Что такое театр

Чем чаще я вижу толпу, тем чаще думаю, что в основе ее предрассудков и предубеждений всегда лежит неявная правота. Когда тысячи человек без всякой видимой причины твердят одно и то же, можно смело предположить, что у них есть к тому основание. Конечно, они могут быть не правы, но они не просто болтают — они что-то имеют в виду. Толпа, во все века побивавшая пророков каменьями и «стоявшая на пути прогресса», вела себя так плохо совсем не потому, что ошибалась целиком и полностью. В чем-то она бывала и права, но никак не могла выразить это ясно и правильно. Упорно сопротивляясь ибсенизму и так называемой новой драме, «несовременный ум», по сути, прав: в смутной и туповатой форме он сопротивляется силе, которая грозит свести на нет драму вообще, уничтожить самый театр. Что такое, в сущности, театр? Прежде всего — это праздник. Давным-давно, чуть ли не до греческой зари, он был праздником религиозным; его завели, чтобы людям было где поплясать и восславить богов. И теперь, претерпев сотни изменений, он существует, чтобы жители Хаммерсмита или Камберуэлла могли собраться и восславить жизнь. Театр — ничто, если в нем нет радости, если нет зрелища, если нет театра. Пьеса может быть веселой, печальной, бурной, тихой, страшной и нестрашной, но она должна быть праздничной. Она должна возносить сердце горе, жечь его, терзать, восхищать, чтобы зритель, как это ни грубо, мог сказать, что он свое получил. Театр — это праздник или, как сказали бы теперь, сильная и положительная эмоция. Простую душу грека радовала громкая и буйная хвала Дионису. Душу современного ребенка радует «Золушка». И то, и другое — истинный театр. Если он таков, не имеет значения, трагична пьеса или смешна, реалистична или условна, Ибсен ее написал или Ростан, плачет зритель или хохочет, была бы только пьеса, был бы праздник... Печальная и неосознанная беда современных пьес в том, что они не подходят для празднества, тем самым — и для театра. Разница между внешней и внутренней ценностью пьесы будет яснее, если мы приведем примеры из других искусств. Представьте себе, что прекрасному художнику заказали семь витражей, воплощающих семь состояний души в образах того или иного времени суток. Первое окно — бесцветное, чуть тронутое золотым и розовым — олицетворит юность и чистые страсти в невинных красках зари. Второе — червонного золота, сгущающегося в бронзу, — воплотит силу и мужество в победной яркости солнца. Третье — густо-синее — будет того цвета, благодаря которому дневное летнее небо похоже на полунощное. Четвертое засияет серебристо-лиловым, предвечерним светом, который лучше всего расскажет о смирении, и мире, и бесконечности конца. Пятое вспыхнет пылающим багрянцем того закатного часа, когда все небо охвачено битвой и солнце вот-вот падет в бою. Шестое — зеленое с серебром — поведает о печальном всепрощении, медленно сменяющем на небе пламя заката. Наконец, по логике хорошего искусства, седьмое должно быть беспросветно-черным, ведь цель его — как можно сильнее выразить высокую силу тьмы. Но густо-черная плоскость не может быть окном: окно — это кусок стекла, пропускающий свет. Черный витраж — плохое окно, хотя, может быть, прекрасная картина. Придется пожертвовать законченностью замысла; в сущности, если взглянешь на дело извне, он не так уж и хорош. Такие примеры можно приводить сотнями. Скажем, архитектор ставит четыре или пять столпов, символизирующих добродетели. Тот, что воплощает силу, крепок и прочен, он уходит корнями в землю, как дуб, а капитель его — бычьи рога. Тот, что воплощает чистоту, бел и украшен лилиями; тот, что воплощает милосердие, многогранен и весь в ангельских крыльях. Эти колонны — разные и все хорошо держат своды. Однако представим себе, что, стремясь изобразить смирение, архитектор поставит что-то согбенное и тонкое; но это будет уже не столп. Все другие столпы подходят под общее понятие — они крепки, способны выдержать тяжесть. А согбенный столп плох, каким бы красивым ни был его изгиб на рисунке. И столпы, и окна, и все произведения искусства могут выразить очень многое, но не все. Окну не выразить тьмы, столпу — смирения. Эти примитивнейшие рассуждения применимы не только к изобразительному искусству, но и ко всем великим делам человеческого духа: к суду, к шествию, к совету, к театру. Каждое из этих установлений держится какой-то главной мыслью. Каждое может меняться, пока эта мысль не сломлена. Почему, например, нам как-то неудобно слушать существо, которое обычно называют популярным проповедником? Он логичен, красноречив, умен, убедителен, у него немало хороших качеств. Одно плохо: в отличие от самых обычных людей, он не ощущает святыни. Нам не так уж важно, какие обряды и догмы он проповедует, но нам важно, что они должны быть сокровенными, священными. Если же это просто лекция на моральные темы, мы лучше сбежим в католический храм или в часовню Армии Спасения. Церковь — ничто, если не святыня; театр — ничто, если не игрище. Такова идея, которую отстаивают темные и отсталые противники Ибсена. Пьеса может быть горькой, как желчь, или приторной, как помадка, — только бы она потрясала душу. Она должна хоть чем-то походить на то действо, которым много веков назад греки пытались грубо и пылко восславить бога вина. Как только мы заводим речь о том, что театр «рассекает жизнь скальпелем» или «скрупулезно исследует нравы», как только, словом, мы путаем театр с лекцией, тонкая нить его истинной сути выскальзывает из наших рук. Мы толкуем тогда о черных окнах, изображающих ночь, о согбенных столпах, олицетворяющих смирение. Книги стихов стоят у нас на полках, и строки, завораживая ритмом, снова и снова возвращаются к нам дома и в саду. На полках стоят и романы; мы думаем о них, берем их, спорим и чаще всего соглашаемся с ними. Но пьеса — ничто, если она не потрясает. Она — ничто, если мы не идем в театр жертвенно и самозабвенно, как дети, готовые стоять часами в глубине зала. Она — ничто, если не освещает нам обратный путь в темноте и если нам не кажется, что пропустить ее было бы так же немыслимо, как пропустить жизнь. Данный текст воспроизведен по изданию: Честертон Г. К., Собр. соч.: В 5 т. Т. 5: Вечный Человек. Эссе / Пер. с англ.; Сост. и общ. ред. Н. Л. Трауберг. — СПб.: Амфора, 2000. В бумажном издании этому тексту соответствуют страницы 457–460. chesterton
read more...

Эволюцией не было предусмотрено, что мы будем самостоятельно производить информацию

16 и 17 ноября в Москве прошел симпозиум Brainstorms, посвященный вопросам творчества и сознания в контексте нейронаук. Нейрофизиолог Александр Каплан в рамках дискуссии рассказал о результатах эксперимента ЦСК «Гараж» и художницы Марины Абрамович «Измерение магии взгляда. «Теории и практики» поговорили с ученым о его впечатлениях после симпозиума, будущем нейронауки и природе психических расстройств. — Чем сегодняшнее мероприятие отличается от других аналогичных конференций? — Симпозиум примечателен тем, что он организован под проблему, общую для науки и для искусства. Общая она в том смысле, что изучает проявления, которые можно трактовать, как творческий процесс. Два человека смотрят друг другу в глаза. И ведь по сути ничего не происходит физически, но происходит нечто из области искусства. За этим стоит глубинная работа мозга. Когда два человека смотрят друг другу глаза, что-то происходит с обоими людьми. Меня пригласили, как руководителя лаборатории нейрофизиологии и нейрокомпьютерных интерфейсов МГУ, которая занимается регистрацией электрической активности головного мозга. Эксперимент заключался в том, что пары людей смотрели друг на друга, при этом записывалась электрическая активность их мозга. Мы взяли эти данные для обработки, результаты анализа я постарался представить на данном симпозиуме. — Что нового вы для себя открыли? — Здесь собрались знаковые фигуры — сама Марина Абрамович, Константин Анохин, ученый, обладающий научно-философским подходом. Среди нас также присутствовал Давид Израилевич Дубровский, который одним из первых применил философский поход к изучению мозга и переложил на философский язык вопросы физиологии. Знаковые фигуры здесь были, а были ли здесь открытия творческие? Додумались ли до чего-то люди? Трудно ожидать какого-то сформулированного открытия, но, безусловно, что-то новое в этой среде зарождается. Мы все находимся на пороге новых открытий в области пограничной между психологией, нейрофизиологией, информатикой, физикой и математикой. Сейчас все эти области изучают мозг. Мозг — орган, который только отчасти биологический, возможно, большей своей частью он является информационным. Для его понимания требуется взгляд физика, математика, инженера, философа и так далее. Мы дискутировали по поводу высших аспектов работы мозга и творчества. Получился небольшой спектр мнений, но это настолько непознанная в настоящее время реальность — творчество. Мы не можем до конца определиться, что это такое: отдельные акты, вроде озарения, или же это непрерывный процесс. Вот мы сейчас разговариваем, и это уже творчество для нас обоих, поскольку мы узнаем что-то новое. Ученые спорят между собой, что такое творчество — открытие чего-то нового, что ранее было не известно никому, или это то, что было неизвестно мне самому. — Разве то о чем вы говорите, не связано с познанием? — Конечно да, но познание — это отдельный процесс. Мы входим в наш мир еще детьми, и многое нам не известно. Дальше мы начинаем расходиться по жизни: кому-то интересно непрерывно узнавать об этом мире все больше и больше, а кому-то достаточно получить ограниченный объем знаний. Это две принципиально разные позиции. Но те первые, которым все не хватает знаний, они становятся учеными или художниками. — Расскажите подробнее о своих интересах, чем вы занимаетесь? — Я психофизиолог, то есть я работаю на грани между психологией и нейрофизиологией. Мне интересны психические явления, но не сама психика, а то, как мозг творит в себе психику. Ведь психика — это мир внутри вас. Что там образовалось, какие структуры появились первоначально, как поддерживается память, как поддерживается психическая модель? Все это психофизиологические задачи. — Разные люди по-разному обрабатывают информацию, у каждого человека есть свой механизм творчества. Как вы считаете, это то, с чем человек рождается или это закладывается окружением, средой, в которой он растет? — Люди рождаются генетически разными, это очевидно. И генетика предполагает, что у человека складываются разные склонности, способности. Есть люди, рождающиеся с художественными способностями, которые хотели бы выразить этот мир художественными средствами — через изобразительное искусство, музыку и так далее. Есть люди, которые склонны познать этот мир глубже, это те, которые потом становятся учеными. Есть люди прагматические, которым необходимо фактически осваивать мир. И вот на эти склонности, которые нам даны от папы с мамой, накладывается обстановка, в которой люди живут. Кому-то везет, и те склонности, которые в человеке заложены природой, ему удается реализовать. — Можно ли как-то вычислить наличие таких способностей научными средствами? — Мне кажется, это скорее нельзя сделать инструментально, нельзя зарегистрировать. Это выясняется поведенчески. По действиям ребенка можно попробовать спрогнозировать его талант и порекомендовать ему то или иное направление для развития. Заметить, к чему будет склонен ребенок. —В чем вы видите будущее нейронауки? — Нейронаука — это наука, которая прогнозирует мозг. Как работает мозг. Высшая задача нейробиологии, по одним наблюдениям, это до конца разобраться с тем, как функционирует мозг, потому что мозг это самое сложное. Сейчас речь идет о том, чтобы попробовать прагматически подойти к анализу мозговой деятельности, то есть помочь человеку более эффективно организовывать свою жизнь в этом мире. Человечество сейчас сталкивается с серьезной проблемой. Наша цивилизация перешла к информационному обществу. Огромные потоки информации, они льются на нас буквально отовсюду. Электронные средства массовой информации совершенствуются с каждым днем, они вас ловят везде — через мобильные телефоны, радио, интернет и так далее. Можем ли мы справиться с этим потоком информации? Подготовлены ли к мы к этому? Эволюцией не было предусмотрено, что мы будем не только брать информацию из внешнего мира, но сами начнем ее продуцировать. Мы пишем очень много, выдумываем всякие небылицы, фантазии, появляются новые темы для разговора, развивается и усложняется банковская система, новые счета, которые нужно по-разному оплачивать. Мир становится не дружественным для нас. Не только из-за того, что воздух загрязнен выхлопными газами, но и информационное поле чрезвычайно перегружено. Раньше люди много делали руками, приходя домой с работы, занимались домашними делами. А сейчас, когда почти у всех есть ноутбуки, работа приходит вместе с человеком домой. И сейчас почти все виды деятельности связаны с компьютером и информацией. Уже сейчас необходимо решать эту проблему. Познавая работу мозга, можно научиться по-другому организовывать потоки этой информации, правильно подавать информацию. — Когда человек целый день общается с другими людьми, у него происходит эмоциональное истощение. Соответственно, ему необходимо переключиться на другой вид деятельности. Можно ли как-то управлять своим мозгом и тренировать его, чтобы справиться с напряжением? — Для этого существует сознание. Это то, о чем человек знал еще с давних времен, что ему необходимо научиться переключаться при работе. Вопрос в том, как организовывать жизнь человеку. Не все это умеют. Есть люди, которые идут по пути наименьшего сопротивления — они работают и днем, и ночью, мало спят, много пьют кофе, в результате, к 50 годам они имеют проблемы со здоровьем. Нужно сделать так, чтобы работа человека приносила ему больше удовольствия, чем такой образ жизни. Современная психофизиология пытается решить данные задачи для представителей разных профессий. Например, взять пилота сверхзвукового истребителя, он не осуществит ни один полет, если не научиться хорошо обрабатывать поступающую информацию. — Вы знаете какие-нибудь техники, которые помогают тренировать мозг? — Существуют некоторые фантазии, вроде того, как биохимически корректировать работу мозга. Мне очень жалко, что мы в ближайшие примерно 20-30 лет полностью перейдем на химические средства, то есть будем пить таблетки. Конечно, и сегодня их используют, но при этом никто не думает о вопросах безопасности. Они используются для критических ситуаций, когда человек заболел и его нужно срочно лечить. Психостимуляторы, различные транквилизаторы, которые снимают тревожность. Некоторым состояние тревоги очень мешает. Допустим, перед человеком стоит очень сложная задача, и он не может решить ее самостоятельно. Тогда он принимает транквилизаторы, чтобы уменьшить тревожность и прекрасно справляется с задачей. Но остается непонятным, насколько это поможет ему в будущем и не разовьет ли он по второму кругу в себе эту тревожность. Вполне возможно, что будет создана система оздоровительной помощи для мозга. Тренировки вроде медитативных техник, к сожалению, мало доступны для большей части людей, поскольку они подразумевают ежедневные затраты времени. —Вы занимаетесь вопросами природой психических расстройств. Не могли бы вы подробнее рассказать об этом? — Да, мы пытались найти способ проведения объективной диагностики. С помощью инструментальных средств, как, например, в случае диагностики инфарктов. Но, к сожалению, шизофрения не поддается диагностированию инструментальными средствами. До сих пор объективной диагностикой является клиническая беседа. Не только у нас, но во всем мире стараются найти такие способы и признаки, по которым можно было бы определенно сказать, что у этого человека есть проблема и как ее можно вылечить. Многие психические и психиатрические проблемы выходят за пределы видимого уровня. Они скрыты точно так же, как скрыты наши мысли. Мы же не можем видеть мысли, наблюдая за электрической активностью мозга. — Сейчас все больше и больше людей диагностируют с шизофренией, с чем это связано? — Объективно говоря, число больных шизофренией возросло в десятки раз. Однако эти расстройства скорее не клинического, но функционального характера. То есть, если отключить их от той реальности, в которой они живут, больные придут в норму. Причиной является как раз то, о чем мы с вами говорили: потоки информации, которые не были предусмотрены человеческой эволюцией, мозг не был предусмотрен для восприятия такой нагрузки. theoryandpractice
read more...