Новое вечное: 5 главных философских проблем современности

Философия всегда занималась изучением вопросов, которые можно было назвать вечными: Бог и религия, душа и материя, долг и свобода воли. Последние два века акценты сместились: «Теории и практики» решили разобраться в том, чем занимаются современные философы и что можно назвать новыми классическими проблемами. 1. Mind-body problem Как конкретно сознание соотносится с мозгом? Сегодня нейронауки достигли того уровня, что многие философские вопросы о сознании становятся вопросами нейробиологии. Возможно, вскоре мы будем знать, какие процессы в мозге влияют на сознание и проходящие в нем процессы, так же, как мы сможем понять, что происходит в мозге при тех или иных состояниях сознания. Несмотря на то что формулировка проблемы все еще содержит в себе разделение на две разные категории, многие философы настаивают на том, что мы сможем достичь прогресса в понимании сознания, только когда сможем преодолеть этот дуализм и исходить из того, что когда что-то происходит в сознании, это отражается в мозге, а когда что-то происходит в мозге, это влияет на сознание. Когда человек мечтает о море, представляет себе, как он прыгает в воду, а затем идет играть в волейбол, в его мозге происходят определенные процессы, и все эти образы тем или иным образом фиксируются группами нейронов. В то же время, если во время сна на головной мозг оказать воздействие путем электростимуляции, это отразится на сознании. Возможно, сон вдруг превратится в галлюцинаторное приключение, сказать точно сложно. Но факт, что это механическое воздействие окажет влияние на состояние сознания и протекающие в нем процессы. Впрочем, не все философы так считают, поэтому до сих пор можно наткнуться на статью, в которой один философ обвиняет другого в редукционизме или сциентизме. Авторы: Джон Серл, Хилари Патнэм, Дэниэл Деннет. 2. Восприятие Как мы можем воспринимать что-либо? Как мы получаем информацию о внешнем мире? Как чувственное восприятие может быть непосредственным доступом к реальности, если оно может давать сбои в виде галлюцинаций и иллюзий? Наше знание об окружающем мире держится на вере в то, что материальный мир именно такой, каким мы его видим. Когда мы видим дерево, мы верим, что оно действительно существует вне нас, и поэтому считаем, что дерево стоит там, где мы его увидели. Все вопросы, которыми задаются теоретики, можно разделить на вопросы феноменологического характера и эпистемологического. Феноменологи пытаются описать, что же конкретно происходит, когда мы воспринимаем. Скажем, вы видите лошадь, коричневую, предположим, она стоит. Что происходит в этот момент в сознании? В отличии от ученых, философы задаются вопросами не о том, что происходит в этот момент с нейронами, что в итоге некие данные из внешнего мира преобразуются в мозгу человека и он видит именно лошадь, и именно коричневую, философа волнует, что такое вообще «воспринимать», как мы можем описать воспринимающее сознание и как оно фундаментально отличается от сознания в других его состояниях. Философы, рассматривающие восприятие с точки зрения эпистемологии (теории о познании), изучают восприятие как первичный источник наших знаний о мире. Перед современными теоретиками стоит задача описать восприятие таким образом, чтобы их описание отвечало на вопросы обоих типов, одновременно с этим учитывая последние достижения в научном изучении восприятия. Авторы: Susanna Siegel Martin. 3. Философия языка Несмотря на огромное количество результатов, достигнутых в философии языка, отсчет которых можно вести с Готлиба Фреге, сегодня перед исследователями стоит еще множество вопросов. Ученые продолжают пытаться найти ответ, как появился язык, как вообще возможно, что у человека есть язык. Например, Джон Серл считает, что если мы сможем понять, какую пользу получает человек от использования тех или иных языковых структур, как язык функционирует и используется человеком, то мы сможем ответить на вопрос, какими долингвистическими когнитивными способностями должны были обладать предки людей, чтобы появился язык. Другой важной проблемой, обозначенной еще Фреге, является вопрос о том, как возникают значения слов и как мы их понимаем. Из этого следуют пересекающиеся вопросы с философией коммуникации. Один человек говорит (как то, что он говорит обретает смысл?), второй его понимает (как он способен понять именно то, что первый имеет в виду, ведь каждое слово может иметь разные оттенки смыслов в зависимости от контекста, не говоря уже о метафорах), и между ними происходит коммуникация (зачем людям вообще вступать в коммуникацию друг с другом?). Новое звучание также приобретает вопрос о взаимосвязи языка и мышления. После Сепира и Уорфа этим вопросом занимались немногие ученые, но в 2000-х теория лингвистической относительности вновь обратила на себя внимание в трудах Леры Бородицки, которая отстаивает точку зрения, что язык и культура влияют на то, как мы мыслим. Авторы: Ноам Хомски, Стивен Пинкер, J.L. Austin, P.F. Strawson. 4. Что такое сознание Философия сознания сегодня является одним из основных исследовательских направлений в философии. Важной дискуссией о сознании, происходящей в 2000-х, стала дискуссия о расширениях сознания. Обсуждение строится вокруг вопроса о том, где кончается сознание и начинается внешний мир. Есть разные точки зрения. Одни ученые считают, что сознание заканчивается там же, где и наше тело. Экстерналистская теория о происхождении значений слов, утверждает, что значения берут свое начало вне нашей головы и познаем мы их из внешнего мира. Под ее влиянием некоторые ученые решили, что и сознание наше не ограничивается рамками «я», а так же имеет продолжение во внешнем мире. Третьи же считают, что окружающая среда играет активную роль в происходящих в сознании когнитивных процессах, а потому мы можем говорить о том, что сознание имеет расширение в виде окружающей среды. В частности, так считает Дэвид Чалмерс и Энди Кларк. Их статья вызвала бурную реакцию и спровоцировала огромное число ответов, опровергающих их тезис. Авторы: Дэвид Чалмерс, Энди Кларк. 5. Демократия Сегодня вопрос о демократии является одним из самых острых вопросов политической философии. Еще недавно все кричали о победе демократии во всем мире, и о том, что ее установление во всех государствах является лишь вопросом времени. Однако, сегодня в среде политических философов это мнение не единственное. Причиной тому не только усиливающиеся религиозные тенденции и перспектива установления исламских государств на Ближнем Востоке, как это может показаться на первый взгляд, но и кризис демократии, отчетливо наблюдающийся в США и Евросоюзе. В связи с чем по новому рассматривают принципы функционирования существующих демократических обществ, какими должны быть подлинно демократические принципы, что такое подлинная демократия и является ли такая форма правления действительно наилучшей. В центре внимания теоретических споров вопросы об ограничениях репрезентативной демократии, о взаимосвязи либеральной демократии и неравенства и многие другие. Одной из наиболее интересных работ в этой области является книга Дэвида Эстлунда Democratic Authority. В ней он не только производит обзор и высказывает критику существующих теорий, но и выдвигает собственную теорию эпистемологического процедурализма. Эстлунд утверждает, что признание какого-либо политического решения легитимным и признание власти как таковой не зависит от того, было ли конкретное решение верным или плохим. Легитимация происходит из-за эпистемологической ценности демократической процедуры. Даже если есть кто-то, кто действительно знает лучше других, он не может решать за других. Решение может обладать легитимностью, только если оно приемлемо со всех точек зрения и его принятие прошло через все необходимые демократические процедуры. Авторы: Алекс де Токвиль, Фрэнк Анкерсмит, Дэвид Эстлунд. theoryandpractice
read more...

Мышление животных

Как изменялись представления о способностях животных? В чем особенности устройства мозга птиц и млекопетающих? Чем отличается мышление человека от мышления животных? Рассказывает доктор биологических наук, руководитель лаборатории физиологии и генетики поведения биологического факультета МГУ Зоя Зорина. 1. В то время были известны опыты американского исследователя Эдварда Торндайка, который ставил перед животными задачу поиска выхода из клетки, которую построил так, что понять, как это сделать, животное могло только методом проб и ошибок. Какое-то время считалось, что интеллект животных – это только способность учиться таким способом. Однако, уже начиная с 1914 года, прусский исследователь Вольфганг Кёлер стал ставить перед шимпанзе задачи совсем другого рода. В них необходимо было решать задачи в новой для животного ситуации, что характерно для мышления человека. Оказалось, что шимпанзе к этому способны: обезьяна, увидев банан, лежащий далеко за решеткой клетки или подвешенный высоко к потолку, после короткого периода глубокого возмущения – шимпанзе очень эмоциональные животные – берёт палку и подкатывает банан через решетку к себе или, если в вольере имеются ящики, подставляет их под подвешенное угощение и достаёт его. При необходимости шимпанзе может построить из ящиков пирамиду, а если они заполнены камнями, то выкидывает эти камни, чтобы можно было передвинуть ящики. Если банан лежит за вольером, а под потолком подвешена палка, то обезьяна строит пирамиду из ящиков, снимает палку и достаёт ей банан из-за решётки. Так было получено первое доказательство того, что животные действительно могут решать задачи в новой ситуации. 2. Это оказало огромное влияние на науку всего ХХ века: опыты повторяли и многократно подтверждали, были разработаны новые методики так называемых «орудийных задач». Иван Петрович Павлов повторил эти опыты, думая, что он их опровергнет, но когда он увидел эту картину, то сказал: «Когда обезьяна строит вышку, чтобы достать плод – это условным рефлексом не назовешь. Это есть случай уловления знания, пример того конкретного мышления, которым и мы орудуем». В его лаборатории были придуманы новые задачи, где животному, чтобы достать приманку, требовалось, например, загасить пелену огня, которая отделяла его от угощения; были выявлены способности обезьян решать задачи разными способами. Так закладывалось новое направление в отечественной физиологии. Эти эксперименты проводились перед самой смертью Павлова, и продолжить их в отечественной науке удалось только в 60-е годы Леониду Александровичу Фирсову. Он доказал, что шимпанзе формирует представление о необходимом орудии и на его основе использует разные орудия в разных ситуациях, планирует своё действие, совершает цепи действий и так далее. 3. Но это всё относится к высшим обезьянам: шимпанзе – это наши двоюродные братья. Как обстоит дело с другими животными? Здесь нужно привести пример другого крупнейшего отечественного исследователя поведения животных, Леонида Викторовича Крушинского, который, наблюдая за поведением собак, понял, что не только приматы, но и другие животные на многое способны. Он придумал такие простые задачи, в основе которых лежат, как он говорил, эмпирические законы, связывающие предметы и явления внешнего мира. Вокруг нас всё перемещается друг относительно друга. Предметы, которые скрылись из поля зрения, не исчезают. Они могут помещаться в другие предметы и так далее. Крушинский, наблюдая за поведением собак на охоте, разработал простую задачу на экстраполяцию направления движения раздражителя, который исчезает из поля зрения. Сооружалась ширма высотой в метр, в центре которой была щель, а за ней две кормушки: одна с кормом, другая без. Когда голодное животное подходило и начинало есть, кормушки разъезжались и скрывались за боковыми перегородками, и животное переставало видеть дальнейшее перемещение корма. Чтобы понять, с какой стороны надо обойти ширму и получить корм, надо мысленно экстраполировать траекторию движения корма на закрытом участке. 4. Оказалось, что к решению такой задачи с первого раза готовы многие животные, отнюдь не только обезьяны. Здесь выясняются очень интересные различия, которые коррелируют с уровнем развития мозга. Мозг рыб, например, – это совсем простая структура, и ни рыбы, ни амфибии такую задачу не решают, хотя выработать условный рефлекс У НИХ можно. А вот рептилии обходят ширму с правильной стороны. В пределах классов птиц и млекопитающих тоже существуют свои градации. Интересно, что у птиц и млекопитающих мозг устроен совершенно по-разному. У млекопитающих есть извилины, и кора – высший орган мозга. У птиц мозг гладкий, совершенно другой и по макро-, и по миКроструктуре. Тем не менее, такие птицы, как врановые или попугаи, славятся своей сообразительностью. Сначала думали, что эту и другие задачи на сообразительность врановые решают так же, как хищные млекопитающие, но сейчас выяснилось, что они решают и более сложные задачи и в этом сходны с приматами. Эволюция каждого класса шла независимо, но их представители достигли близкого уровня. 5. Однако мышление человека – это, прежде всего, абстрактное мышление, способность к обобщенному и опосредованному отражению действительности, способность мысленно группировать предметы и явления по общим для них существенным признакам, а сталкиваясь с новой ситуацией, – относить их к каким-то сложившимся категориям. Оказалось, что способностью к обобщению приматы обладают. Это было показано еще в 1914 году Надеждой Николаевной Ладыгиной-Котс, которая обнаружила её у шимпанзёнка Йони. Он не только различал цвета, формы, размеры предметов, но и был способен обобщать их по этим признакам, например, выбирать любой красный предмет из массы предложенных независимо от его формы. Впоследствии с развитием науки такая же способность была обнаружена и у других, не столь высокоорганизованных животных. 6. Выяснилось, что это универсальная черта психики животных, различающаяся, однако, по уровню. Например, птицы способны обобщить такой признак, как число – выбрать такую картинку, где расположены 4 элемента, будь это маленькие точки, большие крестики, разной формы нолики и всё, что угодно. Однако только высшие птицы могут ещё и переносить сформированные обобщения на стимулы других категорий, например, узнав множество «четыре» по картинкам, они правильно реагируют на четыре поданных звуковых сигнала. Птицы с низкоорганизованным мозгом не способны к подобным переносам. 7. В процессе исследований уже во второй половине ХХ века были чётко выделены два уровня обобщений: низший уровень, когда мысленно объединяются предметы по какому-то признаку одной категории – по цвету, форме – без возможности перейти на другую категорию; и высший – у животных, способных к достаточно большому уровню абстракции. Например, предъявляются два стимула: черный и белый, и образец. Если образец чёрный, то надо выбирать чёрный стимул. После долгой тренировки предлагают цифры или фигуры разной формы и образец. Если изображён квадрат, надо выбирать квадрат, круг – выбирать круг и так далее. Высшие животные способны сформировать отвлечённое понятие сходства и впоследствии применять его даже к стимулам, которые не имеют никакого физического сходства между образцом и стимулом, а соответствуют ему только по какому-то абстрактному признаку. Этот уровень обобщения у животных был назван уровнем довербального понятия, потому что информация хранится в отвлечённой форме. Хотя он не связан со словами, именно этот уровень обобщения рассматривается сейчас как та высшая степень развития мозга и психических способностей, которая послужила основой для возникновения речи у наших предков на ранних этапах антропогенеза. Когда был обнаружен столь высокий уровень абстрактного мышления у животных, стал вопрос о том, нет ли у них способности осваивать хотя бы какие-то зачатки человеческого языка. Эксперименты американских психологов показали, что у современных человекообразных обезьян такая способность действительно имеется. postnauka
read more...

Как сделать ваши истории лучше?

Хотите быть убедительным — умейте рассказывать истории. Будь то маркетинг или продажи, истории пригодятся вам, потому что истории помогают легече найти общий язык и донести вашу идею до собеседника. Используете ли вы истории в вашей работе или, к примеру, в вашем блоге? Зачем вам сторителлинг? Он работает! И все же, зачем вам усложнять свою письменную речь витиеватыми узорами историй? Большинство людей уверены, что истории ни к чему, если у вас есть факты, которые вы можете просто изложить. Но это не так, и то, КАК вы говорите важно в равной степени тому, ЧТО вы говорите. Если вы отказываетесь признавать этот факт, то вы рискуете потерять свою полезную информацию в море менее полезного контента. Выражение симпатии или антипатии к истории, понимание и принятие её зависит от того, как подана история. Как истории воздействуют на мозг? Хотели бы вы уметь влиять на людей таким образом, чтобы они относились к вашим предложениям более благосклонно? Конечно. Вопрос только как это сделать. Действительно ли истории способны так сильно на нас влиять? Исследования докторов Green и Brock показали, что могут. Причина, по которой истории так на нас действуют в том, что мы восприимчивы и к тому, что нам говорят и к тому, как это делают (проще говоря, к манере рассказа). Истории способны «телепортировать» наш мозг в другое место, в котором мы сможем принять вещи, над которыми бы в условиях суровой реальности лишь посмеялись бы. Пример: вспомните практически любое выступление политиков. Они очень много времени уделяют подготовке историй, используемых в своих речах. История «решительного парня, который горяч на руку и придерживается рамок закона» намного проще для восприятия, чем обсуждение планов администрации по снижению уровня преступности. Еще один очень яркий пример — выступления на TED. Вместо того, чтобы оперировать только фактами, ораторы TED начинают свои выступления с таких фраз как: «Представьте, елси бы вы…». И, как мы видим, это отличная тактика.Истории помогают «продавать» аргументы начиная от «Я верю, что эта либеральная/ консервативная точка зрения верна» и заканчивая «Я верю, что этот продукт удовлетворяет моим целям». Как сделать ваши истории лучше? Вовлеченность Существует миллионы блогов, рассказывающих о том, как создавать потрясающие истории. Но подкреплена ли эта информация какими-либо исследованиями? Действительно, есть такое исследование, проведенное все теми же докторами Green и Brock, которые дают информацию о том, что делает истории интересными. Вот, что они обнаружили: 1) Неизвестность Эффект неизвестности — это старейший прием, используемый в книгах и кино. Несмотря на то, что мы наблюдаем этот эффект очень часто, наш мозг продолжает реагировать на тревожные моменты: нам необходимо узнать, что же будет дальше. Часто упоминаемый сейчас эффект Зейгарника говорит о том, что вы автоматически вовлечетесь в историю, ожидая развязки, как лучшего способа устранить неопределенность. Исследования в этой облатси показали, что люди привыкли заканчивать начатое. Исследователи прерывали невыполненные задания людей другими тасками, и, не смотря на то, что первоначальные задания можно уже было не доделывать, 90% испытуемых вернулись к ним, чтобы довести дело до конца. Удерживание аудитории в состоянии неизвестности («Чем же всё закончится?») один из лучших спочобов создать захватывающую историю, при условии, что неопределенность появится в вашей истории достаточно рано, чтобы активизировать эффект Зейгарника. 2) Создание детализированных образов Хотите, чтобы аудитория полностью погрузилась в вашу историю? Из образов складывается картинка любой хорошей истории. К примеру, Толкиен тратит целую главу, описывая в подробностях испытания Фродо и Сэма, которые боролись с гигантским пауком, чтобы помочь читателю представить всю свирепость их врага и мужество главных героев, которые преодолевают трудности, несмотря на свои рпиродные слабости (тревога, сомнения, страх и др.). Обертывание реальных сообщений в фантастическую обертку порой помогает установить лучшую связь с читателем. Более того, все те чувства, которые нам не трудно понять (тревога, страх и сомнения), преподнесенные в фантастической или сказочной манере намного проще воспринять, чем реальную историю, наполненную негативными чувствами. 3) Средства художественной выразительности (такие как ирония или метафора) — неотъемлемая часть хорошей истории Практически каждый из нас читал, следуя школьной программе, сказки Салтыкова-Щедрина. Всё что описывает Салтыков-Щедрин в своих сказках, щедро присыпанных иронией, — реально. На самом деле в них речь — о политике и о состоянии страны. Есть целый сонм литературных приемов, которыми вы можете воспользоваться в своей истории. Не примените это сделать, дабы сделать её ещё лучше. 4) Моделирование Если вы хотите, чтобы ваша аудитория стала к вам более благосклонна или вы хотите, чтобы она приняла нужное вам решение или точку зрения, воспользуйтесь моделированием. Герой вашей истории должен на протяжении всего действа меняться таким образом, каким вы хотите, чтобы измнеилась в итоге ваша аудитория. Почему это работает: люди представлют себя внутри истории, переосмысливая себя в качестве главного героя. Ниже представлены еще 6 свойств, присущих убедительным историям, выявленные исследователями Melanie Green и доктором Philip Mazzocco. 1) Преподнесение истории Мы уже упоминали выше, что важно не только то, что вы рассказываете, но и то, как вы это делаете. Во многом то, запомнится ли история, зависит от автора и его способности быть «в потоке» и усиливать влияние на аудиторию во время важных ключевых моментов. Лучше всего запоминаются истории, рассказанные способом, оставляющим у вас неизгладимое впечатление. 2) Образность Без очень детальных и волнующих визуальных подсказок, читатель или слушатель не погрузится так сильно в историю, как если бы вы включили в нее визуальные образы. Если прокурор хочет осудить преступника, он описывает картину страданий потерпевшего и использует средства выразительности языка, чтобы вызвать чувство симпатии к жертве насилия у присяжных заседателей, которые, пока слушают, будут визуализировать страдания потерпевшего. Исследования показывают, что во время чтения хорошей истории, наш мозг действительно активизируется и как-будто переносит нас в описываемые события. 3) Реализм Даже, если вы описываете вымышленную историю, её элементы должны принадлежать к реальности, с которой знакома аудитория, к примеру, к основным человеческим мотивациям. (Dooley) Можно практически с уверенностью сказать, что если в вымышленной истории есть реалистические элементы, простые для восприятия аудиторией, то она с легкостью представит себе происходящее, даже, если этого в принципе не может быть. 4) Структура Пример, которые исследователи приводят — триллер Кристофера Нолана «Помни». Реакция критиков на фильм была диаметрально противоположной: кто-то превозносил фильм и его сюжетную структуру, кто-то оценивал подобное обратное развитие сюжета весьма отрицательно. История главного героя разворачивается в обратном порядке, у него амнезия и мы видим конец истории и то, как постепенно разворачиваются события, предшествующие ему. Критики фильма указывают на то, что довольно трудно наслаждаться фильмом второй раз: «напряжение» практически незримое, потому что сюжет настолько запутанный, когда вы смотрите его в обратном порядке. В противовес фильму «Помни», критики утверждают, что великие фильмы можно смотреть снова и снова, даже если вы знаете, что будет. Это потому, что они используют эффективную структуру, которая держит вас буквально приклеенными к экрану, чтобы увидеть, что будет дальше, даже если вы уже знаете продолжение. Исследователи в чем-то согласны с критиками: люди предпочитают истории, которые разворачиваются в прямом порядке. В начале истории нужна завязка, удерживающая людей в напряжении, а не развязка. 5) Контекст Контекст очень часто является тем элементом, который может оказывать значительное влияние на степень убедительность истории. Образ рассказчика, манера себя подать, место, где происходит повествование, степень шума, отстойный сайт, куда вы отсылаете людей за примерами и доп. информацией, — весь этот контекст оказывает влияние на то, как история будет воспринята. 6) Аудитория Разные люди могут очень по-разному реагировать на одну и ту же историю. Определитесь с тем, для кого вы будете рассказывать вашу историю, презентовать продукт или делать деловое предложение. Только после этого приступайте к работе над выступлением. Постскриптум Когда речь идет о продажах или других сферах, где факты и цифры необходимы, они являются важным дополнением к вашей истории. Но помните, что мы принимаем решения основываясь на эмоциях (и, в той или иной степени бессознательно). Так пусть затем наши рациональные процессы оправдают это решение с помощью фактов. Используйте истории для активации эмпирической стороны мозга ваших читателей и вы завоюете их внимание и интерес. lifehacker
read more...

Зачем изучать древних греков? Мифы, динозавры и пророчества говорящего дуба

В этой лекции я проведу для вас увлекательную экскурсию. Цель нашего путешествия - осветить три причины из великого множества доводов, доказывающих необходимость изучения Древней Греции. Первая причина демонстрирует нам, как изучение древнегреческого языка способствует пониманию этимологии современных языков. Я проиллюстрирую данный тезис названиями некоторых динозавров: полагаю, такой подход к проблематике может стимулировать интерес у детей. Второй довод предполагает, что изучение древнегреческой культуры дает нам возможность взглянуть на взаимосвязь между различными аспектами сложной цивилизации с богатой культурой. Хотя изучение некоторых других цивилизаций также может предоставить нам такую возможность, однако, греческая цивилизация особенно хороша с этой точки зрения. Третий аспект, которому я посвящу основную часть моей лекции, заключается в том, что изучение особенностей древнегреческой культуры может помочь нам в понимании нашей собственной культуры. Примером для иллюстрации данного тезиса я выбираю мифологию. При исследовании греческих мифов я рассмотрю несколько тем: тему детства, роль предсказателей/оракулов (в том числе, дуба из священной рощи в Дондоне), полезность (или бесполезность) идеи мифа; возможное определение мифа как «социально значимого повествования, связанного с традицией»; и, в конце концов, то, что я назову «современным мифом» о динозаврах. В своей лекции я попытаюсь продемонстрировать, как изучение греческой мифологии может пролить свет на функции устного творчества в нашей культуре. На пороге XXI века ученые эллинисты больше не могут претендовать на то, что студенты, коллеги с других факультетов, политики, принимающие решения о финансировании изучаемых в университете дисциплин, не говоря уже об обычных людях с улицы, будут и впредь считать предмет их исследований столь существенным и важным. Другими словами, эллинисты уже не имеют возможности лишь заявлять о себе ; они должны перейти к активному убеждению. Они должны убеждать разработчиков программ школьного обучения, выпускников, которые выбирают профиль высшего образования в университете; должны уговаривать администрацию университетов, которая занимается распределением ограниченных денежных средств; они обязаны, с Божьей помощью, убеждать даже политиков. И, наверное, сама по себе необходимость убеждать – очень хороша. Она помогает нам, как говорится, «держаться в тонусе», в любой момент быть готовыми аргументировано отстаивать свое право на существование. Совсем в иной ситуации находятся наши коллеги других специальностей. Даже если медику или химику иногда приходится объяснять и обосновывать проводимое им конкретное исследование, у них нет необходимости доказывать общую интеллектуальную и практическую ценность дисциплины в целом. И наоборот, некоторые другие ученые, изучающие проблемы, ценность – особенно экономическая – которых менее очевидна (например, астрофизики, философы, и мы с вами – исследователи Древней Греции), должны постоянно применять свое умение аргументировать – умение, которое, можно сказать, является для нас интеллектуальной самозащитой. Итак, оставим астрофизиков и философов; сегодня я хочу поговорить об аргументах в защиту исследователей Древней Греции. Вариантов аргументации много и мы можем по-разному убеждать аудиторию в пользу изучения Древней Греции. Я хочу на двух из этих аргументов остановиться очень коротко, а затем все оставшееся время посвятить обсуждению третьего. Первый из трех аргументов связан с этимологией. Знание древнегреческого языка через познание «предыстории» слов открывает новые горизонты в лингвистическом кругозоре каждого человека, независимо от его профессиональных интересов и социального статуса – и это в равной степени относится как к русскоязычным людям, так и к тем, чьим родным языком является английский. Это относится, конечно же и к тем, кто занимается астрофизикой и философией. Ну а прежде всего этимология – прекрасный способ привлечь интерес детей к древнегреческому языку; и я обнаружил, что замечательным полем для этого являются названия динозавров. Как вам известно, имена множества динозавров пришли именно из древнегреческого, начиная от бронтозавра (brontosaurus «громовой ящер») и заканчивая плезиозавром (plesiosaurus «почти ящер»). Эти названия ввел натуралист Вильям Конибеар (William Conybeare) для ископаемых видов, располагающихся между крокодилами и ихтиозаврами («рыбоящерами»). Если я хочу заинтересовать детей древнегреческим языком, то обращаюсь к названиям динозавров, ведь они так привлекают детей (я еще вернусь к обсуждению динозавров). Итак, мой первый аргумент за изучение Древней Греции относится к этимологии. Второй аргумент гораздо шире, он выходит за рамки языка и касается понимания культуры. Изучение мира Древней Греции позволяет нам заглянуть в сферу взаимодействия между несколькими культурными факторами (к ним относятся: социальное устройство, религия, философия, история, литература) в обществе, где традициональность соседствовала с революционными новшествами, имеющими историческую важность. Говоря о новшествах, я имею в виду тот достоверный факт, по крайней мере, для западной культурной традиции, что древние греки изобрели политику, драму и философию. Поразительно, насколько глубинное понимание каждой из этих составляющих древнегреческой культуры зависит от изучения связанных с ней элементов. Например: (а) изучение древнегреческой литературы – эпических поэм, трагедий, комедий, хоровой лирики – невозможно без изучения древнегреческой религии; (б) исследование философии Платона немыслимо без упоминания о диалоге, который являлся фундаментальным понятием в ораторском и театральном искусстве, а также в более широком смысле – на нем основывалось политическое и риторическое функционирование афинской демократии; (с) если мы хотим заниматься древнегреческой религией, то необходимо сознавать ее неразрывную связь и внедренность в повседневную жизнь древнегреческого общества – например, всегда следует помнить о неразрывном переплетении религии с искусством и архитектурой, политикой и общественным устройством, причем на всех уровнях – от полиса до семьи. Изучение Древней Греции означает понимание того, как каждый элемент культуры взаимодействует с каждым. Итак, я перехожу к третьему аргументу. По смыслу он расположен между первым и вторым, между базовой языковой этимологией и широкой сферой межфакторного взаимодействия внутри культуры. Аргумент заключается в том, что наш интерес к конкретным областям древнегреческой культуры важен не только сам по себе, но и в качестве обратной связи для осознания собственной культуры: он помогает разобраться в себе и четче разглядеть нашу реальность. Именно этой проблеме я собираюсь посвятить оставшуюся часть лекции. В качестве иллюстрации тезиса я буду использовать исследование греческой мифологии, - то чем я занимался последние 15 лет. Греческая мифология является непосредственной точкой соприкосновения с древними греками для многих наших современников. Иногда это относится исключительно, я бы сказал к «высокой культуре». Позвольте мне привести три примера из англоязычного мира. Во-первых, вышедшая на сцене Лондонского национального театра в 1980 году трилогия Эсхила «Орестея» в постановке сэра Питера Холла (Sir Peter Hall) стала важным событием театральной жизни в моей стране, - причем это было не просто демонстрацией давно «умершего» вида искусства, - а пульсирующим, живым театром – драмой с масками и изумительным современным музыкальным сопровождением. Во-вторых, переработка тематики «Одиссеи» Гомера, вышедшая под названием «Омирос» (Omiros). Современный поэт из западной Индии в центр своего произведения поместил переживания обычных рыбаков – Ахилла и Филоктета, за что ему присудили Нобелевскую премию по литературе. Возрождение в новом, пост-колониальном контексте шедевров Гомера демонстрирует их бессмертие. И в-третьих, перевод современным английским поэтом Тедом Хьюзом (Ted Hughes) «Метаморфоз» Овидия (конечно, это не греческие мифы, я знаю, но все-таки их можно к таковым причислить по духу) стал самой хорошо покупаемой книгой в Великобритании всего несколько лет назад. Но для многих моих сограждан, которые не ходят в театр смотреть Ахилла и не читают поэмы, мифы остаются связующей ниточкой с древнегреческой культурой, - иногда всплывают воспоминания из детства, например о фильмах «Ясон и Аргонавты» или «Падение Титанов». В особенности для детей мифы представляют собой идеальный способ знакомства с Грецией. Я с этим часто сталкиваюсь, читая «личные заявления» абитуриентов, поступающих в университет на отделение классицизма. Особенно мне запомнилось: «Я впервые заинтересовался Древней Грецией, когда отец прочитал мне фантастический рассказ о том, как Эдип сам себя ослепил», - своей прямотой дети вносят оживление. Вновь стоит отметить, что популярность определенных телевизионных программ и компьютерных игр тоже играют большую роль. Например: детская научно-фантастическая телепередача «Уиллис 31» (Ulysses 31), где Одиссей путешествует в космическом корабле, посещая цивилизации в далеком будущем; или компьютерная игра «Лабиринт времени» (Labyrinth of Time), где игрок должен пройти через пространство и время лабиринта царя Миноса. Если мы хотим заинтересовать детей древнегреческой культурой, то начинать лучше всего с мифологии. Однако, при всей привлекательности мифов для детей, мы не можем сказать, что мифы – это не больше чем «просто сказки». Дабы увидеть хотя бы немногое из их величия, необходимо отправиться в путешествие в пространстве и времени. Сначала отправимся в Афины, а именно в Театр Диониса – примерно 415 лет до. н. э. Театр полон. На сцене происходит действо – «Ион» Еврипида. Божественный Гермес в прологе ведет рассказ о том, как несколько лет назад его брат Аполлон похитил молодую женщину – Креусу. В результате чего, в должный срок родился младенец, мальчик, и Аполлон попросил Гермеса перенести ребенка в храм Аполлона в Дельфах (где и происходит сама пьеса), чтобы ребенку покровительствовали боги. Тем временем мальчик вырос. Креуса вышла замуж, но не могла родить ребенка. И вот, она со своим смертным супругом Ксуфом пришла в храм, чтоб узнать предсказание богов. Когда Ксуф вошел в храм Аполлона, он услышал божественную речь, в которой сообщались удивительные вести: тот, кого он встретит первым – будет его сын. Этим человеком оказался Ион. Ксуф решил, что он обязан стать настоящим отцом для Иона, так как вспомнил про то, как еще до женитьбы допустил неосторожность во время празднования в Дельфах винного фестиваля. И тогда Креуса подумала, что на ее долю выпало вернуться из Дельф бесплодной, в то время как у ее супруга нашелся сын. Более того, она понимала, что все это спровоцировано ее соблазнителем Аполлоном, и Креуса приняла решение отравить Иона. Тем не менее, Креуса и Ион узнали, кем они друг другу приходятся, и катастрофа была предотвращена. Но в конце пьесы божественная Афина повелела, чтобы Ксуф и дальше пребывал в иллюзии того, что Ион является его родным сыном. В любом случае, у Креусы и Ксуфа будут свои собственные дети, которые, как и Ион, будут считаться прославленными прародителями греков. Таким образом, первопричина – бездетность семейной пары пришла к необычному финалу. Фактически, «Ион» Еврипида – это пересказ мифа, и чтобы получить полное представление о нем, нам надо учитывать множество факторов: взаимоотношения между Гермесом, Аполлоном и Афиной; придаваемое Иону афинянами значение прародителя в пятом веке; значимость страданий Креусы для женщин и для мужчин, для людей и богов; и тому подобное. Однако я бы хотел ограничиться рассмотрением лишь одной темы, поднятой в данной пьесе: обращение к оракулу по поводу бесплодия. Как эта проблема отражалась в обычной жизни древних греков? В течение нескольких последних лет были проведены интересные исследования древнегреческих оракулов. Некоторые из работ включали в себя сравнительные этнографические материалы, касающиеся проблематики прорицания, в которых было продемонстрировано, как в конкретных ситуациях обращения за помощью к оракулу – своего рода внешний официальный «обязательный арбитраж», если использовать терминологию моего коллеги Роберта Паркера (Robert Parker) – могут служить вполне рациональным способом решения проблем для целого сообщества. Наибольшее внимание ученых привлекала роль древнегреческих оракулов в том, что обычно определяется как государственный контекст: например, использование прорицаний в качестве неких прелюдий к принятию решений для основания колонии. Катерин Морган (Catherine Morgan) приводит правдоподобные доказательства в пользу того, что сам институт дельфийского оракула в архаической Греции выявляет внутренний кризис именно там, где требуется консультация, совет (например, кризис, вызванный, возможно, увеличением популяции или изменением в распределении материальных благ). Но данное исследование оракулов в государственном контексте ограничено своей задачей, и не может помочь систематизировать миф о личностных, семейных проблемах. Чтобы сделать это, мы должны покинуть Афины и направиться на северо-запад. У подножья Пинд, это 20 километров юго-западнее современной Янины, расположен незабываемо прекрасный ландшафт одного из самых знаменитых греческих оракулов, - Додона, где Зевс со своей супругой Дионой отвечали на различные мучавшие людей вопросы. Гомер называл эту местность «неприступная Додона», известно, что оракулы должны находиться далеко, до них должно быть трудно добраться – как например, до Лурда, места стечения католических пилигримов – а иначе потеряется психотерапевтический эффект, возникающий в процессе преодоления долгого сложного пути. На священной территории Додоны сейчас находится, как в античные времена, дуб. Считалось, что Зевс передает свои слова в шелесте листвы дуба, причем интерпретировала шелест обитающая там жрица. Также мы слышали о пророчествах, проявляющихся в иных формах, например при касании по кругу бронзовых котлов возникает звук, который опять-таки нуждается в интерпретации. Тем не менее, именно шелестящая листва дерева дает нам возможность продемонстрировать чрезвычайно символическую ритуальную структуру: природа переводится в культуру фигурой, находящейся между ними. Жрица – это человек, даже если ее зовут Peleias, и она помогает разрешить конфликт, - она жительница рощи. Во время раскопок в Додоне был обнаружен очень интересный материал. Если проситель хотел посоветоваться с богом, то она или он писали свой вопрос на маленькой полоске свинца, которую сворачивали, маркировали определенным знаком, чтобы знать, чья она, и затем подвешивали. Эти свинцовые полоски («таблички») никогда не систематизировались и не редактировались. Возможно поэтому, зачастую недооценивались их значимость, а иногда и количество. Роберт Паркер, один из ведущих английских специалистов по древнегреческой религии, в своей восхитительной статье о греческих оракулах упоминает «примерно восемьдесят уцелевших табличек» из Додоны. Ф. Т. Ван Стратен (F. T. van Straten) – великолепный голландский археолог, занимающийся продуктами религиозной культуры, говорит о «нескольких сотнях» свинцовых табличек. На самом деле, их число превосходит 3. 000, - причем необходимо помнить, что многие из них использовались не один раз, и, следовательно, несут в себе не одну надпись, - в этих 3. 000 табличек содержится более 3. 400 вопросов. Более 97% из них до сих пор не опубликовано. Радует, что по крайней мере существует проект опубликовать под редакцией профессора Дакариса (Dakaris), профессора Кристидеса (Christides) и доктора Вокотопулу (Vokotopoulou) большую часть табличек, - около 1. 400. Их обнаружил в 1930-е годы во время раскопок профессор Евангелидес (Evangelides), в настоящее время они находятся в музее в Фессалониках. (Большое спасибо, профессору Кристидесу за предоставленный материал). Некоторые вопросы, задаваемые оракулу в Додоне, относятся к «государственному» или «общественному» типу. «Население Додоны хочет знать, неужели суровая зима наступила потому, что среди них есть нечистый человек?» (М35). Но как бы ни были привлекательны (напрашивается аналогия с мифическим наказанием ниспосланным за Эдипа) подобные вопросы, я бы хотел остановиться на вопросах другого типа. Мне кажутся более релевантными следующие: «Дион спрашивает, верны ли его подозрения в отношении Бострихи, дочери Доркона, в том, что она украла деньги, забытые им на ежегодном Aktia-фестивале» (М1). Еще более личностные вопросы: «Надо ли мне вступить в новый брак?» (М25); «Мой сын находится в безопасности?» (М65); «Я ли отец детей моей жены?» (М19); «Килон хочет знать, родит ли его жена Мениска наследника, или ему нужно оставить ее и жениться на другой женщине?» (М16); «Гермон спрашивает, каким богам ему надо молиться, чтобы его дети от жены Кретаи были способными» (М12). Из неопубликованного материала коллекции музея в Фессалониках предположительно почти 20% - примерно 280 табличек – содержат различные варианты вопросов на тему: «Будут ли у нас дети?». Материал из Додоны и огромное количество не опубликованных надписей содержат в себе личностные вопросы, таким образом, перед нами раскрываются бесценные свидетельства реальной жизни. В частности, это демонстрирует миф о Ионе (со всеми его странностями). Данный миф раскрывает перед нами те тревоги, которые остро ощущаются людьми на глубинном личностном уровне, и именно это оправдывает их долгое путешествие в Додону. В конце первого века нашей эры Плутарх предполагал, что в функционировании дельфийского оракула произошли изменения по сравнению с архаическим периодом: если в прошлом преобладала потребность в обретении двусмысленного пророчества касающегося общественных вопросов, а не индивидуальных, то теперь интерес сместился – чаще стали встречаться вопросы типа «Кто украл мое одеяло?», а не «Надо ли мне вторгаться в Персию?» (это спрашивал Крез, царь Лидии). Плутарх был священнослужителем при дельфийской святыне и многое знал о современных ему оракулах, но, тем не менее, мы не можем не считаться с его видением истории существования оракулов. Во-первых, нет сомнений в том, что материал из Додоны резко отличается в этом отношении от дельфийского, а по табличкам из Додоны хорошо можно понять насколько давно стали возникать личностные запросы к оракулам (свинцовые полоски датируются четвертым, пятым, и даже шестым веком до н. э.). А во-вторых, следует определить различие, по которому происходит классификация общественных и личностных вопросов, на основании взаимосвязи между вопросами, задаваемыми оракулу в Додоне и оракулам из мифов, и особенно это касается древнегреческих трагедий. Анализируя личностные переживания по поводу бездетности, - на виду у 15. 000 гражданского населения, - Еврипид утверждал, что переживания таких индивидов как, например, Гермон и Килон, могут быть свойственны и важны для всего сообщества. Причина этому очевидна. Для полиса, данная проблема является жизненно важной, ведь город состоит из семей, oikoi, которые не должны вымирать. По словам специалиста по проблематике древнегреческой семьи В. К. Ласея (W. K. Lacey): «существовало сложное законодательство, направленное на защиту личности и собственности сирот и бездетных семей». В мифе «Ион» Еврипид повествует о необычном стечении обстоятельств, и именно в ходе повествования драматизируется нечто глубинное касающееся двоих людей и сообщества, к которому они принадлежат. Мы можем найти путь в сложный мир греческой мифологии, если будем исследовать повседневную древнегреческую реальность, и проводить параллели с тем, как она преобразуется в мифах. Безусловно, данный путь не единственный, но один из возможных, выдвигающий на первый план важное социальное значение мифов. Но почему зарождается эта социальная значимость? Например, потому, что неотъемлемой частью жизни сообщества являются постоянно присутствующие боги, богини, герои и героини. О них слагают истории, где они фигурируют как почитаемые персонажи или как прародители, а иногда и в том и в другом качестве. Но это не единственный способ объяснения социальной значимости греческой мифологии. Как я уже упоминал, в мифах развиваются и преломляются в преувеличенном и сложном образе напряжение и проблематика повседневности: любовь, утрата, война и вообще любые глубинные экзистенциальные проблемы. Вспомните Антигону, которая разрывалась между долгом по отношению к своему городу и любовью к погибшему, вероломному брату. А в случае с Эдипом – что может быть страшнее, чем обнаружить – даже предположительно – что твои родители могут таковыми не оказаться? На самом деле, кто из нас уверен наверняка в том, кто его родители? Даже в наше время ДНК-анализа? Пробирку с ДНК могут перепутать или потерять… Таким образом, греческие мифы берут на себя исследовательскую функцию. В мифах выявляются слабые места, переживания, противоречия, встроенные в окружающую идеологическую структуру. Зачастую это происходит посредством введения в сюжет не привязанных к месту, нарушающих запреты, выходящих за рамки существ и поступков. К примеру: кентавры, горгоны, гарпии – это способ демонстрации двойственности, совмещения культурного и животного. Цитируя великого французского антрополога Клода Леви-Стросса, монстры дают нам «хороший повод задуматься». С их помощью мы можем выявлять связи между природой и культурой. Как в случае с монстром-каннибалом циклопом Полифемом, поедающим сырое человеческое мясо. Это можно рассматривать как крайнюю противоположность культуре, полярное противопоставление цивилизованным грекам, ведь они едят только то мясо, которое опосредовано культурной средой при помощи особого ритуального обряда. Ужасный миф о Кроносе предоставлял возможность грекам задуматься о противопоставлении порядка и хаоса. Кронос был воплощением беззакония и насилия: он был виновен в кастрации собственного отца, бога Урана, и проглотил своих детей, чтобы не оставлять наследников. В конечном счете, его место занял Зевс, чье правление характеризуется большей степенью упорядоченности. Но хаос может возникнуть в любой момент, что нашло свое воплощение в фестивалях, проводимых в честь Кроноса, когда нормы переворачиваются и господа прислуживают слугам. Напоследок давайте коснемся центральной проблематики человеческого существования – границы между жизнью и смертью. Вспомним участь мифологического доктора Асклепия, которого Зевс поразил молнией за то, что тот нарушил запрет и научился воскрешать мертвых. Вот – триумф – человеческого прогресса осмелившегося обмануть смерть. Природа и культура. Жизнь и смерть. Кронос и Асклепий. Греческие мифы - «хороший повод задуматься», они выявляют реальные переживания посредством изложения удивительных повествований. Итак, мой третий аргумент в защиту исследований античности заключается в том, что, цитирую сказанное ранее, - «изучение особенностей древнегреческой культуры может помочь нам в понимании нашей собственной культуры». Пришло время рассмотреть последнюю часть утверждения, а именно – как подобные исследования, в частности исследования мифологии, могут помочь нам понять собственную современную культуру. Сперва я бы хотел подчеркнуть центральное теоретическое положение данной дискуссии. Можно ли использовать понятие «миф» в целях кросс-культурного анализа? Действительно, правомерно ли употреблять термин «миф» при изучении древнегреческих историй? Некоторые замечательные ученые, особенно хочется отметить швейцарского эллиниста Клода Калэйма (Claude Calame), побуждали нас отказаться от концепции мифа (тогда уж одновременно и от ритуала) по отношению к грекам, на основании того, что эта концепция плод западной антропологии, а не внутренняя категория. Определение профессора Калэйма вполне убедительно, ведь у греков действительно нет одного слова – и конечно это слово не muthos – для обозначения рассказов, повествующих о подвигах богов и героев. Но корректно ли заявление профессора Калэйма, когда он требует от нас полностью отказаться от концепции «мифа»? Даже если мы, как ученые, так и поступим, будем избегать слова «миф», то этот концепт все равно не исчезнет из языка, а я предполагаю, останется в употреблении в том же самом обиходном значении, по крайней мере, в английском языке, - «неправдивая история». Со своей стороны, я уверен, в отличие от профессора Калэйма, что концепция мифа может быть сохранена и должна применяться к рассказам порожденным различными культурами, но при этом определение мифа будет звучать следующим образом: «миф – это социально значимое повествование, связанное с традицией». Тогда данное определение охватывает и древнегреческую историю Суд Париса, и библейское предание об Адаме и Еве в Райском саду, и повествование о непорочном зачатии Иисуса Христа, и английскую легенду о Робин Гуде. Я еще раз делаю акцент на том, что миф в соответствии с предложенным мной определением, это не правда или ложь, а традиция и социальная значимость, что справедливо для всех вышеперечисленных историй - Суд Париса, Адам и Ева в Райском саду, непорочное зачатие Иисуса Христа, легенда о Робин Гуде. Можно с уверенностью утверждать, даже не принимая во внимание проблему определения мифа, что в любом случае социально значимые повествования, связанные с традицией живут и процветают. И мы найдем множество доказательств тому, если отправимся в современную Ирландию. Там родился легендарный герой древности Кухулин, который прежде был эмблемой националистической, католической, республиканской традиции. Его памятник находится в Дублине на улице О’Коннел, и именно там находился эпицентр Пасхального Восстания (Easter Rising) против Великобритании в 1916 году. В наши дни, если вы почитаете граффити на стенах протестантского квартала в восточном Белфасте, то опять встретите там имя Кухулина, так как его заимствовала в свою идеологию про-британская протестантская унионистская группировка. Мифы, социально значимые повествования, связанные с традицией, дают нам «хороший повод задуматься». Если же мы обратимся к Киргизии, где несколько лет назад, как отмечала лондонская газета Times, шестеро глав правительств съехались на празднование тысячелетней годовщины огромного киргизского эпоса, повествующего о героических подвигах воина Манаса. Цитируя московские Times, приведу здесь слова президента Киргизии: «Сейчас наша страна переживает трудные дни, но если мы обратимся к нашему герою Манасу, то это поможет нам преодолеть сложности и сплотить народ». Этот невообразимо длинный эпос в миллион строк тоже является социально значимым повествованием, связанным с традицией. Нечто подобное есть и в Великобритании. Однако нет какого-либо конкретного места концентрации этих повествований, - они находятся повсюду. Итак, наше путешествие продолжается, и мы отправляемся в Лондонский Музей Естествознания. Посетителю открывается огромная экспозиция животных, но динозавр затмевает все остальное богатство выставки. В вестибюле возвышаются скелеты диплодока и трицератопса, а книжный киоск пестрит литературой о динозаврах. Одной из главных достопримечательностей музея является подвижная модель, где иллюстрируются кровавые стычки между плотоядными динозаврами и их травоядными сородичами. Почему они так привлекают наше внимание? Почему они так очаровывают детей? Причина кроется в том, что динозавры стали современным мифом. Утверждая это, я вовсе не ставлю под сомнение правдивость и истинность умозаключений о динозаврах. Скорее я имею в виду то, каким образом эти животные стали фигурировать в наших рассказах про происхождение жизни. Истории про динозавров уже давно вышли за пределы научных теорий, - они стали публичными и весьма распространенными, то есть они сильно изменились по отношению с первоначальным вариантом – стали проще, образнее, обрели значимость. Сразу приходит на ум понятие «миф», где происходят аналогичные преобразования базового опыта и переживаний. Миф о динозаврах – это история природной жестокости: жуткие зубы, с которых капает слюна или кровь, постоянные извержения вулканов. История о динозаврах, как и многие другие хорошие истории, обладает telos: динозавры властвовали над миром более 150 миллионов лет и вымерли (согласно современной науке) в результате экологической катастрофы, наступления, так называемого, ледникового периода. Некоторые считают, что к этому привело падение метеоритов. В соответствии с данным telos возникает мораль, адекватная современности: сейчас над миром властвуют люди, как когда-то динозавры, и люди могут повторить их печальную участь, если произойдет экологическая катастрофа. «Миф о динозаврах» соткан не только из научных доказательств, но и из разнообразных историй. В него включены разнообразные паттерны, имеющие долгую предысторию, встречающиеся в народных сказках и их современных аналогах (например, волк, съевший бабушку Красной Шапочки). Иконографические изображения динозавров иллюстрируют эзоповскую тематику, столкновение волка и барашка: свирепые плотоядные ящеры против мирных травоядных – Тираннозавр Рекс против Коритозавра. Однако, миф о динозаврах существует давно. Почему же только сейчас возникла «диномания»? Американский биолог Стефен Джей Гулд (Stephen Jay Gould) предполагает, что ответ можно дать, используя язык маркетинга: «Динозавры, - он пишет, - никогда не утрачивали своей притягательности, а ключ к ответу на вопрос «почему же сейчас они столь популярны?» в силе рекламы, а вовсе не в желании обладать новыми знаниями». Английская исследовательница-психоаналитик Марина Ворнер (Marina Warner), в своей книге «Искусство управления монстрами» делает менее очевидное утверждение: наше общество склонно к внедрению в детское восприятие динозавров из-за того, что (и эту позицию поддерживает психоаналитик Бруно Бетлгейм (Bruno Bettelheim)) детство является периодом, когда фантазии о насилии и ужасах имеют положительный терапевтический эффект, - это помогает ребенку стать сильнее посредством идентификации с тираннозаврами. В свою очередь, эллинисты, знакомые с мифом о Кроносе, должно быть придерживаются другой точки зрения. Все почитали жестокого Кроноса великим царем, он правил героями после их смерти на Островах благословения. Его правление было крайне парадоксальным: ужасающим своей жестокостью, но райским. Эра динозавров прошла, но всегда, когда мы рассказываем о них, в нашу реальность прорывается первобытное насилие. Вырисовывается картина: Царь Кронос – Тираннозавр Рекс. Однако можно ли только посредством силы воображаемого образа этого динозавра делать умозаключения о сложившемся в наше время повсеместном представлении об отталкивающем и одновременно притягательном насилии? Итак, можем ли мы говорить о мифе в отношении динозавров? Не будет ли ничего потеряно? Не исчезнет ли собственно рассказ? Давайте, в заключение лекции обратимся к подобному повествованию, я имею в виду роман Майкла Кричтона (Michael Crichton) «Парк юрского периода», по которому был снят знаменитый фильм. Сюжет всем известен. Из ДНК застывшего в янтаре комара возродились динозавры. Все они были сделаны самками, чтобы предотвратить возможность размножения, однако, некоторые особи оказались способны менять свой пол и производить потомство. Человек, из-за которого это все произошло, получил неотвратимое наказание: природа нанесла ответный удар по культуре посредством ужасающих велоцерапторов. Я хотел бы снова обратиться к Марине Ворнер. Она подчеркивает: в «Парке юрского периода» динозавры были самками. В ее интерпретации «природно, ДНК-запрограммированные самки» являются лишь звеном в непрерывной цепи историй, - выдуманных мужчинами про женские фигуры из кошмаров, - цепи, восходящей, безусловно, к древнегреческим Горгонам и Гарпиям. Я не хочу опровергать это утверждение – несмотря на то, что Тираннозавр Рекс, весьма маскулинное имя – но мы должны видеть динозавров из «Парка Юрского периода» также и в другом ракурсе. Конечно, здесь можно размышлять о дихотомии мужского и женского, но помимо этого тут возникает ссылка на другую взаимосвязанную дихотомию, за которую так дорого поплатился Асклепий – я говорю о жизни и смерти, о природе и культуре. Например, достижения криогенной медицины дает теперь возможность продлить жизнь на неограниченный срок, а генная инженерия заставляет нас переосмыслить связь между природой и культурой. Мне кажется, что сюжет «Парка юрского периода» очень хорошо подходит в свете данных публично обсуждаемых научных достижений. Именно на тематике продлении жизни, на противопоставлении природы и культуры ставит основной акцент Майкл Кричтон. Мы знаем множество историй, где часто происходят удивительные вещи – жизнь продлевается, возрождается посредством пробуждения персонажей - спящая красавица, король Артур, Фредерик Барбаросса. Сюжет с возродившимися динозаврами меняет данный позитивный паттерн, ведь динозавры появились вновь не для того, чтоб любить или спасать, но для того, чтоб нести разрушения – возникает другой паттерн, когда детище уничтожает своего создателя (вспомним Франкенштейна). Кто знает, сможет ли удержаться в общественном сознании история Майкла Кричтона такое же продолжительное время, как и Франкенштейн Мари Шелли? Все зависит от того, насколько долго просуществуют эксплуатируемые Кричтоном страхи. Если же это повествование выдержит испытание временем (возможно, будут возникать вариации на тему; здесь хочется привести великолепную мысль замечательного исследователя античности Вальтера Бакета (Walter Burkert) – миф становиться мифом только тогда, когда он хотя бы частично забывается), то появится новый современный миф, где наука и фольклор присваивают себе функции бриколажа по Леви-Строссу. Итак, я постарался вкратце обрисовать картину современного мира и убедить вас в том, что у древнегреческих мифов есть свои аналоги, причем они открываются нам в новом ракурсе. Я попытался продемонстрировать, что перспектива исследований Древней Греции дает нам возможность узнать новое о нашей реальности. Природа и культура, жизнь и смерть – мы можем изучать наши страхи посредством гротескных повествований. И независимо от того – убедил я вас или нет – наше путешествие подошло к концу. Благодарю вас за ваше терпение и внимание, и за то, что вы мне составили компанию! Бакстон
read more...

Зачем бизнесу искусство

Около пятидесяти лет назад известный английский писатель Чарльз Перси Сноу, физик по образованию, прочитал лекцию «Две культуры», которая после публикации стала предметом широкой дискуссии. Сноу обратил внимание на размежевание двух культур: гуманитарной и естественно-научной. Со временем к ним прибавилась третья — деловая, или бизнес-культура, но тренд остался тем же. Происходит дивергенция культур, их представители со все большим трудом понимают друг друга, а зачастую относятся друг к другу с плохо скрываемым презрением. Можно было бы оставить это печальное явление без внимания, но оно порождает ряд серьезных вопросов. Нужно ли искусство бизнесу, если не рассматривать искусство как предмет бизнеса? Зачем деловому человеку тратить свое в прямом смысле слова дорогостоящее время на то, чтобы читать художественную литературу, знакомиться с современным изобразительным искусством, ходить в оперу или смотреть авторское кино?
На эти вопросы у меня есть ответы, которые опираются на представление о том, в чем состоит социальная функция искусства. Выдающийся физик, действительный член Российской академии наук Евгений Львович Фейнберг, проанализировав суждения о роли искусства в жизни человека, пришел к выводу, что его основной смысл—в обосновании действенности интуитивного познания окружающего мира. Напомню: философия определяет интуицию как способность к усмотрению истины вне ее логического и эмпирического доказательства. Иными словами, искусство представляет собой дополнительный (по отношению к науке) способ познания окружающего мира. Творцы в области искусства открывают перед нами новые грани бытия.
А что получает человек, активно взаимодействующий с произведениями искусства? Во-первых, он развивает свои способности к восприятию мира разными способами, что одновременно расширяет и углубляет познание. Во-вторых, он повышает свою чувствительность к гармонии и диссонансам, что важно для генерации нового знания в самых разных областях. Наконец, он развивает собственную интуицию.
Существенны ли эти возможности для человека бизнеса? Красота и гармония, если они реализуются в конкретном продукте, обеспечивают ему успех. Вспомним, почему iPod и iPhone Apple оказались более привлекательными, чем mpЗ-плееры и смартфоны других компаний. Их успех определили простота и изящный дизайн. Вспомним выступление Стива Джобса перед выпускниками Стэнфордского университета: он рассказал об уроках каллиграфии, на которых узнал, «что делает полиграфию прекрасной». Можно предположить, что именно этот контакт с прекрасным помог формированию эстетических принципов Джобса, определивших успех продуктов Apple.

Генерация знаний происходит при попытке устранить диссонанс, когнитивный или эмоциональный. Поэтому повышение чувствительности к диссонансам — путь к новым идеям. Что позволило Биллу Гейтсу создать успешный бизнес? Устранение диссонанса между возможностями компьютера и фундаментальным ограничением при его использовании, которое существовало, пока на компьютере могли работать только программисты. В конечном счете любой инновационный продукт — попытка устранить диссонанс между потребностями пользователя и возможностями для их удовлетворения.
Не менее важное значение для людей бизнеса имеет развитие интуиции. Решения, основанные на строгом анализе, относительно легко воспроизводимы, ведь формальная логика у всех одинаковая. Решения же, базирующиеся на л интуиции, способствуют формированию относительно долгосрочных конкурентных преимуществ, поскольку интуиция не поддается копированию: она основывается на опыте, а он уникален.
Мне могут возразить, что описанные эффекты наблюдаются, только когда человек уже восприимчив к искусству. Но ведь эту восприимчивость можно развить в любом возрасте, были бы желание и готовность открыть себя для новые впечатления! Перестаньте относиться к искусству как к развлечению по выходным, сделайте его частью вашей жизни — и вы получите искомый результат!
HBR
read more...

"Эффект сотой обезьяны" - мистификация века или научный прорыв?

«Ничто не существует, пока оно не измерено» (Нильс Бор).
Хорошее дело интернет, на любой вопрос найдешь ответ. На днях мой товарищ рассказал, что вычитал в интернете о потрясающем «эффекте сотой обезьяны» и настоятельно советовал мне прочесть, а затем высказать по этому поводу свое авторитетное мнение, как ученого. Я не замедлительно обратился к компьютеру и обнаружил довольно таки много продублированных сообщений об этом эффекте. В многочисленных перепечатках суть дела была изложена следующим образом.
Эксперименты с макаками
На японском острове Косима (Koshima) обитала колония диких обезьян макак, которых ученые кормили сладким картофелем (бататом), разбрасывая его по песку. Обезьянам нравился батат, но не нравился песок на нем. Они пытались лапами счистить песок с картофелин. И вот однажды 18-месячная самка Имо обнаружила, что может решить эту проблему, вымыв батат. Она научила этому трюку свою мать и подружек. В период с 1953 по 1958 год все молодые обезьянки научились мыть батат от песка. Взрослые матери учились от своих детенышей. Лишь взрослые самцы продолжали грызть батат с песком. Потом произошло что-то поразительное. Когда осенью 1958 года на острове количество обезьян мывших бататы достигло 100, то случился качественный скачок: почти все обезьяны в колонии этого острова стали мыть картофель перед едой. Создалось впечатление, что именно сотая обезьяна каким-то образом привела к такому качественному прорыву. Более того, привычка мыть батат перед употреблением в пищу каким-то образом в дальнейшем перепрыгнула через море. Колонии обезьян на других островах и на материковой горе Takasakiyama также начали мыть батат без какого бы то ни было внешнего побуждения к тому.
Податели сего сенсационного материала все как один ссылаются на две нашумевшие книги американских авторов: на книгу «Сотая обезьяна» Кена Кейса (Ken Keyes )и на книгу «Жизнепоток: биология бессознательного» Лайэлла Ватсона (Leally Watson), в которых описан изложенный выше научно-исследовательский эксперимент с японскими обезьянами. Однако не будем спешить с выводами, а обратимся к первоисточнику. Вот как этот эксперимент описан японскими исследователями в журнале Primates:
В двух километрах от города Кусима, префектуры Миядзаки, поблизости от побережья Иваба, есть остров под названием Косима (Koshima). На этом острове в окружности четырёх километров обитало семейство диких обезьян макак. В 1950г. исследователи из экспериментального отделения при Токийском Университете пытались давать этим обезьянам в качестве корма сладкий картофель - батат. В 1952г. они добились того, что обезьяны стали охотно есть батат, но в это время на острове их было всего лишь 20. Вначале обезьяны счищали грязь с бататов лапами и ели. Однако, в 1953г., однажды, одна полуторогодовалая самка стала есть батат, вымыв его от грязи в реке. К 1959г. из 19 молодых обезьян 15 и 2 из 11 взрослых уже мыли батат. К январю 1962 года, почти все обезьяны в колонии о. Косима, за исключением тех взрослых, что родились до 1950 года, привычно мыли картофель перед едой. В других колониях не было массового перехода обезъян с грязного на мытый картофель, за исключением единичных редких случаев. Освоение мытья батата происходило обычным, естественным путем, так как это делают дети - через наблюдение и повторение.
Как видим, не было никакого упоминания о критическом числе обезъян для интенсивного распространия приобретенного навыка во всей колонии. Старшие обезьяны остались с прежними привычками. Кроме того, не было также упоминания о бесконтактной передаче приобретенных навыков мытья картофеля в другие колонии обезъян. Там были замечены лишь единичные случаи мытья картофеля отдельными особями, но им можно, видимо, дать и другие простые объяснения. Если проявилась первая Имо в одной колонии, то что мешает проявиться таким же Имо и в других колониях, независимо от первой.
В середине 80-х Элейн Майерс (Elaine Myers) тщательно изучила все публикации японских ученых по рассматриваемым экспериментам и пришла к выводу, что ни о каком «эффекте сотой обезьяны» в них нет речи даже близко, и что данная история в трактовке Ватсона является сплошной выдумкой. При этом сам Ватсон признал, что он ни с кем из участвующих в этих экспериментах японских учёных не контактировал и что историю сотой обезьяны следует воспринимать как красивую метафору. Тем не менее, эта история продолжает активно цитироваться, и жить своей жизнью. Что же касается коллективного обучения приматов, то есть другие методики их перевоспитания, противоположные по смыслу описанному выше эффекту и более им понятные. Речь идет о традициях, которые очень трудно менять, особенно если ты один, а соблюдающих традицию намного больше.
Так, например, в качестве эксперимента ученые сажали в металлическую клетку пять обезьян и кормили их не вкусной пищей. В верхнем углу развешивали бананы, но чтобы добраться до них, нужно было наступить на пластину и тем самым подключить всю клетку к электрическому току. Обезьяны, конечно же, пытались добраться до бананов, но их било током и они отступали. В итоге, почти все поняли, что приближаться к бананам не очень приятно. Лишь одна оказалась непонятливой и продолжала попытки сорвать банан, но так как током било всех, то остальные обезъяны начали ее колотить за настырность. Битье подействовало, и глупышка прекратила дальнейшие попытки.

Затем ток в клетке отключили, и бананы можно было брать спокойно, но никто уже не пытался к ним подойти. Далее заменили одну обезьяну на новую и та естественно рванула к бананам, но ее тут же поколотили. Все ее попытки сорвать бананы не находили понимания среди остальных, в итоге и она угомонилась и перестала соваться к бананам. Постепенно заменили по одной всех остальных, в результате чего в клетке сидели обезьяны, которых ни разу не било током, но никто не пытался сорвать бананы, так как за это били сокамерники.
Обычно этот пример приводят для того, чтобы можно было наглядно пояснить, как можно изменить традиции в коллективе, если эти традиции неправильные. И вывод здесь был один, либо заменить сразу три обезьяны, либо посадить к четверым одну большую, которая будет всех остальных колотить и тем самым изменит привычки. И в том, и в другом случае битье определяло сознание.
Теперь вернемся к «эффекту сотой обезьяны». Впервые он был описан Ватсоном в начале 80-х. Может быть этот эффект был им выдуман потому, что хорошо ложился на известную научную гипотезу о едином энергоинформационном поле и едином групповом сознании. В дальнейшем история была подхвачена и пересказана ещё одним любителем мифотворчества Кейсом. Его книга так и называлась "Сотая обезьяна", а выводы, сделанные в ней из описанного Ватсоном эффекта, необоснованно распространялись на все человеческое общество. После книги Кейса этот эффект стал широко приниматься как общеизвестный факт, активно цитируемый мифологами, психологами и прочими. Самое поразительное то, что указанный эффект прочно вошел в науку и получил название "эффект сотой обезьяны".

Он стал применяться при рассмотрении человеческих отношений. Принималось что, для того чтобы какая-то группа людей получила новую информацию или сделала открытие, необходимо было образовать критическую массу ищущих ответ на поставленный вопрос. При этом необходимое количество людей могло не принадлежать упомянутой популяции. Однако, не все ученые безоговорочно принимали полученные таким образом результаты.
Эксперименты с людьми
Так группа австралийских и английских исследователей решила проверить гипотезу «сотой обезъяны» применительно к человеческой популяции. С этой целью было смонтировано общее панно из нескольких сотен разных размеров фотографий лиц англичан. Причем при первом взгляде на это панно можно было разглядеть без посторонней помощи только шесть или семь лиц. Затем в Австралии была отобрана группа жителей, принадлежащих к разным слоям населения, которые должны были за определенное время найти как можно больше лиц на представленном панно.
За то время, которое давалось испытуемым, в среднем, количество найденных лиц равнялось шести - десяти. Когда число опрашиваемых достигло несколько сот человек, и было точно зарегистрировано, что они видели, несколько исследователей поехали в Англию - на другой конец планеты, - и там показали эту же фотографию по внутреннему, кабельному телевидению Би-Би-Си, вещавшему только на Англию. Они тщательно показали телезрителям, где находятся все до единого лица на фотографии. Затем, через несколько минут после этой передачи, другие исследователи повторили эксперимент в первоначальном виде в Австралии с новыми испытуемыми. И вдруг люди начали легко находить большинство изображенных лиц.
В результате проведенного опыта ученые убедились в том, что люди обладают чем-то, что еще не было известно науке. Интересно, что аборигены Австралии всегда знали о такой «неизвестной» особенности человека, а именно, что существует энергетическое поле, объединяющее людей. Даже в нашем обществе мы наблюдали, как кто-то на одном конце планеты изобретает что-то очень сложное, а в это же самое время на другом конце Земли кто-то изобрел то же самое, используя те же принципы и идеи. Каждый изобретатель обычно говорил: «Ты украл это у меня. Это мое. Я первый сделал это». Случалось иногда и так, но для большинства дублирующих изобретений или открытий, идеи приходили к авторам индивидуально. Таким образом, после австралийского эксперимента ученые начали понимать: есть нечто, объединяющее всех нас и требующее дальнейшего всестороннего изучения. Что же касается «эффекта сотой обезьяны», то эту историю, по выражению самого автора (Лайэлла Ватсона), действительно следует воспринимать не более, чем красивую метафору.
Для обоснования подобных эффектов, биолог-теоретик Руперт Шелдрейк в 1981 году в своей книге "Новая наука жизни : гипотеза формообразующей причинности" предложил радикально новую теорию, объясняющую, как обучаются живые существа и как они изменяют форму. Гипотеза Шелдрейка состоит в следующем: если то или иное поведение повторяется достаточно часто, оно запечатлевается в неком "морфогенетическом (или формообразующем) поле". Это поле (для краткости "морфическое") обладает своего рода кумулятивной памятью, хранящей все, что происходило с данным видом в прошлом. Представители каждого вида (речь идет не только о биологических организмах, но также о молекулах, кристаллах и даже атомах) настроены на свое отдельное морфическое поле, которое простирается во времени и пространстве, проявляясь посредством процесса, называемого "морфический резонанс".
Представленная Шелдрейком теория объясняет, как могут произойти фундаментальные (или архетипические) изменения в человеческой психике. Сначала такие изменения в поведении или отношениях даются с трудом, но по мере того, как предлагаемую модель поведения перенимает все большее число индивидуумов, новым людям становится проще измениться – даже без прямого влияния со стороны окружающих. Согласно теории, люди посредством морфического резонанса настраиваются на новую модель в морфическом поле и испытывают все более сильное влияние с ее стороны, – это объясняет, почему со временем перемены даются все легче.
Сам Шелдрейк отмечает связь между своими идеями и теорией Карла Юнга. Но есть и важное отличие, выражающее то, что теорию Юнга применяют лишь в отношении человеческого опыта и человеческой коллективной памяти, а Шелдрейк предполагает, что подобный принцип действует во всей Вселенной, а не только в человеческой психике. Однако всеохватывающие предположения Шелдрейка на сегодняшний день не подтверждены опытами, а потому остаются в ранге гипотезы. По крайней мере, опыты с обезьянами не дали положительного ответа.
Что же касается человеческого общества, то здесь обсуждаемый эффект, возможно, в какой-то степени проявляется, но требует еще дополнительных экспериментальных исследований, хотя идеи Шелдрэйка и резонируют с широкой публикой и некоторыми физиками, такими как Дэвид Бом, Ганс-Питер Дюрр и другими.
Давайте думать вместе
Коллега Эйнштейна Дэвид Бом считал, что гипотеза Шелдрэйка не противоречит его собственным идеям. Доказательством этого может служить следующее утверждение великого физика: «… сейчас стало возможным для определенного количества индивидуумов, объединенных общей целью и доверяющих друг другу, образовать единое сознание, которое бы действовало как одно целое. И если бы десять человек или сто человек могли бы действительно быть как единое целое, то сила их воздействия была бы многократно выше, чем одного человека». И далее Дэвид Бом продолжает: «… и таким образом, станет возможным пробуждение сознания как отдельных групп, так и всего человечества … Настоятельная необходимость этого в настоящее время совершенно очевидна».
Если верить Шелдрейку, Бому и другим не менее именитым ученым, то мысли простого человека, соединенные с множеством таких же мыслей, направленных на единую цель , могут повлиять и изменить весь мир. Вопрос лишь в том, ради какой цели стоит приложить усилия для создания объединенного вектора силы мысли. Но здесь природа не оставила нам большого выбора, так как развивающийся сегодня глобальный кризис требует от всего человечества проведения анализа пройденного пути и смены приоритетов. Необходимость преодоления такого общемирового кризиса должна сплотить всех нас, все человечество в единый всемирный организм. Безусловно, это очень трудная задача, но цель великая и дорогу осилит идущий. Выбора нет, ибо при дальнейшем следовании по пути безудержного потребления, растущей взаимной нетерпимости и себялюбия, порожденных непомерно возросшим эгоизмом, человечество через природные катастрофы и мировые войны подстерегает полный крах.
В наших силах, а точнее в силах каждого человека, живущего на нашей планете попытаться понять, что в мире происходит и начать позитивные изменения в себе и вокруг себя, тем самым способствуя распространению этих изменений во всем мире. При этом суть таких изменений простая: не делай другому того, что ненавистно тебе. Но для многократного усиления эффекта воздействия на окружающий мир желательно объединиться в своих мыслях – намерениях с другими, думающими в унисон с тобой, людьми. Наши друзья, знакомые, родственники, соседи, коллеги, почти все они пока еще пребывают в «спячке».
Хорошо, если бы мы смогли разбудить их и присоединить их мысли к своим. Хорошо, если бы нашей общей заветной целью стало стремление к тому, чтобы все человечество превратилось в единый планетный организм, подобный нашему телу, где каждая клеточка работает на весь организм, а организм в свою очередь заботиться о благополучии каждой своей клеточки. Только в таком обществе мы все будем счастливы.
единый мир
read more...