меня настораживает их неестественный рост. Дело в том, что он обусловлен двумя факторами. Первый – внутренний ресурс Google. Если я пользуюсь любым другим сервисом Google (например, Gmail или Picasa) и принципиально не пользуюсь социальными сетям, Google+ не пройдет мимо меня. Это навязанный выбор, по нему очень сложно делать какие-либо выводы. Для любой социальной сети очень важен этап приобретения узкого сообщества первых лояльных пользователей, первого круга друзей. Так называемый, «фактор кампуса». В Google+ за несколько недель образовалось сразу несколько кругов пользователей, лояльная почва отсутствует. Они становятся заложниками этого роста, не могут отделить зерна от плевел – «чистого пользователя» от mystery shoppers, условного подставного покупателя. Вторая проблема – новые пользователи приходят туда не потому, что им не нравится Facebook, а наоборот – потому что они ему лояльны.
– Это как?
– Думаю, что пользователи приходят в Google+ для того, чтобы сравнить новую социальную сеть с Facebook. Какие-то оценки приводить еще рано, но уверен, что не меньше 70% существующих пользователей Google+ уже являются пользователями Facebook. Логика этих пользователей самая непредсказуемая, и ее непредсказуемость играет не в пользу Google. Это непредсказуемость опытного покупателя на стамбульском рынке, который уже купил баклажаны у проверенного продавца, а теперь из любопытства решил прикупить пару овощей у незнакомых, но слишком громких торговцев по-соседству. Спросите у любого торговца на рынке – он вам уверенно скажет, что такой покупатель все равно вернется к нему, даже если сосед торговал ровно такими же баклажанами с того же огорода.
Но я не считаю, что Google+ безнадежен. Им важно честно признаться самим себе: у нас сейчас не 20 млн пользователей, а 1 млн пользователей. Этот миллион – и есть тот реальный круг, на основе которого можно строить новую социальную сеть. Остальные 19 миллионов на этом этапе не помешают, но и ничем не помогут.
СОЦСЕТИ КАК ФИЛЬТР ЭМОЦИЙ
– Что вам в новой социальной сети нравится, а что нет? В Google считают, что принципиально важные новшества – это «круги» и групповой видеочат.
На самом деле в Google считают, что главное преимущество – это повышенный уровень защиты частной информации. А «круги» должны в этом помочь. Сами по себе «круги» очень удобные. Над ними работали лучшие специалисты по интерфейсам и с точки зрения визуального воплощения социальной сети Google ушел далеко вперед, опередив конкурентов. Но ошибка в том, что, как я уже говорил, для среднего пользователя вопросы приватности не являются определяющими. Только около 25% пользователей ставят защиту частных данных на первое место, когда говорят о необходимых качествах социальных сетей. Большинство понимает, что их данные так или иначе могут попасть рекламодателям, и не считает это проблемой.
При этом большинство действительно очень волнует возможности разграничения информации для разных кругов своего общения. Отцы и дети, бывшие подруги и жены, респектабельный круг коллег и пьяницы-одноклассники, деловые партнеры и подчиненные – водоразделов очень много. Я помню, как отвечая на вопросы интервью, один пользователь очень переживал: «Моя сеть делится ровно на три категории. Первая понимает любую мою шутку и остроумно реагирует на нее. Вторая понимает ее только в том случае, если я добавлю к ней 10 смайлов. Если не поставлю, эти пользователи либо смертельно обидятся, либо посчитают меня за идиота. Пользователи третьей категории обидятся даже с 20 смайлами». И здесь Google, предложив «круги», угадал реальную потребность пользователей. Только эти «круги» будут не примитивными – родственники, друзья, коллеги и пр. – а более сложными: «те, кто понимает мои шутки», «те, кому интересно читать мое мнение про политику», «те, кто любит меня таким, какой я есть», «те, кого не раздражает мой кот» и т.д.
– В своем исследовании вы упоминаете, что причиной каждого пятого развода пользователи называют социальную сеть Facebook. Супруги обнаруживают в соцсети информацию, которую не хотели бы знать. Это ведь тоже аргумент в пользу таких «кругов»?
– Конечно. Градус семейных и личных отношений в социальных сетях очень высок, этот факт уже невозможно игнорировать. Facebook используется для выяснения отношений, когда люди боятся поговорить с глазу на глазах. Бывшие друзья устраивают в Facebook взаимные публичные суды. В Facebook официально расстаются. Удивительно, но при опросах мы зафиксировали больше 100 случаев, когда пользователи узнавали о том, что их бросил молодой человек или девушка, по изменению в Relationship Status. Cегодня социальные сети – это огромные базы данных эмоций. И если правильно анализировать, в этих эмоциях намного больше информации о человечестве, чем в профайлах пользователей или в данных геолокационных систем.
slon
read more...