Интересно, что проблемы компаний в социальных сетях мало чем отличаются друг от друга. И не важно, российская это компания или западная. Нашла статью Джона Сузы (John Souza) о 7 смертных грехах SMM, которые характеры для многих компаний.
В социальные сети выходят все больше компаний. Более менее регулярно они публикуют материалы на своих страницах и не знают, что думают об их страницах пользователи сетей. Автор Джон Суза (John Souza) пишет об этих публикациях:
«Они бесят людей, люди возвращаются к работе или хуже того, они жутко скучают».
Итак, посмотрим, в каких грехах обвиняет автор компании:
1. Алчность или зацикленность на продажах
В этом грехе обвиняются те компании, которые в каждом своем посте пытаются что либо продать своим подписчикам. Автор также считает, что ошибка №1 продвижения в социальных сетях – прямые продажи. Лучше, по его мнению работать с репутацией и повышать осведомленность.
2. Чревоугодие или жадность до информации
Большинство специалистов SMM, по мнению автора, тратят весь свой рабочий день на подбор информации и поддержку активности на странице. Они используют все возможные маркетинговые уловки в отчаянной попытке получить комментарии, лайки и перепосты. Автор призывает давать полезные материалы, помогать людям и больше с ними общаться.
3. Тщеславие или постоянные разговоры о себе
«Компании, которые действительно хорошо продвигаются в социальной сети, ставят на первое место людей, которые к ним приходят на страницу. Намного интереснее слушать то, что говорит Грег (он же Гриша J), чем читать то, что пишет компания».
Не пишите только о себе, поговорите с подписчиками о них самих.
4. Лень
Довольно часто корпоративные страницы «грешат» тем, что публикуют слишком мало материалов. Подписчики любят посещать читать что-то новое каждый день, пусть даже что-то небольшое. В противном случае, предупреждает автор, активность начнет падать.
5. Гнев
Автор призывает не выпячивать «свое величие. Ни в материалах, ни в комментариях не должно быть враждебности. Помните, что все подписчики видят ваши ответы в комментариях и если вы ответили грубо, вес в глазах это не прибавит. Урегулируйте споры по почте, телефону, постарайтесь успокоить человека.
6. Зависть или подражание другим страницам
Если ваш конкурент делает что-то великолепно, и вы чувствуете, что обязаны копировать его все время, учтите, что такая стратегия потребует гораздо больше ресурсов, чем разработка новой идеи. Пустите свои силы на подписчиков, давайте им то, за что вам скажут «спасибо». Найдите то, что работает именно в вашем случае, используйте аналитику и проверьте на практике эффективность вашей кампании.
7. Гордость или страх попросить о помощи
«Бизнес – это не необитаемый остров, я говорю об этом постоянно» — пишет автор. Он рекомендует найти в социальных сетях людей и сообщества, которые занимаются разработкой страниц и попросить у них помощи. Также следует активно использовать опыт подписчиков – общаться с ними, узнавать, что им на самом деле интересно.
Какие еще грехи SMM Вы знаете?
growth
read more...
Показаны сообщения с ярлыком блогинг. Показать все сообщения
Показаны сообщения с ярлыком блогинг. Показать все сообщения
пятница, 28 сентября 2012 г.
Страсть без фанатизма: как создать авторитетный и коммерчески успешный нишевой блог
В последние несколько лет заметно выросла популярность нишевых блогов. Кто такие нишевые блогеры? Как они собирают информацию и взаимодействуют с аудиторией и при этом не впадают в банальный PR? Дэвид Чалмерс, владелец специализированного блога Calibre 11, посвященного швейцарскому производителю часов TAG Heuer, считает, что главное: любить то, о чем пишешь, но не терять чувство меры.
По мнению автора The Forbes Ариэля Адамса, владельца специализированного часового сайта aBlogtoRead.com, блог Дэвида Чалмерса – это одно из лучших англоязычных изданий в сети, посвященных часовому делу. Даже невзирая на его узкую специализацию – продукцию одной марки. Он расспросил Дэвида Чалмерса о том, как тот запустил свою площадку и чем руководствуется в ее развитии.
Писать с любовью
Я давнишний собиратель винтажных часов TAG Heuer. Свой сайт Calibre 11, посвященный этой марке я запустил в середине 2009 года. Поскольку я работаю в сфере финансов, то свои записи в блоге веду по выходным. Собирая сведения о любимой марке, я выяснил, что имеется огромное количество информации, размещенной на различных имиджбордах и форумах. Но в силу разрозненности отыскать ее нелегко. И поэтому люди в разных местах снова и снова задают одни и те же вопросы. Поэтому первые записи в моем блоге – это ответы на запросы нескольких начинающих коллекционеров, которые я просто дополнил фотографиями чтобы соответствовать формату.
Я активно участвую в работе двух больших специализированных форумов. На таких дискуссионных площадках всегда можно узнать что-то новое. Особенно интересно восстанавливать историю часовой фирмы. Это похоже на паззл. Часть информации есть у самой компании, другой владеет кто-то из неравнодушных читателей, а третью находишь у автора на совершенно постороннем форуме. В этом и заключается моя работа – собрать все вместе и свести к единому знаменателю.
Почему, все-таки мой блог исключительно о продукции этой марки? По двум причинам. Во-первых, я понял, что знаю достаточно о бренде и его часах, чтобы писать материалы, которые было бы сложно создавать менее увлеченному автору. Масса деталей о самих часах и сопутствующих историй. Я чувствовал, что не смогу написать про Omega лучше других, зато я знаю вполне достаточно про Heuer/TAG Heuer и люблю продукцию этой марки. Страсть облегчает дело.
Писать о том, что ты любишь, гораздо проще, чем пытаться отыскать что-то "эдакое" о производителе, о которым никогда раньше не слышал. Этим пусть занимаются журналисты.
В то же время, если ты пишешь об одном бренде, ты должен предоставлять контент более высокого качества, чем другие. Логично ожидать от специализированного сайта более детальной информации.
К тому же: если ты не предоставляешь эксклюзивную информацию, читатели уйдут в другое место.
И вторая причина: я собирался уделять своему блогу внимание лишь раз-два в неделю, и поэтому "монобрендовый" формат прекрасно мне подходил. Вряд ли кто захотел бы читать про одну и ту же марку часов чаще раза в неделю. Со своей стороны, я мог держать руку на пульсе последних событий во всем, что касается TAG Heuer, не распыляясь на других производителей. Я хотел сделать свой блог лучшим в своей нише, поэтому не мог тратить время на создание сайта о часах в целом.
Информация из первых рук
Поначалу я фокусировался только на винтажных образцах Heuer, поскольку именно они представлены в моей коллекции и поэтому не возникало проблем с фотоматериалами. Однако по мере того, как мой сайт набирал популярность среди интересующихся часами людей, я начал обращаться напрямую в швейцарскую часовую фирму, чтобы получить доступ к более новым моделям и обзорам. Так и повелось.
В 2008 году я принимал участие в "саммите коллекционеров" TAG Heuer, так что когда мне понадобилась информация из первых рук для Calibre 11, в фирме, по крайней мере, уже знали, кто я такой.
У меня отличные взаимоотношения с компанией, там мне всегда помогают: одалживают новые образцы часов, предоставляют спикеров для интервью.
Быть рядом, но не внутри
Я практически никогда не использую сведения от TAG Heuer, за исключением спецификаций их продукции. Никогда не перепечатываю их пресс-релизы. Большая часть того, что я делаю – это первичное изучение ситуации, чтобы выяснить фактическое положение вещей. Поскольку главная моя ответственность – не перед компанией, а перед читателями. Они должны быть всегда уверены, что я предоставляю обоснованный взгляд на конкретный продукт и его историю.
Хотя отраслевые блоги, как считается, контролируются бизнес-структурами, но в мой Calibre 11 швейцарцы никогда не вмешивались. Помню, когда во время одного из первых интервью с Жаном-Кристофом Бабеном, гендиректором часовой компании, он сказал, что ему очень нравится мой веб-сайт и им всегда приятно помочь мне…, но при этом я всегда должен писать только то, что считаю нужным. Они ни разу не вмешивались в процесс публикаций: не просили удалить или изменить материал, не предлагали продвигать какую-то определенную модель.
Не бронзоветь и не фанатеть
Можно ли меня назвать экспертом или супер-фанатом? Ни то, ни другое. Я не эксперт, потому что все время узнаю что-то новое о любимой марке, всегда есть кто-то, кто может добавить к моей истории пару-тройку любопытных фактов, которые я не знал. И я не фанат, потому что, делая обзор какой-то модели и или серии, не упускаю случая отметить, что бы на месте швейцарских часовщиков я сделал по-другому. Я не чирлидерша TAG Heuer, уверенная, что все, что они делают – идеально.
Риск как везде
Считается, что ультра-нишевая направленность – это перспективный способ сделать сайт популярным и коммерчески успешным. Да, это может работать и работает, но всегда существует риск, что привязка к одной-единственной компании может однажды приесться людям. Ты выстраиваешь отношения с аудиторией в некотором определенном ключе. Но что, если она покинет тебя? Придется ли твой подход по вкусу тем, кто придет на смену былым читателям?
rb.ru
read more...
read more...
вторник, 26 июня 2012 г.
О сути политической активности в интернете
Интернет-активизм стал одной из самых обсуждаемых тем последнего времени. «Арабская весна», российские протесты, борьба против SOPA — все это стало живыми свидетельствами огромного влияния интернета на политическую жизнь. Бесспорно, интернет предоставляет невиданные возможности для распространения информации, координации совместных действий и контроля над действиями правительств, но действительно ли он является по-настоящему универсальным средством гражданской самоорганизации и политической борьбы? Не увеличивает ли открытость интернета репрессивные возможности государства? Не может ли интернет стать инструментом манипулирования общественным мнением в руках государства и владельцев сетевых сервисов?
Берин Шока (Berin Szoka) — Впервые: Cato Unbound. 2012. May 7 О сути политической активности в интернете Берин Шока Общественная активность в интернете через социальные сети, например Facebook и Twitter, доказала свою дееспособность. Интернет-активисты сыграли важную роль в свержении диктаторов в арабских странах, повлияли на решение Конгресса США об отказе от принятия Закона о борьбе с онлайновым пиратством (SOPA) и внесли свою лепту в избрание Барака Обамы президентом — причем это лишь несколько из множества примеров. Но в какой степени именно интернет сделал возможными эти знаковые события? Насколько он будет эффективен в дальнейшем? И как нам определить, работает ли такая активность на благо общества, а не только самих активистов?
«Технологии, — остроумно заметил британский архитектор Седрик Прайс, — это ответ, но каков был вопрос?» Евгений Морозов использует это глубокомысленное наблюдение, критикуя в своей «иконоборческой» книге «Сетевое заблуждение: темная сторона свободы в интернете», вышедшей в 2010 году, «бездумное восхищение технологиями в качестве панацеи». Он, несомненно, прав в том, что слишком многие сторонники «свободы в интернете» убеждены, будто Всемирная паутина способна решить любые проблемы. Был бы молоток, а гвозди всегда найдутся!
Морозов отвергает «киберутопизм» — представление о том, что существование интернета само по себе непременно сделает «современные авторитарные режимы более открытыми, инклюзивными, децентрализованными и подверженными демократизации». Он выступает за «киберреализм» — «более „приземленный“ подход к политике в цифровую эпоху». Но прав ли Морозов в своем скептическом отношении к сетевой политической активности?
С ним несомненно можно согласиться в том, что, помимо интернета, во всех этих конфликтах присутствовал и ряд других факторов, и мы не сможем понять, какую роль сыграли сетевые активисты в каждой конкретной ситуации, если не изучим эти факторы — факторы исторического, культурного и экономического порядка. (К примеру, в событиях в Тунисе и Египте, как и в ходе Французской революции, ключевое значение имел рост цен на хлеб.) Кроме того, сторонники интернетовской свободы на Западе часто переоценивают влияние таких инструментов, как Twitter, например, в Иране, где число людей, имеющих свободный доступ к цифровым медиа, остается небольшим.
Несомненно, интернет нельзя считать «пропуском» в демократию. Подпитанные интернетом революции в Египте, Тунисе и Йемене увенчались успехом, но «зеленая», или «твиттеровская», революция в Иране после спорных выборов 2009 года не привела к отстранению от власти президента Махмуда Ахмадинежада. Благодаря Всемирной паутине жестокие репрессии сирийского президента Башара Асада стали известны всему свету, но 46-летняя властная монополия партии Баас в стране не закончилась, по крайней мере пока. Непоколебимой остается и власть компартии в Китае.
Отчасти, отмечает Морозов, это связано с тем, что правящие режимы в таких странах, как Иран или Китай, успешно используют инструментарий социальных сетей против самих интернет-активистов. Их возможности в плане слежки за диссидентами по сравнению с доинтернетовской эпохой чрезвычайно расширились: власти внимательно наблюдают за активностью в социальных сетях и вынуждают управляющие ими (а также электронной почтой и поисковыми системами) компании передавать им нужные сведения. Кроме того, в таких странах либерализму противопоставляются идеи национализма и борьбы с внешним вмешательством во внутренние дела государства. В качестве примера изощренности этого идеологического противостояния можно привести такой факт: сирийские власти представляют своих оппонентов как противников светского государства и сторонников (или по крайней мере марионеток) исламских террористов.
То, что «фейсбуковская» революция в Египте способствовала, по крайней мере в краткосрочной перспективе, замене светского (пусть и репрессивного) режима правительством, где преобладают «Братья-мусульмане», лишь подчеркивает справедливость утверждений Морозова: нельзя думать, будто все, к чему ни прикоснется интернет, превращается в «золото» демократии и плюрализма. Наша убежденность в том, что все народы мира только и жаждут «освобождения», сегодня, в рамках Internet Freedom Agenda, выглядит столь же наивной и упрощенческой, как и во времена Джорджа Буша-младшего, когда аналогичная идея побудила его советников-неоконсерваторов заняться «освобождением» Ирака — под аккомпанемент заявлений вроде «мы теперь империя, и своими руками формируем реальность».
Но может быть Морозов просто пессимист? В послесловии ко второму изданию «Сетевого заблуждения», написанном в октябре 2011 года, он отвергает ярлык «киберпессимиста», который навешивают ему критики, и характеризует свои убеждения как «киберагностицизм» — «непреклонный отказ занимать любую позицию в вопросе о том, является ли интернет орудием освобождения или репрессий». Вряд ли кто-то станет спорить с его тезисом о том, что оценивать действия сетевых политических активистов следует не «только с точки зрения эффективности в достижении целей, которые они перед собой ставят», но и с точки зрения «„экологического“ воздействия на порождающую их политическую культуру в целом».
Те, кто придерживается, как выразился философ Томас Соуэлл, «ограниченного представления» о возможностях совершенствования человека и общества, несомненно одобрят неприятие Морозовым «утопической социальной инженерии — амбициозных, неоднозначных и зачастую во многом абстрактных попыток переделать мир в соответствии с каким-либо грандиозным замыслом». Но работа Морозова — лишь первый шаг в разработке концептуальной основы «интернет-реализма». Как отмечает Адам Тирер в рецензии на «Сетевое заблуждение», проблема заключается в том, что Морозов почти не высказывается о том, как применять интернет-реализм на практике. Его нормативные выводы по большей части основываются на описательных прогнозах вероятных путей будущего развития политической активности в интернете. А ведь подобная концептуальная основа, пусть и не идеальная с прогностической точки зрения, необходима, чтобы определить, «работает» ли сетевая активность (в нормативном плане).
К счастью, нам не нужно создавать эту основу с нуля. Фридрих Хайек как-то заметил: «Любопытная [то есть одновременно уникальная и пробуждающая полет мысли] задача экономической науки заключается в том, чтобы показывать людям, как мало они знают о том, что, по их мнению, им по силам создать». Этот неумолимый скепсис уже успел совместиться с политологией, породив научную школу «общественного выбора» — Нобелевский лауреат Джеймс Бьюкенен остроумно охарактеризовал ее суть как «политику без романтики».
Один из теоретиков школы общественного выбора, Мансур Олсон, предоставил нам подходящую точку отсчета. В своем фундаментальном труде «Логика коллективных действий», вышедшем в 1965 году, он протестировал казалось бы простую гипотезу: «Если у членов некоей группы есть общие интересы или цель, и если достижение этой цели им выгодно, индивиды, входящие в данную группу, при условии, что они действуют рационально и в собственных интересах, будут стремиться обеспечить ее реализацию».
Но если это так, общественная активность была бы делом настолько легким, что и необходимости в ней бы не было: любые проблемы, в решении которых мы заинтересованы, уже должны быть решены — или, по крайней мере, в этих целях уже должны быть созданы общественные движения, чья сила будет прямо пропорциональна уровню осознания проблемы гражданами. Но в действительности политический «рынок», естественно, несовершенен — об этом вам скажет любой сирийский оппозиционер или американский общественный деятель. В чем же причина?
Руководствуясь логикой экономической науки, Олсон разъяснил главную проблему «коллективных действий»: «Если группа не малочисленна, или если не существует принудительного либо иного механизма, заставляющего индивидов действовать в общих интересах, рационально мыслящие, руководствующиеся личными интересами люди не будут что-либо предпринимать ради обеспечения общих или групповых интересов».
Что такое общественная активность, если не попытка «заставить индивидов действовать в общих интересах»? Однако простое объединение большого числа людей ради какой-то цели часто не дает результата. Вы когда-нибудь задумывались, почему в американской пищевой промышленности вместо сахара используется кукурузная патока с высоким содержанием фруктозы? Причина в том, что горстка фермеров, выращивающих кукурузу во Флориде, и свекловодов со Среднего Запада, чье производство еще менее эффективно, «взяла в заложники» аграрную политику страны — в результате из-за импортных тарифов внутренние цены на сахар превышают цены на патоку. Повышение цен на сахар в прошлом году на 3,86 миллиарда долларов легло бременем практически на всех американцев — почему же мы давно уже не сорганизовались, чтобы покончить с этим неприкрытым присвоением сверхдоходов? Причина в том, что многочисленные группы (например, всех потребителей) сорганизовать крайне трудно, и немногочисленные группы интересов зачастую «бьют» их на лоббистском фронте. Таким образом, общественная активность нередко вообще никак не проявляется.
Может ли Интернет исправить дело? В статье, опубликованной в 2003 году, Артур Лупиа и Гизела Син, политологи из Мичиганского университета, взяли в качестве исходной предпосылки следующий тезис: «Развитие технологий меняет устоявшиеся представления о том, что люди способны узнать друг о друге». Тем самым они ставят под сомнение некоторые из ключевых гипотез Олсона. Самый важный их вывод заключается в следующем: «Развитие технологий может придать группам, некогда парализованным собственной многочисленностью, способность добиваться успеха коллективными усилиями». В то же время они полагают, что активность некоторых групп из-за цифровых технологий может еще больше затрудниться. Столь неоднозначный результат побудил авторов к выводу о необходимости дальнейшего изучения проблемы, чрезвычайно напоминающему призыв Морозова к «киберреализму»: «Одним словом, наши исследования показывают, насколько важно более конкретное отношение к роли коммуникации в теориях коллективных действий. Без такой конкретики трудно понять, влияет ли технический прогресс, меняющий стимулы и возможности в коммуникационной сфере, на объединение людей, и если влияет, то каким образом».
Поэтому возьмем наиболее очевидный конкретный пример: SOPA. Противникам авторских прав удалось с завидным успехом использовать социальные сети для мобилизации общественности против групп интересов — об этом наглядно свидетельствует данный график.
Как это получилось? И почему они сумели блокировать SOPA, хотя прежде целый ряд актов, расширяющих сферу авторских прав, успешно принимался?
Очевидно, социальные медиа позволяют снизить организационные издержки, особенно на привлечение новых членов в ряды движения. На другой, не столь очевидный феномен указывают Лупиа и Син: социальные медиа повышают «заметность», то есть «способность членов группы обращать внимание на действия друг друга». Даже в 2003 году еще трудно было установить, выполнили ли друзья вашу просьбу поучаствовать в борьбе за какое-либо общее дело. Сегодня, однако, совсем нетрудно призвать их «поделиться с другими» материалами, которые вы разместили на Facebook или Twitter — и «заметить», последовали ли они этому призыву. Как отметил недавно общественный деятель Патрик Руффини в интервью National Public Radio, «мы давно уже поняли, что самый серьезный фактор, влияющий на характер голосования человека — это рекомендация друга... И то, что в потоке новостей на Facebook вы можете видеть, как ваш знакомый, которому вы доверяете, принимает участие в политической кампании, — это фактор, который любой из сегодняшних активистов не преминет задействовать в своих целях».
Лупиа и Син пришли к аналогичному выводу: «Развитие технологий преобразует условия, в которых действия отдельных людей остаются по сути анонимными, в среду, где люди способны требовать друг от друга „отчета“ за свои действия». Хотя у этого явления есть и очевидная обратная сторона (оно облегчает государству слежку за активистами), оно имеет важнейшее значение для понимания причин, по которым социальные медиа способствуют общественной активности.
Социальные медиа позволяют «постоянно бомбардировать» членов многочисленных групп — например, пользователей Twitter — «пропагандистскими материалами о благородных целях той или иной кампании», создавая «социальное давление, в чем-то напоминающее то, что возникает при общении членов группы лицом к лицу». Самый эффективный способ сымитировать такое «личное давление» — замена вашего фото на Facebook лозунгом «Остановим SOPA». Именно так многие и поступали.
Джерри Брито, эксперт по интернету из Центра Mercatus, расценивает провал SOPA как пример способности Всемирной паутины стимулировать эффективные коллективные действия и одновременно преодолевать связанную с ними проблему в сфере общественного выбора: речь идет о «рациональном неведении» (большинство избирателей не желают тратить время на то, чтобы подробно ознакомиться с вопросами о субсидиях на сахар, чрезмерном разрастании авторских прав и др.). В то же время он утверждает: «Нам вряд ли часто придется сталкиваться с такими всплесками озабоченности общественности. Причина с том, что вопрос о SOPA обладал уникальным набором характеристик, позволявших воспользоваться латентным потенциалом интернета для преодоления проблемы рационального неведения и стимулирования коллективных действий многочисленных групп».
В частности, отмечает он, конфликт вокруг SOPA а) был прост для понимания (по крайней мере на уровне поверхностных, но эффективных лозунгов типа «расширение авторских прав равносильно цензуре»); б) позволял сплотить разнородные силы, приверженные свободе слова; и в) был связан с корпоративными интересами, что способствовало усилению активности «снизу». Все эти замечания справедливы. Но, как и в случае с прогнозами Морозова относительно «темной стороны» политической активности в интернете, здесь трудно сказать, какой сложится баланс в дальнейшем.
Интернет несомненно усиливает возможности многочисленных, но разнородных групп (например, его преданных пользователей) по самоорганизации в борьбе со сплоченными, но узкими группами интересов. В Вашингтоне любой, кто причастен к вопросам технической политики, подтвердит вам, что провал SOPA заставил Конгресс вести себя осторожнее, по крайней мере в сфере регулирования интернета, где опасения ответных действий со стороны «цифровых активистов» наиболее серьезны. В то же время Палата представителей только что приняла закон о кибербезопасности, и тот факт, что некоторые активисты окрестили его «сыном SOPA», этому не помешал. Значит ли это, что интернет-активность «дала сбой»? Может быть, политики уже скорректировали свои подходы, и теперь делают по сути то же, что и собирались делать? В какой-то степени да. Но куда очевиднее другое: победа «сетевых активистов» над SOPA заставила Конгресс тщательнее подойти к разработке Закона о кибербезопасности и привлечь к этому процессу независимых экспертов. Прогресс выглядит особенно значимым на фоне предпринятой прошлым летом попытки главного архитектора SOPA конгрессмена-республиканца от штата Техас Ламара Смита протащить через парламент акт, предписывающий провайдерам широкополосного интернета следить за пользователями и передавать полученную информацию властям. Впрочем, лишь время покажет, кто возьмет верх в этих спорах.
Но даже после этого останется неясным, извлечем ли мы нужные уроки из того, что произойдет. Главный тезис этой статьи заключается в том, что мы обладаем весьма ограниченным аналитическим инструментарием для прогнозирования вероятности новых массовых акций протеста вроде тех, что сопровождали борьбу с SOPA, а также их эффективности. Аналогичным образом, мы плохо представляем, что нужно делать для поддержки демократизации в долгосрочной перспективе. Для ответа на «нормативные» вопросы Морозова относительно сетевой активности требуются более совершенные научные модели. Основой для них может послужить теория общественного выбора в сочетании с анализом исторических, культурных и социальных факторов, который считает необходимым Морозов.
Чтобы лучше понять суть сетевой политической активности — и направить ее на благие цели — необходимо сделать четыре замечания. Во-первых, те же методы и инструменты интернет-активности, что используются для влияния на государство, изменения его политики и смены режима, ежедневно применяются для поддержки тех или иных кампаний филантропического, культурного и философского порядка, а также чтобы «дисциплинировать» бизнес — от любимой кофейни на углу до гигантских транснациональных корпораций. Эти примеры могут дать нам больше уроков о сути общественной активности, поскольку они более распространены и просты, чем революции.
Во-вторых, главное орудие интернет-активистов — нанесение репутационного ущерба своим противникам, будь то диктаторы, чьи жестокости становятся достоянием гласности через YouTube, конгрессмены, опасающиеся прослыть сторонниками цензуры, или местные бизнесмены, желающие избежать негативных отзывов в блогах и на Yelp. Но репутационный фактор дисциплинирует и сами группы активистов — это, кстати, может служить ответом на один из вопросов, сильнее всего тревожащих Морозова. Экономисты давно уже изучают «репутационный рынок», но у нас до сих пор нет полного понимания, как его изменило появление интернета. Профессор-правовед Эрик Голдман из Университета Санта-Клары предлагает свое видение проблемы в работе «Регулирование репутационной информации» (Regulation of Reputational Information), вошедшей в сборник статей, опубликованный в прошлом году TechFreedom под названием «Следующее цифровое десятилетие: статьи о будущем интернета» (он содержит также статью Морозова, где тот подытоживает свои аргументы). Главный вывод Голдмана заключается в том, что сетевые «репутационные» системы (например сайты с отзывами потребителей или рейтинги eBay) играют роль «вспомогательной невидимой руки», содействующей «главной невидимой руке» личной заинтересованности (по Адаму Смиту), «помогая потребителям принимать правильные решения о том, к кому из торговцев обратиться». Эта ситуация существовала и в доинтернетовскую эпоху, но на онлайновом репутационном рынке информация распространяется намного быстрее и с куда меньшими затратами. В свою очередь, эти репутационные системы испытывают влияние «третьей невидимой руки» — самого репутационного рынка.
В конечном итоге эффективность информационных рынков определяется наличием пригодных к использованию данных. Так, за счет нового онлайнового информационного ресурса Smart Disclosure само правительство может предоставить активистам почву для деятельности. Как утверждает Брито, снижение информационных издержек способствует преодолению «рационального неведения» у избирателей. Пример с Google's Transparency Report (где сообщается, насколько часто власти различных стран требуют от Google передачи данных о пользователях или снятия тех или иных материалов) свидетельствует как о способности частной компании оказывать «репутационное давление» на власти, так и о том, что за счет большей открытости относительно своих взаимоотношений с государством такая компания может улучшить собственную репутацию.
В-третьих, активисты, действующие в основном на репутационном рынке, уже меняют характер отношений интернет-компаний с пользователями. Самым наглядным примером стала акция Facebook, запустившего в 2006 году News Feed — бегущую строку с информацией о том, какими материалами делятся «френды». Парадоксально, но факт — люди, возмутившиеся такой «слежкой», объединялись в борьбе против этого новшества через сам Facebook, пользуясь повышением «заметности» своих сообщений благодаря тому же News Feed. Facebook исправил эту и другие ошибки, создав механизм для сбора отзывов пользователей и их голосования по поводу изменений в правилах сайта. Страничка Facebook Site Governance, «понравившаяся» двум миллионам пользователей, возможно представляет собой пусть и скромный, но первый шаг к самоуправлению в социальных сетях, за которое выступает Ребекка Маккиннон в своей новой книге «С согласия „сетевого народа“: всемирная борьба за свободу в Интернете».
В-четвертых, пожалуй наиболее важная политическая дискуссия, вытекающая из этого вопроса, касается ответственности интернет-посредников. Как справедливо отмечает Маккиннон, возложение на «посредников... ответственности за поведение пользователей — это правовой механизм, позволяющий неподотчетным правительствам делегировать частному сектору основные функции в области цензуры и слежки». Какими бы благородными целями — защитой детей, авторских прав, обеспечением кибербезопасности и преследованием за клевету — она ни обосновывалась, ответственность посредников усиливает возможности репрессивных режимов и стимулирует корпорации к цензурированию контента или отказу от предоставления пользователям открытых форумов для выражения своих взглядов. Так или иначе, у властей есть возможность связать по рукам и ногам интернет-активистов. Для предотвращения подобной косвенной «архитектонической цензуры» необходимо лучше понимать функционирование цифровых медиа.
В конечном итоге понимание механизмов интернет-активности может помочь государству в его попытках манипуляции интернетом теми самыми путями, что вызывают беспокойство Морозова — точно так же, как понимание механизмов общественного выбора может облегчить «подстройку» электоральных решений в пользу действующих властей. Но то же самое относится к медицине и многим другим отраслям науки. Да, интернет — не универсальное орудие для совершенствования нашего мира, но чем больше мы понимаем, как он меняет наши взаимоотношения, тем больше у нас будет возможностей направить его развитие в гуманистическом направлении.
inliberty
read more...
read more...
понедельник, 25 июня 2012 г.
Цифровая журналистика развивается семимильными шагами, несмотря на нестабильность мировой экономки
Владельцы изданий все больше инвестируют в видео, мобильные приложения и инфографику на фоне роста онлайн аудитории согласно последнему глобальному исследованию международной сети независимых агентств Oriella PR Network.
Издания во всем мире диверсифицируют предоставляемый цифровой контент, делая его доступным на большем количестве устройств, и сегодня чаще, чем когда-либо за последние пять лет, обращаются к цифровым СМИ в поиске нужной информации. Таков один из основных выводов исследования, результаты которого сегодня были опубликованы международной сетью независимых агентств Oriella PR Network. Исследование также показало, что цифровой бум в редакциях ознаменовался возвратом к традиционной журналисткой практике: в 2012 году значимость проверенных и доверительных источников информации резко выросла, в то время как интерес к «упакованному» продукту упал.
В ходе пятого по счету ежегодного исследования Oriella Digital Journalism Study было опрошено свыше 600 журналистов в 16 странах, охватывающих Европу, Азиатско-Тихоокеанский регион, Северную и Южную Америку. Опрос показал, что настроения в СМИ более или менее оптимистичные, несмотря на нестабильность мировой экономики: в этом году свыше половины (54%) ожидают рост аудитории своих изданий и только 20% прогнозируют ее уменьшение.
Использование изданиями онлайн видео по сравнению с прошлым годом почти удвоилось: 36% журналистов отметили, что их издания публикуют видео. Кроме того, 40% заявили, что их издания публикуют авторские блоги, а 22% используют редакционную инфографику.
Выше обозначенные тенденции характерны и для российского медиарынка. Согласно исследованию российские журналисты не менее активно используют доступные цифровые активы, такие как видео, инфографику, блоги. Любопытно, что ни в одной другой стране блоги не оказались столь востребованными в качестве источника информации. Впечатляющие 90% опрошенных российских журналистов признали, что в подготовке публикаций обращаются к блогам, которые знают и которым доверяют.
Опрос мнений среди российских журналистов проводился агентством Buman Media, официальным представителем Oriella PR Network в России.
«Развитие цифровой журналистики в России — это уникальный феномен: как показывает исследование, именно здесь издания и авторы максимально используют онлайн возможности. К примеру, российские журналисты технически подкованы и гораздо более активно применяют социальные медиа, чем их зарубежные коллеги, — говорит Наталья Бучельникова, генеральный директор Buman Media. — Еще одно отличие российских СМИ — наличие уникальных интерактивных материалов: так, издания чаще публикуют собственные, а не заимствованные видеоматериалы и инфографику. Обширный инструментарий журналистов в силу падения доходов от печатных версий изданий не так давно пополнился мобильными версиями газет и журналов для смартфонов и планшетов. На мой взгляд, у этого сегмента рынка в России огромный потенциал».
О растущей значимости мобильных устройств и социальных СМИ в определении стратегий монетизации изданий свидетельствуют стабильное увеличение числа мобильных приложений и популярность официальных страниц изданий на Twitter и Facebook. Сегодня каждое 4-е издание имеет мобильное приложение, и около половины ведут официальные страницы на Facebook (52%t) и Twitter (46%).
Форум – единственный вид контента, популярность которого продолжила падать. По сравнению с 2008 годом (37%) в этом году лишь 20% изданий предоставляют возможность читателям общаться на форумах.
Достоверность имеет значение
Исследование показало, что журналисты активно используют каналы социальных СМИ в поиске информации, при этом предпочитают черпать информацию из источников, которые знают и которым доверяют. Свыше половины (53%) опрошенных журналистов следят за обновлениями на Twitter, Facebook, Weibo и др. от знакомых источников. Доверие к микроблогам падает примерно на 50%, когда информация приходит от незнакомых источников.
В отношении использования блогов рисуется похожая картина: 44% респондентов используют знакомые блоги в качестве источников информации, но только 22% обратилось бы к незнакомым источникам.
В целом исследование подчеркивает важность проверенных источников и постепенное угасание интереса к традиционным способам получения информации. Тем не менее, доверие к экспертам индустрии выросло с 54% в 2011 до 64% в этом году, в то время как интервью с представителями компании стали предпочтительной отправной точкой в процессе создания публикации, сместив пресс-релиз на пятое по популярности место.
Печатники и цифровики сыграли вничью?
Исследование показывает, что миграция изданий в зону «онлайн» замедлилась. В 2011 году 50% респондентов утверждали, что печатная версия их издания наиболее востребована читателем. В 2012 году такой ответ дали 47%. При этом доля обновляемого контента (свыше 60%) в расчете на издание – своеобразный измеритель инвестирования в цифровые платформы – практически не изменилась.
Журналисты с осторожным оптимизмом смотрят в будущее
Несмотря на то, что число журналистов, получающих удовольствие от работы, резко сократилось, таковых все же большинство. В этом году, в отличие от 43% годом ранее, треть (33%) журналистов отметила, что их интерес к работе повысился. Чуть более трети журналистов – 36% – также заявили, что качество публикуемых материалов благодаря использованию цифровых активов улучшилось по сравнении с прошлом годом. При этом 20% придерживаются обратной точки зрения и отмечают ухудшение качества редакционных публикаций.
rb
read more...
read more...
четверг, 5 апреля 2012 г.
о поворотном моменте для социальных медиа
Джеймс Суровики обращает внимание на момент, когда социальные медиа стали полноправным новостным источником (цунами в 2005-м, когда видеозаписи на YouTube, блоги, интернет-мессенджеры и смски стали разносчиками новостей) и предотвратили не одну трагедию.
«Это случилось в Веллаватта, жилом районе Коломбо [столице Шри-Ланки]. Мы стояли на железнодорожных путях, разделявших дом моего друга и пляж. Обычно пути располагаются примерно в 8 футах от воды [2.5 метра], но в тот раз вода отступила на 3-4 фута [1м] дальше обычного. До этого дня я и не знал, что тут был риф. Несколько рыб оказались в каменной заводи, образовавшейся из-за отлива. Несколько детей спрыгнули вниз и побежали к камням с сумками. Они пытались поймать рыбу. Сначала никто и не понял, что это была плохая идея. Люди, стоявшие на рельсах, продолжали наблюдать за детьми. Я обернулся, чтобы взглянуть на дом друга. А затем услышал крик кого-то из тех, кто стоял на рельсах. Не успел я обернуться, как все, стоявшие на путях, уже бегали и кричали,
Вода начала возвращаться. Она уже пенилась над рифом. Дети смогли вернуться на рельсы. Вернуться смогли все. Но вода продолжала прибывать. Ей понадобилось около 2 минут, чтобы добраться до рельс, а затем она затопила и их. В этот раз нам пришлось бежать стометровку. Я продолжал взбираться как можно выше. Вдруг я увидел старика, стоявшего у своих ворот по колено в воде. Он не хотел уходить. Он сказал, что прожил всю свою жизнь здесь, рядом с пляжем, и что он лучше погибнет, чем уйдёт. Какой-то мальчик вырвался из рук матери и побежал обратно, в свой дом, чтобы забрать оттуда свою перепуганную собаку. Пожилую женщину, всю в слезах, вверх по дороге нёс её сын. Трущобы, выросшие в своё время посреди железнодорожных сооружений между морем и рельсами, были сметены водой. О том, что находиться в этом районе опасно для жизни, полиция оповестила жителей заранее, так что в момент прилива там уже никого не было. Но у жителей не оставалось времени спасти своё имущество. Через несколько часов поверхность воды на мили вокруг была покрыта деревянными обломками - останками затопленных домов. Когда вода ушла, местность выглядела так, будто там никогда никто и не жил».
«В это, возможно, трудно поверить, если, конечно, вы уже не познакомились с множеством новостных репортажей, но жители многих местностей, пострадавших от цунами, по-прежнему напуганы. Когда безмятежное доселе море вдруг начинает проглатывать людей, дома, когда длинные спасательные лодки уходят безо всякого предупреждения и никто не может внятно ответить, когда стоит ждать следующую, я не уверен, что вы смогли бы быть спокойны Одна из самых страшных вещей во всём произошедшем (и никто не говорит об этом) - полное отсутствие информации. Это может показать незначительным, но ужасно страшно, когда снова и снова проходит слух что следующая приливная волна, ещё больше предыдущей, дойдёт до нас то ли к часу дня, то ли к полуночи, то ли ещё когда ... и ты даже не знаешь, насколько безопасно спуститься к воде и попытаться попасть на одну из лодок, плывущих в сторону госпиталя. Мы думали, что госпиталь на острове Пхи-Пхи разрушен. Мы думали, что лодка плывёт в госпиталь на острове Пхукет, но если будет слишком опасно швартоваться там, то, возможно, она пойдёт к Краби, где более безопасно. Мы не думали о том, что на нас может надвигаться новая волна.
Оказавшись на курорте Пхи-Пхи, я постарался уйти как можно дальше от телевизора, но всё равно внимательно слушал. Сообщалось что-то о 8-балльном землетрясении на Суматре, вызвавшем массивное цунами. Конечно, зная это, становилось чуть легче понять, что же произошло с нами. Однако репортаж был посвящён тому, что уже произошло, и там не сообщалось о том, чего стоит ждать дальше. Вокруг были одни домыслы и слухи, и никто из тех, с кем я успел пообщаться за 36 часов, не обладал достоверной информацией». Это два сообщения из интернет-блогов о том, что произошло сразу после цунами в Азии. Сейчас я покажу вам два видеоролика об этом цунами, которые также были опубликованы в блогах. Предупреждаю: это не для слабонервных. Один снят в Тайланде, второй - в Пхукете.
(Крики)
Голос 1: Надвигается. Снова надвигается.
Голос 2: Снова надвигается?
Голос 1: Ага, снова надвигается.
Голос 2: [неразборчиво]
Голос 1: Снова надвигается. Новая волна. Снова надвигается. [неразборчиво]
(Крики)
Меня вызвали сюда.
Джеймс Суровики: Фуф... Оба ролика были размещены на Waveofdestruction.org. Жизнь блогосферы поделилась на две части - до цунами и после, потому что в результате цунами... хотя нет, ещё в ходе происшествия - в первый день эпоха прямых репортажей, прямых трансляций закончилась, и некоторые жаловались на это. Говорили, мол блогеры нас «опустили». Стало понятно, что уже в течение нескольких дней поток информации стал просто огромен, и мы получили полноценное представление о том, что произошло, способом, о котором раньше и не помышляли. Всё, что у нас было, это группа неорганизованных, рассредоточенных блогеров, видео-блогеров и т.д., которые смогли представить нам коллективный портрет катастрофы, давший нам гораздо лучшее понимание того, того, что произошло, чем могли бы дать традиционные СМИ.
И в каком-то смысле цунами можно рассматривать как конструктивное происшествие - переломный момент, в который блогосфера достигла нового уровня развития. А сейчас я попытаюсь отойти от как бы драматичной — в смысле ужасающей, внушающей трепет — темы к более приземлённой теме. Потому что, когда мы думаем о блогах, я думаю, что большинство из нас, кого они интересуют, думаем о таких ассоциациях с ними, как политика, технологии и т.п. И я хотел бы задать три вопроса в этом выступлении, за оставшиеся 10 минут, о блогосфере. Первый: каковы наши представления о том, что мотивирует людей вести эти блоги? Второй: правда ли, что блоги действительно открывают доступ к своего рода коллективному интеллекту, который до этого был не востребован или был не раскрыт? И третий: какие проблемы потенциально могут возникнуть, или тёмные стороны блогов, которые нам известны?
Итак, первый вопрос: Что блоги говорят нам о мотивации людей? Одна из изумительных вещей о блогосфере конкретно, это то, ну и, конечно, об интернете в более общем смысле, — наверное, это будет очевидным наблюдением, но мне кажется, об этом важно подумать — это то, что люди ежедневно генерируют огромные объёмы информации проводят огромное количество времени, организовывая, связывая (линкуя), комментируя содержимое Интернета, и мы делаем это бесплатно. Их труд оплачивается разве что вниманием, ну и до некоторой степени репутационным капиталом, получаемым за качественно выполненную работу. И это, по крайней мере в глазах традиционного экономиста, довольно поразительно, потому что традиционный экономист скажет вам, что, в общем-то, все делают что-то за определённое вознаграждение, в основном финансовое. Однако, мы находим в интернете — и это одна из замечательнейших его черт — что люди нашли способ работать вместе без какой либо оплаты вообще. Они изобрели иной способ организации деятельности.
Профессор Йельского Университета, Йохай Бенклер, в своём эссе «Пингвин Коуза» он описывает своего рода open-source модель, с которой мы знакомы по системе Linux, которая может применяться во многих ситуациях. И если вы задумаетесь об этом, в ситуации с цунами вы имеете, по сути, армию местных журналистов, которые производят огромные объёмы материалов без особой на то причины, кроме как рассказать свою истории. Это очень сильная идея и очень острая реальность. И она предлагает интересные возможности для потенциальной организации целого ряда мероприятий.
Итак, я думаю, первое, что блогосфера говорит нам, это то, что нам нужно расширить своё представление о рациональности, и нам нужно расширить наше упрощённое уравнение: ценности = деньги, или что за всё хорошее надо платить, и нам надо признать, что мы можем получать совместно по-настоящему замечательные результаты без каких-либо денег в качестве посредника. Есть несколько блогеров, около 20 может быть, которые на самом деле зарабатывают кое-что, и некоторые, которые обеспечивают себя исключительно за счёт блогов, но основная масса делает это, потому что они любят этим заниматься им нравится внимание или что-то подобное. Как вы знаете, Говард Рейнгольд написал очень много об этом, и, я думаю, все ещё пишет и по сей день, но эта идея о добровольном сотрудничестве очень сильна и стоит того, чтобы подумать о ней.
Второй вопрос, что, собственно, блогосфера делает для нас в плане доступа к коллективному интеллекту? Как упомянул Крис, я написал книгу «Мудрость толпы». Основной идеей «Мудрости толпы» является то, что при правильных условиях, группы могут быть очень умными. А зачастую, могут быть намного умнее, чем даже самый умный человек внутри группы. Самый простой пример этой концепции: если вы попросите группу людей угадать сколько конфет находится в банке. Если бы у меня была банка с конфетами и я попросил бы аудиторию угадать, сколько конфет в банке, то усреднённая оценка была бы удивительно точна. Ошибка была бы не более 3-4% от действительного количества конфет в банке, И средняя оценка была бы куда точнее, чем у 90-95% оценивавших. Возможно, 1-2 человека оценили бы очень точно, но для большинства средняя оценка была бы намного точнее, чем индивидуальная. А самое интересное — увидеть этот феномен в работе в более сложных ситуациях.
Например, если вы посмотрите на вероятность выигрыша лошади на скачках, группы предсказывают почти точно вероятность выигрыша той или иной лошади. В каком-то смысле, группа игроков на бегах предсказывает будущее, в терминах вероятности. Если подумать о такой системе как Google, которая, в общем-то, полагается на коллективный интеллект всемирной паутины, чтобы найти те сайты, которые имеют наиболее ценную информацию. Мы знаем, что Google делает это исключительно хорошо, потому что коллективно неорганизованная система, которую мы называем всемирная паутина, находится в замечательном порядке и исключительно интеллектуальна. И в этом, я полагаю, настоящий потенциал блогосферы.
Дэн Гилмор, чья книга «Мы — медиа» включена в ваш подарочный комплект, говорит о том, что как писатель он осознал, что его читатели знают больше, чем он. Это идея, которая бросает вызов. Это сложная идея для традиционных медиа. Это сложная идея для любого, кто инвестировал огромное количество времени и опыта, и того, кто потратил много энергии, доказывая, что он или она знают больше, чем кто-либо другой. Но то, что предлагает блогосфера — это возможность получить коллективный, распределённый интеллект, который находится где-то там; и мы знаем, что он доступен для нас, если мы только придумаем, как добраться до него. Каждый пост в блоге, каждый комментарий в отдельности может быть не тем, что мы ищем, но коллективные суждения всех людей, публикующих посты и ссылки, чаще всего способны дать очень интересную и невероятно ценную картину того, что происходит на самом деле. Это позитивные стороны этого вопроса. Это позитивная сторона того, что люди называют журналистика участников, гражданская журналистика и т.п., но фактически, мы предоставляем право голоса тем людям которые никогда раньше не могли говорить, мы получаем информацию, которая всегда была там, но почему-то оставалась невостребованной.
Но у этого есть и свои тёмные стороны, и я хотел бы посвятить этому оставшуюся часть выступления. если вы проводите много времени в интернете или думая об интернете, то очень легко влюбиться в интернет. Очень легко влюбиться в децентрализованную, идущую снизу вверх структуру интернета. Очень легко думать, что сети обязательно хорошие штуки, что быть связанным с разными местами, или группами – это очень хорошо. И в большинстве случаев это так. Но есть и минус в этом, тёмная сторона, состоящая в том, что чем сильнее мы связаны друг с другом, тем сложнее нам быть независимыми.
Одна из фундаментальных характеристик сети в том, что, как только вы один раз подключитесь к сети, сеть начинает формировать ваши взгляды и влиять на ваше взаимодействие с другими. Это единственная вещь, которая является определяющей для сети. Сеть — это не только продукт, состоящий из компонентов. Это нечто большее. Это, как говорил Стивен Джонсон, возникающий феномен. Он имеет следующие выгоды: он выгоден в плане эффективности коммуникации; он даёт доступ большому кругу людей; он позволяет людям координировать свои действия для чего-то хорошего. Но проблема в том, что группы умны только тогда, когда люди в них независимы, насколько это возможно. Это и является парадоксом мудрости толпы, или парадоксом коллективного интеллекта: необходимым требованием является независимое мышление. И сети делают это всё более труднодостижимым для людей, потому что они привлекают внимание людей к тем вопросам, которые важны для сети.
Этот феномен можно проследить в блогосфере: однажды появившись, мем, идея продолжает развиваться, и людям очень легко просто двигаться в ту же сторону. Потому что, скажем, есть ссылка, люди ссылаются на неё, другие уже ссылаются на новые ссылки и т.д. И этот феномен накопления уже существующих ссылок характерен для блогосферы, особенно политической блогосферы, которые, в результате, сбрасывает со счетов прекрасный, децентрализованный, образовывающийся снизу разум, который провялятся в блогах в правильных условиях.
Метафора, которую мне нравится использовать — это муравьиные круги. Многие люди говорят о муравьях. Эта конференция вдохновлена природой. Когда мы говорим о движении снизу вверх, децентрализованных феноменах, то колония муравьёв является классической метафорой, потому что ни один муравей сам по себе не знает, что он делает, но вместе муравьи могут принимать невероятно умные решения. Они могут направлять своё движение с необычайной скоростью. Таким образом, колония муравьёв — это великолепная модель: у вас есть маленькие части, которые вместе делают большое дело. Но мы знаем, что муравьи иногда могут заблудиться; если кочевые муравьи шли куда-то и заблудились, они начинают следовать простому правилу — делай то, что делает муравей впереди тебя. И так получается, что, в результате, муравьи образуют круг. Известен случай, когда такой круг достиг диаметра в 365 метров, 2 дня муравьи продолжали маршировать по кругу, пока не умерли. Это то, с чем нам надо быть осторожными. Нам следует опасаться ходить по кругу снова и снова, пока мы не умрём.
Сейчас мне хотелось бы связать это с цунами, потому что одной из важных вещей касательно цунами — в плане освещения в блогах, а не только применительно к цунами — то, что это действительно представляет феномен восходящего движения. Вы видите, как до того не существовавшие сайты растут и привлекают гигантский трафик. Вы видите людей, которые могут предложить своё независимое мнение так, как они не могли делать этого раньше. Вы по-настоящему видите проявление разума сети. Это позитивная сторона. Муравьиные круги — это негативная. И нам стоит стремиться к первому.
read more...
«Это случилось в Веллаватта, жилом районе Коломбо [столице Шри-Ланки]. Мы стояли на железнодорожных путях, разделявших дом моего друга и пляж. Обычно пути располагаются примерно в 8 футах от воды [2.5 метра], но в тот раз вода отступила на 3-4 фута [1м] дальше обычного. До этого дня я и не знал, что тут был риф. Несколько рыб оказались в каменной заводи, образовавшейся из-за отлива. Несколько детей спрыгнули вниз и побежали к камням с сумками. Они пытались поймать рыбу. Сначала никто и не понял, что это была плохая идея. Люди, стоявшие на рельсах, продолжали наблюдать за детьми. Я обернулся, чтобы взглянуть на дом друга. А затем услышал крик кого-то из тех, кто стоял на рельсах. Не успел я обернуться, как все, стоявшие на путях, уже бегали и кричали,
Вода начала возвращаться. Она уже пенилась над рифом. Дети смогли вернуться на рельсы. Вернуться смогли все. Но вода продолжала прибывать. Ей понадобилось около 2 минут, чтобы добраться до рельс, а затем она затопила и их. В этот раз нам пришлось бежать стометровку. Я продолжал взбираться как можно выше. Вдруг я увидел старика, стоявшего у своих ворот по колено в воде. Он не хотел уходить. Он сказал, что прожил всю свою жизнь здесь, рядом с пляжем, и что он лучше погибнет, чем уйдёт. Какой-то мальчик вырвался из рук матери и побежал обратно, в свой дом, чтобы забрать оттуда свою перепуганную собаку. Пожилую женщину, всю в слезах, вверх по дороге нёс её сын. Трущобы, выросшие в своё время посреди железнодорожных сооружений между морем и рельсами, были сметены водой. О том, что находиться в этом районе опасно для жизни, полиция оповестила жителей заранее, так что в момент прилива там уже никого не было. Но у жителей не оставалось времени спасти своё имущество. Через несколько часов поверхность воды на мили вокруг была покрыта деревянными обломками - останками затопленных домов. Когда вода ушла, местность выглядела так, будто там никогда никто и не жил».
«В это, возможно, трудно поверить, если, конечно, вы уже не познакомились с множеством новостных репортажей, но жители многих местностей, пострадавших от цунами, по-прежнему напуганы. Когда безмятежное доселе море вдруг начинает проглатывать людей, дома, когда длинные спасательные лодки уходят безо всякого предупреждения и никто не может внятно ответить, когда стоит ждать следующую, я не уверен, что вы смогли бы быть спокойны Одна из самых страшных вещей во всём произошедшем (и никто не говорит об этом) - полное отсутствие информации. Это может показать незначительным, но ужасно страшно, когда снова и снова проходит слух что следующая приливная волна, ещё больше предыдущей, дойдёт до нас то ли к часу дня, то ли к полуночи, то ли ещё когда ... и ты даже не знаешь, насколько безопасно спуститься к воде и попытаться попасть на одну из лодок, плывущих в сторону госпиталя. Мы думали, что госпиталь на острове Пхи-Пхи разрушен. Мы думали, что лодка плывёт в госпиталь на острове Пхукет, но если будет слишком опасно швартоваться там, то, возможно, она пойдёт к Краби, где более безопасно. Мы не думали о том, что на нас может надвигаться новая волна.
Оказавшись на курорте Пхи-Пхи, я постарался уйти как можно дальше от телевизора, но всё равно внимательно слушал. Сообщалось что-то о 8-балльном землетрясении на Суматре, вызвавшем массивное цунами. Конечно, зная это, становилось чуть легче понять, что же произошло с нами. Однако репортаж был посвящён тому, что уже произошло, и там не сообщалось о том, чего стоит ждать дальше. Вокруг были одни домыслы и слухи, и никто из тех, с кем я успел пообщаться за 36 часов, не обладал достоверной информацией». Это два сообщения из интернет-блогов о том, что произошло сразу после цунами в Азии. Сейчас я покажу вам два видеоролика об этом цунами, которые также были опубликованы в блогах. Предупреждаю: это не для слабонервных. Один снят в Тайланде, второй - в Пхукете.
(Крики)
Голос 1: Надвигается. Снова надвигается.
Голос 2: Снова надвигается?
Голос 1: Ага, снова надвигается.
Голос 2: [неразборчиво]
Голос 1: Снова надвигается. Новая волна. Снова надвигается. [неразборчиво]
(Крики)
Меня вызвали сюда.
Джеймс Суровики: Фуф... Оба ролика были размещены на Waveofdestruction.org. Жизнь блогосферы поделилась на две части - до цунами и после, потому что в результате цунами... хотя нет, ещё в ходе происшествия - в первый день эпоха прямых репортажей, прямых трансляций закончилась, и некоторые жаловались на это. Говорили, мол блогеры нас «опустили». Стало понятно, что уже в течение нескольких дней поток информации стал просто огромен, и мы получили полноценное представление о том, что произошло, способом, о котором раньше и не помышляли. Всё, что у нас было, это группа неорганизованных, рассредоточенных блогеров, видео-блогеров и т.д., которые смогли представить нам коллективный портрет катастрофы, давший нам гораздо лучшее понимание того, того, что произошло, чем могли бы дать традиционные СМИ.
И в каком-то смысле цунами можно рассматривать как конструктивное происшествие - переломный момент, в который блогосфера достигла нового уровня развития. А сейчас я попытаюсь отойти от как бы драматичной — в смысле ужасающей, внушающей трепет — темы к более приземлённой теме. Потому что, когда мы думаем о блогах, я думаю, что большинство из нас, кого они интересуют, думаем о таких ассоциациях с ними, как политика, технологии и т.п. И я хотел бы задать три вопроса в этом выступлении, за оставшиеся 10 минут, о блогосфере. Первый: каковы наши представления о том, что мотивирует людей вести эти блоги? Второй: правда ли, что блоги действительно открывают доступ к своего рода коллективному интеллекту, который до этого был не востребован или был не раскрыт? И третий: какие проблемы потенциально могут возникнуть, или тёмные стороны блогов, которые нам известны?
Итак, первый вопрос: Что блоги говорят нам о мотивации людей? Одна из изумительных вещей о блогосфере конкретно, это то, ну и, конечно, об интернете в более общем смысле, — наверное, это будет очевидным наблюдением, но мне кажется, об этом важно подумать — это то, что люди ежедневно генерируют огромные объёмы информации проводят огромное количество времени, организовывая, связывая (линкуя), комментируя содержимое Интернета, и мы делаем это бесплатно. Их труд оплачивается разве что вниманием, ну и до некоторой степени репутационным капиталом, получаемым за качественно выполненную работу. И это, по крайней мере в глазах традиционного экономиста, довольно поразительно, потому что традиционный экономист скажет вам, что, в общем-то, все делают что-то за определённое вознаграждение, в основном финансовое. Однако, мы находим в интернете — и это одна из замечательнейших его черт — что люди нашли способ работать вместе без какой либо оплаты вообще. Они изобрели иной способ организации деятельности.
Профессор Йельского Университета, Йохай Бенклер, в своём эссе «Пингвин Коуза» он описывает своего рода open-source модель, с которой мы знакомы по системе Linux, которая может применяться во многих ситуациях. И если вы задумаетесь об этом, в ситуации с цунами вы имеете, по сути, армию местных журналистов, которые производят огромные объёмы материалов без особой на то причины, кроме как рассказать свою истории. Это очень сильная идея и очень острая реальность. И она предлагает интересные возможности для потенциальной организации целого ряда мероприятий.
Итак, я думаю, первое, что блогосфера говорит нам, это то, что нам нужно расширить своё представление о рациональности, и нам нужно расширить наше упрощённое уравнение: ценности = деньги, или что за всё хорошее надо платить, и нам надо признать, что мы можем получать совместно по-настоящему замечательные результаты без каких-либо денег в качестве посредника. Есть несколько блогеров, около 20 может быть, которые на самом деле зарабатывают кое-что, и некоторые, которые обеспечивают себя исключительно за счёт блогов, но основная масса делает это, потому что они любят этим заниматься им нравится внимание или что-то подобное. Как вы знаете, Говард Рейнгольд написал очень много об этом, и, я думаю, все ещё пишет и по сей день, но эта идея о добровольном сотрудничестве очень сильна и стоит того, чтобы подумать о ней.
Второй вопрос, что, собственно, блогосфера делает для нас в плане доступа к коллективному интеллекту? Как упомянул Крис, я написал книгу «Мудрость толпы». Основной идеей «Мудрости толпы» является то, что при правильных условиях, группы могут быть очень умными. А зачастую, могут быть намного умнее, чем даже самый умный человек внутри группы. Самый простой пример этой концепции: если вы попросите группу людей угадать сколько конфет находится в банке. Если бы у меня была банка с конфетами и я попросил бы аудиторию угадать, сколько конфет в банке, то усреднённая оценка была бы удивительно точна. Ошибка была бы не более 3-4% от действительного количества конфет в банке, И средняя оценка была бы куда точнее, чем у 90-95% оценивавших. Возможно, 1-2 человека оценили бы очень точно, но для большинства средняя оценка была бы намного точнее, чем индивидуальная. А самое интересное — увидеть этот феномен в работе в более сложных ситуациях.
Например, если вы посмотрите на вероятность выигрыша лошади на скачках, группы предсказывают почти точно вероятность выигрыша той или иной лошади. В каком-то смысле, группа игроков на бегах предсказывает будущее, в терминах вероятности. Если подумать о такой системе как Google, которая, в общем-то, полагается на коллективный интеллект всемирной паутины, чтобы найти те сайты, которые имеют наиболее ценную информацию. Мы знаем, что Google делает это исключительно хорошо, потому что коллективно неорганизованная система, которую мы называем всемирная паутина, находится в замечательном порядке и исключительно интеллектуальна. И в этом, я полагаю, настоящий потенциал блогосферы.
Дэн Гилмор, чья книга «Мы — медиа» включена в ваш подарочный комплект, говорит о том, что как писатель он осознал, что его читатели знают больше, чем он. Это идея, которая бросает вызов. Это сложная идея для традиционных медиа. Это сложная идея для любого, кто инвестировал огромное количество времени и опыта, и того, кто потратил много энергии, доказывая, что он или она знают больше, чем кто-либо другой. Но то, что предлагает блогосфера — это возможность получить коллективный, распределённый интеллект, который находится где-то там; и мы знаем, что он доступен для нас, если мы только придумаем, как добраться до него. Каждый пост в блоге, каждый комментарий в отдельности может быть не тем, что мы ищем, но коллективные суждения всех людей, публикующих посты и ссылки, чаще всего способны дать очень интересную и невероятно ценную картину того, что происходит на самом деле. Это позитивные стороны этого вопроса. Это позитивная сторона того, что люди называют журналистика участников, гражданская журналистика и т.п., но фактически, мы предоставляем право голоса тем людям которые никогда раньше не могли говорить, мы получаем информацию, которая всегда была там, но почему-то оставалась невостребованной.
Но у этого есть и свои тёмные стороны, и я хотел бы посвятить этому оставшуюся часть выступления. если вы проводите много времени в интернете или думая об интернете, то очень легко влюбиться в интернет. Очень легко влюбиться в децентрализованную, идущую снизу вверх структуру интернета. Очень легко думать, что сети обязательно хорошие штуки, что быть связанным с разными местами, или группами – это очень хорошо. И в большинстве случаев это так. Но есть и минус в этом, тёмная сторона, состоящая в том, что чем сильнее мы связаны друг с другом, тем сложнее нам быть независимыми.
Одна из фундаментальных характеристик сети в том, что, как только вы один раз подключитесь к сети, сеть начинает формировать ваши взгляды и влиять на ваше взаимодействие с другими. Это единственная вещь, которая является определяющей для сети. Сеть — это не только продукт, состоящий из компонентов. Это нечто большее. Это, как говорил Стивен Джонсон, возникающий феномен. Он имеет следующие выгоды: он выгоден в плане эффективности коммуникации; он даёт доступ большому кругу людей; он позволяет людям координировать свои действия для чего-то хорошего. Но проблема в том, что группы умны только тогда, когда люди в них независимы, насколько это возможно. Это и является парадоксом мудрости толпы, или парадоксом коллективного интеллекта: необходимым требованием является независимое мышление. И сети делают это всё более труднодостижимым для людей, потому что они привлекают внимание людей к тем вопросам, которые важны для сети.
Этот феномен можно проследить в блогосфере: однажды появившись, мем, идея продолжает развиваться, и людям очень легко просто двигаться в ту же сторону. Потому что, скажем, есть ссылка, люди ссылаются на неё, другие уже ссылаются на новые ссылки и т.д. И этот феномен накопления уже существующих ссылок характерен для блогосферы, особенно политической блогосферы, которые, в результате, сбрасывает со счетов прекрасный, децентрализованный, образовывающийся снизу разум, который провялятся в блогах в правильных условиях.
Метафора, которую мне нравится использовать — это муравьиные круги. Многие люди говорят о муравьях. Эта конференция вдохновлена природой. Когда мы говорим о движении снизу вверх, децентрализованных феноменах, то колония муравьёв является классической метафорой, потому что ни один муравей сам по себе не знает, что он делает, но вместе муравьи могут принимать невероятно умные решения. Они могут направлять своё движение с необычайной скоростью. Таким образом, колония муравьёв — это великолепная модель: у вас есть маленькие части, которые вместе делают большое дело. Но мы знаем, что муравьи иногда могут заблудиться; если кочевые муравьи шли куда-то и заблудились, они начинают следовать простому правилу — делай то, что делает муравей впереди тебя. И так получается, что, в результате, муравьи образуют круг. Известен случай, когда такой круг достиг диаметра в 365 метров, 2 дня муравьи продолжали маршировать по кругу, пока не умерли. Это то, с чем нам надо быть осторожными. Нам следует опасаться ходить по кругу снова и снова, пока мы не умрём.
Сейчас мне хотелось бы связать это с цунами, потому что одной из важных вещей касательно цунами — в плане освещения в блогах, а не только применительно к цунами — то, что это действительно представляет феномен восходящего движения. Вы видите, как до того не существовавшие сайты растут и привлекают гигантский трафик. Вы видите людей, которые могут предложить своё независимое мнение так, как они не могли делать этого раньше. Вы по-настоящему видите проявление разума сети. Это позитивная сторона. Муравьиные круги — это негативная. И нам стоит стремиться к первому.
read more...
вторник, 3 мая 2011 г.
Будущее медиапотребления: кому нужен мозг, когда есть Google?
Современных потребителей информации ждет весьма разнообразное будущее, однако предположение о том, что всем нам будет только лучше, если наш мозг будет усилен искусственным интеллектом, вызывает беспокойство. В мире Google, том мире, куда мы попадаем, как только входим в интернет, практически нет места неопределенности созерцания.
В статье журнала Atlantic разбираются изменения в способах потребления информации в цифровой век. Автор материала Николас Карр жалуется не только на все чаще встречающееся чувство прокрастинации, но и на изменение привычек медиапотребления: он не может читать книги — даже объемные статьи поддаются с большим трудом. Чем чаще он использует интернет, тем больше усилий ему приходится прилагать, чтобы не потерять концентрацию, читая длинные тексты. Основную причину автор видит в том, что интернет проник в повседневную жизнь и заменил все прочие медийные каналы, и малейшие отличия в подаче контента вызывают настоящий протест: далеко не каждый привыкший к веб-серфингу подросток осилит роман в 300-400 страниц.
Официальные исследования это подтверждают: ученые в рамках пятилетней исследовательской программы изучали компьютерные логи, ставшие документальным подтверждением поведения посетителей двух популярных сайтов-поисковиков — один из них принадлежит Британской библиотеке, второй — образовательному консорциуму Великобритании. Ресурсы предоставляют доступ к газетным статьям, электронным книгам и другим источникам письменной информации. Выяснилось, что в 67 процентах случаев студенты быстро прокручивают длинные статьи, заостряя внимание только на первых абзацах. Некоторые откладывают ссылки «на потом», но практически никто не возвращается к ним. Что происходит? Почему потребление становится более поверхностным? Так ли это плохо для потребителя? Что придет на смену айпадам через 10-15 лет?
«С наименьшими потерями выпускать информационный продукт нового вида могут, например, телеканалы, — считает Владислав Вдовин, бывший главный редактор журнала «Огонек» и газеты «Труд», — у них уже есть мощности для самой затратной части производства — видео. Легче создать подразделение, готовящее тексты, чем газете обзавестись видеокомандой». Здесь конкуренция со стороны интернет-пользователей практически отсутствует: ведь успехи блоггеров в производстве картинки пока достаточно условны: из пяти требований, которым должно удовлетворять сообщение, любительская съемка соответствует только одному — скорости. Лучше всего это видно во время экстремальных ситуаций: сначала снятые на телефон кадры используются в сводках ведущих информагентств, но достаточно быстро замещаются профессиональными съемками.
По мнению Андрея Мирошниченко, преподавателя Школы эффективного текста и автора книги «Когда умрут газеты», печатные СМИ могут стать престижным элементом из мира роскоши, как случилось с наручными часами. Ведь это устройство сейчас в первую очередь служит целям идентификации статуса его владельца, а уже потом механизмом для отслеживания времени. Точно так же длинные тексты станут прерогативой элит — только состоятельные люди будут иметь достаточно времени, чтобы сесть в кресло и погрузиться в чтение.
Теоретик СМИ Маршалл Маклюэн считает, что «СМИ представляют собой нечто большее, чем просто пассивные источники информации. Они поставляют пищу для мозга и они же формируют мыслительный процесс». Николас Карр отмечает, что интернет уменьшает его способность концентрироваться и созерцать. Мозг теперь ожидает поступления информации в том виде, в каком ее распространяет сеть — в виде стремительного потока частиц. «Раньше я, как аквалангист, погружался в глубины океана слов. Теперь же я скольжу по поверхности, как водный лыжник», — говорит исследователь.
Окончательное распространение технологий веб 2.0 привело к изменению парадигмы «один говорит, все слушают» к «все говорят, никто не слушает». Раньше стоимость входа на рынок распространения информации была весьма высока, поэтому ценность выдаваемой продукции была выше — как для производителя, так и для потребителя. Но все увеличивающаяся социализация привела к размытию границ. Каждый желающий получил свой рупор (LiveJournal, Facebook) и теоретическую возможность не только высказываться, но и быть услышанным.
Традиционные источники информации потеряли свою уникальность и свою ценность для потребителей и рекламодателей — последние более не желают платить деньги за контакты с потребителями, которые они могут получать по меньшей цене или даже бесплатно. СМИ, которые были посредниками между брендами и покупателями, оказались не у дел. Если компании уже в состоянии самостоятельно снимать и продвигать художественные фильмы , то для чего им теперь нужна статья c пометкой «на правах рекламы» в городском еженедельнике?
Локальные российские рынки в полной мере столкнулись с необходимостью конкурировать с иностранными: поколение, родившееся в период с 1975 по 2000 года, владеет иностранными языками в достаточной мере, чтобы полностью заместить русскоязычные (или любые другие) источники информации, например, англоязычными. Эти изменения поставили пользователя, зрителя, слушателя перед непростой ситуацией: как вычленить из увеличенного потока только то, что нужно и интересно? Как опознать что же нужно конкретно?
На помощь пришли поисковые системы, предоставляющие пользователю «электронные костыли» вроде попыток «Гугла» угадать фразу еще до того, как она будет написана) или возможностей «Фейсбука» самому решать, мнение каких друзей вам наиболее интересно.
Впрочем, предоставляя подобного рода услуги, поисковые машины дают пользователю «концентрат», лишая его возможности пройти весь этап сбора и обработки информации, который и делает ее ценной. Там, где раньше нельзя было не обойтись без библиотеки, теперь достаточно воспользоваться каким-нибудь серьезным агрегатором. Может ли это повлечь к более поверхностному восприятию новых данных, к тому, что человек будет ограничиваться лишь короткими выжимками из статей, собранных поисковыми роботами?
Медиа-аналитик и член правления Всемирной газетной и информационно-издательской ассоциации Василий Гатов полагает, что многое зависит от уже устоявшихся привычек и уровня развития каждого отдельно взятого пользователя: «С приходом поисковиков в повседневную жизнь я стал интересоваться темами, которые раньше не присутствовали в области моих интересов, но при этом не перестал читать большие тексты и книги. Однако нельзя не признать, что возможность немедленно получить все то, что раньше находилось в разрозненном виде в разных источниках, не может не сказываться на медиапотреблении усредненного человека. Например, в развитых странах дети с начальной школы знакомятся с компьютерными технологиями и овладевают искусством поиска в интернете, поэтому длинные статьи — так называемые longreads — в их глазах теряют свою ценность».
Точка насыщения информацией у нового поколения стоит дальше, чем у старшего, ведь современный человек потребляет медиаконтента больше, чем 20-30 лет назад. Но так как длина суток не увеличилась, а время отводимое на сон и питание не уменьшается, возможно, что потребители выбирают более короткие и быстрые способы насытиться.
Длинные материалы сталкиваются еще с иной проблемой: «Текст утрачивает монополию на звание самого главного (и часто единственного) способа передачи информации, — отмечает Андрей Мирошниченко. — Изначально человек получал отклик от окружающего мира с помощью пяти органов чувств. Почему же новости, аналитику надо ограничивать лишь текстовой подачей? Не лучше ли будет задействовать не только зрения и слух, но и тактильные ощущения? Нет сомнения, что вопрос носит исключительно технологический характер, как только получится возможность добавить запахи, или тактильную информацию в сообщение, то это будет сделано, и на это найдутся потребители.
Сокращение длины чтения может уже не восприниматься так болезненно: не факт, что если люди читают меньше, значит автоматически становятся глупее. Вполне возможно, что при каждом витке технологий появляются более экономные способы передачи и обработки информации».
«Каждый более современный канал снижает стоимость сообщения для производителя», — добавляет Василий Гатов, — причем, чем более технологически развитыми становятся каналы, тем более ощутимо снижение. Кроме того, развитие способности потреблять запаздывает относительно возможностей, которые предоставляет пользователю информационная среда. Не мы настраиваем под себя гаджеты, а они заставляют действовать нас по определенным правилам».
По мере того, как мы используем то, что социолог Дэниэл Белл называет«интеллектуальными технологиями», мы неизбежно начинаем приобретать качества этих технологий, отмечает в своей статье Николас Карр. Механические часы, которые вошли в привычный обиход в XIV веке, являются ярким тому примером. Историк и культуролог Льюис Мамфорд в книге «Техника и цивилизация» описал, как часы отделили время от событий человеческой жизни и породили веру в независимый мир математически измеряемых последовательных действий: «Абстрактная среда временных отрезков стала контрольной точкой и для действий, и для мыслей. Процесс адаптации к новым интеллектуальным технологиям отражается в смене метафор, которые мы используем, чтобы объяснить себе самих себя. Когда появились механические часы, люди говорили, что их мозг работает «как часовой механизм». Сегодня в эпоху программного обеспечения мы стали думать, что он работает «как компьютер».
Впрочем, исследователи считают, что перемены произошли на гораздо более глубоком уровне, чем языковые метафоры. Все более очевидными становятся и чисто физические изменения в облике людей, за которые ответственна информационная революция XX века. «У современных людей значительно улучшилась мелкая моторика рук, удлинился большой палец — все это так или иначе связано с появлением разных гаджетов: от пульта дистанционного управления до телефона с сенсорным экраном», — считает Василий Гатов.
Группа под названием Blue Brain Project в Техническом институте Лозанны занимается моделированием областей головного мозга, которые отвечают за высшие нервные функции вроде речи и мышления. Теоретически может быть создана структура, сходная с человеческим мозгом, которая послужит плацдармом для дальнейших экспериментов над тем, как воспринимается информация, в том числе и из области медиа.
«Человеческий мозг обладает потрясающей гибкостью. Раньше люди считали, что сетчатая структура мозга, плотные связи, формирующиеся между 100 миллиардами или больше нейронов внутри нашей черепной коробки, к моменту нашего взросления приобретают более-менее фиксированный вид. Однако исследователи мозга обнаружили, что это не так. Джеймс Олдс, профессор неврологии, возглавляющий Институт перспективных исследований при Университете им. Джорджа Мейсона, утверждает, что мозг взрослого человека отличается большой гибкостью. Нервные клетки регулярно разрывают старые связи и образуют новые. Мозг обладает способностью перепрограммировать себя на лету, изменять способ своего функционирования», — пишет Николас Карр.
Современных потребителей информации ждет весьма разнообразное будущее: в кармане будет находиться канал, способный донести до владельца информацию любого уровня сложности. Как отмечает Карр, поспешное предположение, что всем нам будет только лучше, если наш мозг будет усилен — или даже заменен — искусственным интеллектом, вызывает беспокойство. Оно говорит о вере в то, что ум — продукт механического процесса, состоящий из последовательности мельчайших действий, которые можно выделить, измерить и оптимизировать. В мире Google, том мире, куда мы попадаем, как только входим в интернет, практически нет места неопределенности созерцания. Неоднозначность — это не путь к озарению, а ошибка в программе, которую нужно исправить. Человеческий мозг — не что иное, как устаревший компьютер, которому нужен процессор побыстрее и жесткий диск побольше.
О возможных проблемах предостерегал еще Стенли Кубрик в своей «Космической одиссее»: когда мы начинаем полагаться на компьютеры как на средство познания мира, наш собственный разум уплощается до размеров искусственного интеллекта.
theoryandpractice
read more...
В статье журнала Atlantic разбираются изменения в способах потребления информации в цифровой век. Автор материала Николас Карр жалуется не только на все чаще встречающееся чувство прокрастинации, но и на изменение привычек медиапотребления: он не может читать книги — даже объемные статьи поддаются с большим трудом. Чем чаще он использует интернет, тем больше усилий ему приходится прилагать, чтобы не потерять концентрацию, читая длинные тексты. Основную причину автор видит в том, что интернет проник в повседневную жизнь и заменил все прочие медийные каналы, и малейшие отличия в подаче контента вызывают настоящий протест: далеко не каждый привыкший к веб-серфингу подросток осилит роман в 300-400 страниц.
Официальные исследования это подтверждают: ученые в рамках пятилетней исследовательской программы изучали компьютерные логи, ставшие документальным подтверждением поведения посетителей двух популярных сайтов-поисковиков — один из них принадлежит Британской библиотеке, второй — образовательному консорциуму Великобритании. Ресурсы предоставляют доступ к газетным статьям, электронным книгам и другим источникам письменной информации. Выяснилось, что в 67 процентах случаев студенты быстро прокручивают длинные статьи, заостряя внимание только на первых абзацах. Некоторые откладывают ссылки «на потом», но практически никто не возвращается к ним. Что происходит? Почему потребление становится более поверхностным? Так ли это плохо для потребителя? Что придет на смену айпадам через 10-15 лет?
«С наименьшими потерями выпускать информационный продукт нового вида могут, например, телеканалы, — считает Владислав Вдовин, бывший главный редактор журнала «Огонек» и газеты «Труд», — у них уже есть мощности для самой затратной части производства — видео. Легче создать подразделение, готовящее тексты, чем газете обзавестись видеокомандой». Здесь конкуренция со стороны интернет-пользователей практически отсутствует: ведь успехи блоггеров в производстве картинки пока достаточно условны: из пяти требований, которым должно удовлетворять сообщение, любительская съемка соответствует только одному — скорости. Лучше всего это видно во время экстремальных ситуаций: сначала снятые на телефон кадры используются в сводках ведущих информагентств, но достаточно быстро замещаются профессиональными съемками.
По мнению Андрея Мирошниченко, преподавателя Школы эффективного текста и автора книги «Когда умрут газеты», печатные СМИ могут стать престижным элементом из мира роскоши, как случилось с наручными часами. Ведь это устройство сейчас в первую очередь служит целям идентификации статуса его владельца, а уже потом механизмом для отслеживания времени. Точно так же длинные тексты станут прерогативой элит — только состоятельные люди будут иметь достаточно времени, чтобы сесть в кресло и погрузиться в чтение.
Теоретик СМИ Маршалл Маклюэн считает, что «СМИ представляют собой нечто большее, чем просто пассивные источники информации. Они поставляют пищу для мозга и они же формируют мыслительный процесс». Николас Карр отмечает, что интернет уменьшает его способность концентрироваться и созерцать. Мозг теперь ожидает поступления информации в том виде, в каком ее распространяет сеть — в виде стремительного потока частиц. «Раньше я, как аквалангист, погружался в глубины океана слов. Теперь же я скольжу по поверхности, как водный лыжник», — говорит исследователь.
Окончательное распространение технологий веб 2.0 привело к изменению парадигмы «один говорит, все слушают» к «все говорят, никто не слушает». Раньше стоимость входа на рынок распространения информации была весьма высока, поэтому ценность выдаваемой продукции была выше — как для производителя, так и для потребителя. Но все увеличивающаяся социализация привела к размытию границ. Каждый желающий получил свой рупор (LiveJournal, Facebook) и теоретическую возможность не только высказываться, но и быть услышанным.
Традиционные источники информации потеряли свою уникальность и свою ценность для потребителей и рекламодателей — последние более не желают платить деньги за контакты с потребителями, которые они могут получать по меньшей цене или даже бесплатно. СМИ, которые были посредниками между брендами и покупателями, оказались не у дел. Если компании уже в состоянии самостоятельно снимать и продвигать художественные фильмы , то для чего им теперь нужна статья c пометкой «на правах рекламы» в городском еженедельнике?
Локальные российские рынки в полной мере столкнулись с необходимостью конкурировать с иностранными: поколение, родившееся в период с 1975 по 2000 года, владеет иностранными языками в достаточной мере, чтобы полностью заместить русскоязычные (или любые другие) источники информации, например, англоязычными. Эти изменения поставили пользователя, зрителя, слушателя перед непростой ситуацией: как вычленить из увеличенного потока только то, что нужно и интересно? Как опознать что же нужно конкретно?
На помощь пришли поисковые системы, предоставляющие пользователю «электронные костыли» вроде попыток «Гугла» угадать фразу еще до того, как она будет написана) или возможностей «Фейсбука» самому решать, мнение каких друзей вам наиболее интересно.
Впрочем, предоставляя подобного рода услуги, поисковые машины дают пользователю «концентрат», лишая его возможности пройти весь этап сбора и обработки информации, который и делает ее ценной. Там, где раньше нельзя было не обойтись без библиотеки, теперь достаточно воспользоваться каким-нибудь серьезным агрегатором. Может ли это повлечь к более поверхностному восприятию новых данных, к тому, что человек будет ограничиваться лишь короткими выжимками из статей, собранных поисковыми роботами?
Медиа-аналитик и член правления Всемирной газетной и информационно-издательской ассоциации Василий Гатов полагает, что многое зависит от уже устоявшихся привычек и уровня развития каждого отдельно взятого пользователя: «С приходом поисковиков в повседневную жизнь я стал интересоваться темами, которые раньше не присутствовали в области моих интересов, но при этом не перестал читать большие тексты и книги. Однако нельзя не признать, что возможность немедленно получить все то, что раньше находилось в разрозненном виде в разных источниках, не может не сказываться на медиапотреблении усредненного человека. Например, в развитых странах дети с начальной школы знакомятся с компьютерными технологиями и овладевают искусством поиска в интернете, поэтому длинные статьи — так называемые longreads — в их глазах теряют свою ценность».
Точка насыщения информацией у нового поколения стоит дальше, чем у старшего, ведь современный человек потребляет медиаконтента больше, чем 20-30 лет назад. Но так как длина суток не увеличилась, а время отводимое на сон и питание не уменьшается, возможно, что потребители выбирают более короткие и быстрые способы насытиться.
Длинные материалы сталкиваются еще с иной проблемой: «Текст утрачивает монополию на звание самого главного (и часто единственного) способа передачи информации, — отмечает Андрей Мирошниченко. — Изначально человек получал отклик от окружающего мира с помощью пяти органов чувств. Почему же новости, аналитику надо ограничивать лишь текстовой подачей? Не лучше ли будет задействовать не только зрения и слух, но и тактильные ощущения? Нет сомнения, что вопрос носит исключительно технологический характер, как только получится возможность добавить запахи, или тактильную информацию в сообщение, то это будет сделано, и на это найдутся потребители.
Сокращение длины чтения может уже не восприниматься так болезненно: не факт, что если люди читают меньше, значит автоматически становятся глупее. Вполне возможно, что при каждом витке технологий появляются более экономные способы передачи и обработки информации».
«Каждый более современный канал снижает стоимость сообщения для производителя», — добавляет Василий Гатов, — причем, чем более технологически развитыми становятся каналы, тем более ощутимо снижение. Кроме того, развитие способности потреблять запаздывает относительно возможностей, которые предоставляет пользователю информационная среда. Не мы настраиваем под себя гаджеты, а они заставляют действовать нас по определенным правилам».
По мере того, как мы используем то, что социолог Дэниэл Белл называет«интеллектуальными технологиями», мы неизбежно начинаем приобретать качества этих технологий, отмечает в своей статье Николас Карр. Механические часы, которые вошли в привычный обиход в XIV веке, являются ярким тому примером. Историк и культуролог Льюис Мамфорд в книге «Техника и цивилизация» описал, как часы отделили время от событий человеческой жизни и породили веру в независимый мир математически измеряемых последовательных действий: «Абстрактная среда временных отрезков стала контрольной точкой и для действий, и для мыслей. Процесс адаптации к новым интеллектуальным технологиям отражается в смене метафор, которые мы используем, чтобы объяснить себе самих себя. Когда появились механические часы, люди говорили, что их мозг работает «как часовой механизм». Сегодня в эпоху программного обеспечения мы стали думать, что он работает «как компьютер».
Впрочем, исследователи считают, что перемены произошли на гораздо более глубоком уровне, чем языковые метафоры. Все более очевидными становятся и чисто физические изменения в облике людей, за которые ответственна информационная революция XX века. «У современных людей значительно улучшилась мелкая моторика рук, удлинился большой палец — все это так или иначе связано с появлением разных гаджетов: от пульта дистанционного управления до телефона с сенсорным экраном», — считает Василий Гатов.
Группа под названием Blue Brain Project в Техническом институте Лозанны занимается моделированием областей головного мозга, которые отвечают за высшие нервные функции вроде речи и мышления. Теоретически может быть создана структура, сходная с человеческим мозгом, которая послужит плацдармом для дальнейших экспериментов над тем, как воспринимается информация, в том числе и из области медиа.
«Человеческий мозг обладает потрясающей гибкостью. Раньше люди считали, что сетчатая структура мозга, плотные связи, формирующиеся между 100 миллиардами или больше нейронов внутри нашей черепной коробки, к моменту нашего взросления приобретают более-менее фиксированный вид. Однако исследователи мозга обнаружили, что это не так. Джеймс Олдс, профессор неврологии, возглавляющий Институт перспективных исследований при Университете им. Джорджа Мейсона, утверждает, что мозг взрослого человека отличается большой гибкостью. Нервные клетки регулярно разрывают старые связи и образуют новые. Мозг обладает способностью перепрограммировать себя на лету, изменять способ своего функционирования», — пишет Николас Карр.
Современных потребителей информации ждет весьма разнообразное будущее: в кармане будет находиться канал, способный донести до владельца информацию любого уровня сложности. Как отмечает Карр, поспешное предположение, что всем нам будет только лучше, если наш мозг будет усилен — или даже заменен — искусственным интеллектом, вызывает беспокойство. Оно говорит о вере в то, что ум — продукт механического процесса, состоящий из последовательности мельчайших действий, которые можно выделить, измерить и оптимизировать. В мире Google, том мире, куда мы попадаем, как только входим в интернет, практически нет места неопределенности созерцания. Неоднозначность — это не путь к озарению, а ошибка в программе, которую нужно исправить. Человеческий мозг — не что иное, как устаревший компьютер, которому нужен процессор побыстрее и жесткий диск побольше.
О возможных проблемах предостерегал еще Стенли Кубрик в своей «Космической одиссее»: когда мы начинаем полагаться на компьютеры как на средство познания мира, наш собственный разум уплощается до размеров искусственного интеллекта.
theoryandpractice
read more...
пятница, 8 апреля 2011 г.
Не просто музыка
Через несколько дней завершится интернет-голосование за лучший в мире блог на конкурсе The BOBs. Итоги будут подведены в понедельник, 11 апреля. В финале конкурса в специальной категории по правам человека — русскоязычное ЖЖ-сообщество «Музыка социального и гражданского действия». «Частный корреспондент» побеседовал с его основателем.
Артём Марченков — философ, медиаактивист, правозащитник, эксперт Пермской гражданской палаты.
— Артём, сообщество в ЖЖ создано три года назад. О чём вы думали, когда начинали это безнадёжное дело?
— И тогда, и сейчас дело мне вовсе не казалось безнадёжным. Если на душе кисло и уныло, чего ж браться?
Надо в себе зажечь солнце, а потом на люди выходить. Исходных мотивов у первоначальной команды проекта было несколько: от естественного желания поднять настроение друзьям — правозащитникам, экологам, антифашистам и т.д. до потребности хоть как-то сократить социокультурную дистанцию между знакомыми, раскиданными по всем частям света, живущими в несовпадающих ритмах, поэтиках, визуальных строях.
Как основное я бы выделил две идеи: первая — собирая «музыку социального и гражданского действия», мы ассоциировали себя с разными неправительственными организациями, социальными движениями, гуманитарными кругами, но было ощущение, что только через музыку в сочетании с видеоартом, медиаактивистскими коллажами, клипами мы в состоянии если не понять, то хотя бы почувствовать друг друга и те сообщества, которыми дорожим; вторая идея вообще на уровне миссионерской интуиции или гипотезы — всем до колик надоела стенка отчуждения и недоверия, отделяющая условно активистов от «пассивистов», самоорганизованную общественность — от рассеянного общества. Мы, как «Пинк Флойд», хотели проломить в этой стенке брешь при помощи социально ангажированного, перформативного, парадоксального, искреннего искусства.
— Сами вы были связаны с правозащитным движением в России?
— Я пришёл в правозащиту, когда был университетским преподавателем философии во Владимире, занимался артхаусным киноклубом, а потом понял, что надоело жить в гетто и огораживать муравейники, куда стекались раненные жизнью интеллигенты, богема, смутно чего-то ищущая молодёжь. Правозащита мне представлялась не столько специализированной околоюридической практикой, сколько одним из самых мощных по драйву и замыслу проектов гуманизации повседневной жизни. Мы с друзьями по Молодёжному правозащитному движению организовывали просветительские кинофестивали, делали вечеринки этнической танцевальной музыки, чтобы интегрировать иностранных студентов в городскую среду, издавали журнал... Словом, music_action для меня стал проектом, чем-то похожим на то, чем я до переезда в Рим занимался в России.
— Ныне ЖЖ уже не является самой технически продвинутой платформой, не думаете ли перенести материалы блога на другую базу?
— Такие мысли были, но возникали по другому поводу. Часть тем сообщества, скажем так, вызывает нервную реакцию. Мы вынужденно ввели премодерацию записей из-за налётов пронацистски настроенных пользователей Сети и разного рода политизированных гопников. Сейчас с этим стало спокойнее. Мы по жизни отвергаем насилие как способ разрешения конфликтов и в онлайне тоже стараемся общаться аргументированно, со спокойными интонациями. Смайл сбивает агрессию. Архитектура ЖЖ не слишком удобна для медиатеки, но мы научились её подворачивать под свои нужды. Те же «Твиттер» или «Фейсбук» тоже ведь не особо дают развернуться. Нам бы больше сценарий «Википедии» подошёл.
— Хватает ли сил поддерживать сообщество в актуальном состоянии, проверять битые линки, вычищать спам? Сколько людей трудится вместе с вами?
— У нас же сообщество, а не организация со штатом, бюджетом, стабильной деятельностью. Отсевом спама занимаются модераторы. Сказать, сколько людей трудится над проектом, не могу, поскольку каждого, кто пишет, переводит, помогает распространять видео, комментирует и т.д., мы считаем собратом по разуму и сотворцом. Таковых сейчас почти 900 человек. Были, конечно, и коммерческие предложения, и попытки навязать нам какое-то политическое позиционирование, но мы их отвергали с ходу и не задумываясь. Свобода дороже. Нас объединяют не политические убеждения, не вкусовые пристрастия, а ценности, которые можно назвать общегражданскими, гуманитарными: права человека, ненасилие, отказ от дискриминации, уважение к чужой свободе и человеческому достоинству. Диктатура, какой бы она ни была — правой или левой, консервативной или прогрессистской, омерзительна по своей сути, поскольку отказывает людям самостоятельно вершить свою биографию. Вот и рассказываем о песнях движения Сопротивления во время Второй мировой, о песнях в память о жертвах террора, геноцидов, гражданских войн, политических репрессий в России, Аргентине, Чили, Испании...
— Сколько денег вы получили от международной закулисы на эту тонко организованную провокацию?
— Денег никто из модераторов никогда не получал. За «тонко организованную провокацию» спасибо, конечно. Но я бы уточнил, что это провокация на 360 градусов. За время существования сообщества в нём было опубликовано больше 3500 протестных, социально-критических роликов на десятках языков мира. Когда началась российско-грузинская война, волнами постили антивоенное, миротворческое музыкальное видео. Причём делали это активисты как российских, так и грузинских НПО.
Фактически каждый крупный сюжет последних десятилетий у нас как-то представлен: от рок-фолка против войны во Вьетнаме или бардовской песни против советского вторжения в Прагу 1968-го до сатирического немецкого кабаре, выступающего за денацификацию, от техно или психоделики в поддержку антиядерного движения до песен, в которых затрагиваются темы гендерного насилия, реформа образования во Франции, работа с травматической коллективной памятью в Австралии, Бразилии, ЮАР, Руанде, проблемы социализации беженцев и мигрантов... Очень сомневаюсь в существовании мировой закулисы, жаждущей финансировать подобное. Да и обычные фонды с их грантовыми конкурсами к онлайн-проектам равнодушны.
— Вы живёте в Риме, столице страны, раздираемой политическими противоречиями и обладающей одной из наиболее живых активистских сцен Европы. Но если говорить о сознательной итальянской музыке, то российскому слушателю образ поп-певцов с фестиваля Сан-Ремо более знаком. Какие певцы, музыканты Италии наиболее мощные сегодня?
— Нет артистов, настолько замороченных на выражении гражданской позиции, чтобы петь только о бедах мира, конфликтах, несправедливостях. Есть, слава богу, миллионы и других тем. Но в репертуаре любого крупного поэта-музыканта есть песни, где он высказывается на какие-то резонансные, социально значимые вопросы. В Италии, на мой взгляд, давно стёрта граница между попсой и роком, мейнстримом и андеграундом.
К примеру, мой любимый рэпер-комедиант Капарецца постоянно крутится в ротациях на музканалах и радиостанциях, хотя у него безумно язвительные, радикально-критические тексты. То же можно сказать о Франко Баттиато, Кармен Консоли, Даниэле Сильвестри, Симоне Кристикки, Лучано Лигабуэ, Васко Росси, Джованотти. На пафосном Сан-Ремо артисты преспокойно выступают с опусами, иронизирующими над Берлускони или оппозицией.
Свобода творчества в этой стране — это абсолютно конвенциональная ценность. Как и свобода собраний. Никакому чиновнику в голову не придёт разрешать или запрещать концерт, диктовать тёмные списки на ТВ, литовать тексты. Правда, чтобы прийти к этому, потребовались крайне непростые «свинцовые» 70-е годы прошлого века.
— В Италии крайне уважают покойного сонграйтера Фабрицио Де Андре, у нас почти неизвестного. Можете привести какую-то значимую цитату из его текстов?
— С Де Андре и Джорджио Габера началась моя любовь к итальянским кантауторе. Благодаря Сети, и в том числе нашему сообществу, они рано или поздно и до русскоязычной образованной публики дойдут. И как поэты, и как музыканты, и как общественные деятели, умудряющиеся хранить прямую осанку как перед властями или политиками, так и перед... ожиданиями своих поклонников. Тот же Де Андре всегда невольно шёл против ветра: в разгар страстей 1968-го писал альбом на темы христианских апокрифов, в 90-е, когда казалось, что глобальный шоу-биз всех гонит в сторону голливудизации, вдруг выпустил чудный альбом на средиземноморских диалектах.
Такие люди всегда редкость, вокруг них всегда аномалия. Цитату из Де Андре? Пусть будет не строчка из песни, а его поздний комментарий к одной из самых набатных его песен — Canzone del Maggio (о студенческих восстаниях 1968-го): «Ho fatto l'unica cosa che non avrei mai voluto fare: spiegare alla gente come comportarsi» («Я совершил единственную вещь, которую никогда не хотел бы делать: объяснять людям, как они должны поступать»). Выбрал эту фразу вот почему. В России до сих пор действует чудовищная инерция восприятия социально ангажированного искусства. Быть социально ангажированным автором означает потерять независимость, стать рупором государства, какой-то партии, идеологии, социальной группы. Плохо то, что скепсис и маниакальная подозрительность относительно чистоты намерений активистов парализуют какие бы то ни было действия по защите общественных интересов.
— Расскажите, чем вы занимаетесь в Риме?
— В Риме долго преподавал в университете, на факультете литературы и философии университета Ла Сапиенца. А последние годы фрилансерствую, чтобы зарабатывать деньги, всё свободное время тратя на всякого рода социогуманитарные, околоправозащитные проекты в России или, скажем так, в Восточной Европе. Жена с ума сходит, потому что ни финансовой предсказуемости, ни места работы с 9:00 до 18:00 у меня нет. И, наверное, никогда не будет. Притом что работаю, по сути, по 16—18 часов в сутки. Так что music_action — это ещё и отдушина, возможность проговорить «философские теории гражданского общества» на литературном, неспециализированном языке.
— Некоторые посты в сообществе, на мой взгляд, однобоко представляют артистов, вот, к примеру, Альфа Блонди, крайне противоречивый персонаж, здесь показан в исключительно позитивном контексте борьбы за права человека. Можно отыскать и иные примеры, но тем не менее у нас вообще практически отсутствует площадка для дискуссии на подобные темы. С чем это связано?
— Содержание записей — на совести авторов. Равно как и истолкование смысла песен, характера их связи с социальным активизмом, мировоззрением, etc. Музыканты, как и все прочие, не ангелы, а мы — не Маяковский, пальцем показывающий, «делать жизнь с кого». На мой взгляд, при общении в блогосфере всегда стоит исходить из презумпции ума и порядочности собеседника. Не исключено, что он в необычном свете представит вещи, по которым ты привык скользить взглядом. Для одних права человека — это юридические нормы. Для других — здравый смысл и гуманность, не позволяющая терпеть, когда рядом унижают слабых, отверженных, бедных, страдающих. Для третьих — это вообще догматы гражданской религии, как, к примеру, для активистов The Sanctuary Movement, которым канадский рок-бард Брюс Кокберн посвятил балладу People See Through You (верующие из этого движения радикально трактуют догмат о равенстве людей перед Богом, отрицают межгосударственные границы, предоставляют убежища нелегальным мигрантам и т.д.).
У нас по определению не должно быть видеоклипов, пропагандирующих идеи расового превосходства, сексизм, насилие и тому подобные вещи. Хотя контркультурных видеоклипов с неоднозначными, противоречивыми стихами хватает. Отдельная тема — пускать или нет произведения, автор которых экоактивист, но при этом известен, к примеру, публично выраженной гомофобией или мизогинией. Или писали недавно о скандале в ЮАР вокруг одной из песен движения против апартеида, где звучит призыв мстить бурам с оружием. В контексте гражданского примирения эта историческая песня протеста, поднимавшая раньше людей на борьбу против расовой дискриминации, теперь звучит как провоцирующая на слепую ненависть.
— В последнее время правозащитный дискурс вообще и медиаактивистские проекты в частности подвергаются активной критике, вспомнить хоть недавнюю статью Латыниной в «Новой газете». Молодёжное правозащитное движение упрекают за растрату огромного гранта в Воронеже. Людмилу Алексееву упрекают за то, что она просто отрабатывает заказ западных грантодателей. Появилось словечко «грантосос» и т.п. С другой стороны, правозащитниками называют себя, к примеру, некоторые ультраправые деятели. Что этому противопоставить? Или собака лает, а караван идёт?
— Противопоставить этому можно только чувство юмора, честность и открытость. У меня впечатление, что стереотипы Латыниной о правозащитниках относятся к началу 90-х годов, когда действительно существовал слой грантоедов, осваивающих деньги международных фондов. Потом эти люди ушли туда, где деньги зарабатывать и проще, и естественнее, — в корпорации, фирмы. Говорить о заказах западных грантодателей и огромных инвестициях в третий сектор могут только очень далёкие от этих реалий люди. А уж писать подобное о бюджете Молодёжного правозащитного движения... Лучше просто приехать в этот самый Воронеж, встретиться с людьми из админцентра МПД, посмотреть всё своими собственными глазами. На бесплатную общественную приёмную, которую придётся закрывать, на людей с хроническим недосыпом, на объём коммуникаций, которые нужно вести, чтобы дышала международная правозащитная сеть российского происхождения (помимо «Мемориала», таких больше нет).
Честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы о правозащите судили не по забавным телефрикам вроде Новодворской и даже не по замечательной Людмиле Михайловне Алексеевой из МХГ. Журналистам пора обновить свои записные книжки и приглядеться к постдиссидентским поколениям в этом движении. Есть Игорь Аверкиев из Перми, Павел Чиков из казанской «Агоры», Татьяна Локшина из Human Rights Watch, Александр Верховский из «Совы», Александр Черкасов из «Мемориала», Кирилл Коротеев, являющийся и юристом «Мемориала», и преподавателем университетов Сорбонны и Страсбурга, Андрей Юров, Дмитрий Макаров, Иван Ниненко, Макс Иванцов, Максим Бурмицкий... Полным-полно адекватных и профессиональных людей, совершенно не похожих на карикатурных нервных мужчин и женщин в свитерах с катышками и драными локотками. Но массмедиа почему-то упрямо тиражируют образы бунтарей par excellence, безобидных городских сумасшедших, стоящих за всё хорошее против всего плохого.
— Если вы выиграете конкурс блогов, что это будет означать для сообщества?
— Для сообщества победа очень важна. Конкурс престижный, международный, и уже участие в нём — лестная оценка того, что мы делаем. В случае победы можно было бы думать о том, как усложнить формат: выйти в реал с небольшими арт-проектами вроде камерных рок-фестивалей, создать виртуальную арт-лабораторию и сообща делать видеоряд к песням малоизвестных, но талантливых авторов. Можно отдельно подумать о том, как развернуться в сторону иноязычных активистских сред (сейчас при помощи Google-переводчика нас читают даже из Индии, Японии, Новой Зеландии, Канады и т.д.). Ну а если проиграем, то придётся идти естественным темпом. Арт-активизм — та сила, которой по зубам ставить под сомнение наши бытовые сговоры, оправдывающие пассивность, поощряющие ахи да охи на тему «А что я могу сделать?», допускающие и спустя 20 лет после перестройки бубнёж про «слабое гражданское общество».
P.S. До 11 апреля в конкурсе блогов за это сообщество можете проголосовать и вы! Нужно залогиниться в «Твиттере» или «Фейсбуке», зайти на сайт www.thebobs.com, в графе in the category выбрать Special Topic Award Human Rights, в графе i vote for выбрать «музыка социального и гражданского действия». И нажать кнопку vote.
chaskor
read more...
Артём Марченков — философ, медиаактивист, правозащитник, эксперт Пермской гражданской палаты.
— Артём, сообщество в ЖЖ создано три года назад. О чём вы думали, когда начинали это безнадёжное дело?
— И тогда, и сейчас дело мне вовсе не казалось безнадёжным. Если на душе кисло и уныло, чего ж браться?
Надо в себе зажечь солнце, а потом на люди выходить. Исходных мотивов у первоначальной команды проекта было несколько: от естественного желания поднять настроение друзьям — правозащитникам, экологам, антифашистам и т.д. до потребности хоть как-то сократить социокультурную дистанцию между знакомыми, раскиданными по всем частям света, живущими в несовпадающих ритмах, поэтиках, визуальных строях.
Как основное я бы выделил две идеи: первая — собирая «музыку социального и гражданского действия», мы ассоциировали себя с разными неправительственными организациями, социальными движениями, гуманитарными кругами, но было ощущение, что только через музыку в сочетании с видеоартом, медиаактивистскими коллажами, клипами мы в состоянии если не понять, то хотя бы почувствовать друг друга и те сообщества, которыми дорожим; вторая идея вообще на уровне миссионерской интуиции или гипотезы — всем до колик надоела стенка отчуждения и недоверия, отделяющая условно активистов от «пассивистов», самоорганизованную общественность — от рассеянного общества. Мы, как «Пинк Флойд», хотели проломить в этой стенке брешь при помощи социально ангажированного, перформативного, парадоксального, искреннего искусства.
— Сами вы были связаны с правозащитным движением в России?
— Я пришёл в правозащиту, когда был университетским преподавателем философии во Владимире, занимался артхаусным киноклубом, а потом понял, что надоело жить в гетто и огораживать муравейники, куда стекались раненные жизнью интеллигенты, богема, смутно чего-то ищущая молодёжь. Правозащита мне представлялась не столько специализированной околоюридической практикой, сколько одним из самых мощных по драйву и замыслу проектов гуманизации повседневной жизни. Мы с друзьями по Молодёжному правозащитному движению организовывали просветительские кинофестивали, делали вечеринки этнической танцевальной музыки, чтобы интегрировать иностранных студентов в городскую среду, издавали журнал... Словом, music_action для меня стал проектом, чем-то похожим на то, чем я до переезда в Рим занимался в России.
— Ныне ЖЖ уже не является самой технически продвинутой платформой, не думаете ли перенести материалы блога на другую базу?
— Такие мысли были, но возникали по другому поводу. Часть тем сообщества, скажем так, вызывает нервную реакцию. Мы вынужденно ввели премодерацию записей из-за налётов пронацистски настроенных пользователей Сети и разного рода политизированных гопников. Сейчас с этим стало спокойнее. Мы по жизни отвергаем насилие как способ разрешения конфликтов и в онлайне тоже стараемся общаться аргументированно, со спокойными интонациями. Смайл сбивает агрессию. Архитектура ЖЖ не слишком удобна для медиатеки, но мы научились её подворачивать под свои нужды. Те же «Твиттер» или «Фейсбук» тоже ведь не особо дают развернуться. Нам бы больше сценарий «Википедии» подошёл.
— Хватает ли сил поддерживать сообщество в актуальном состоянии, проверять битые линки, вычищать спам? Сколько людей трудится вместе с вами?
— У нас же сообщество, а не организация со штатом, бюджетом, стабильной деятельностью. Отсевом спама занимаются модераторы. Сказать, сколько людей трудится над проектом, не могу, поскольку каждого, кто пишет, переводит, помогает распространять видео, комментирует и т.д., мы считаем собратом по разуму и сотворцом. Таковых сейчас почти 900 человек. Были, конечно, и коммерческие предложения, и попытки навязать нам какое-то политическое позиционирование, но мы их отвергали с ходу и не задумываясь. Свобода дороже. Нас объединяют не политические убеждения, не вкусовые пристрастия, а ценности, которые можно назвать общегражданскими, гуманитарными: права человека, ненасилие, отказ от дискриминации, уважение к чужой свободе и человеческому достоинству. Диктатура, какой бы она ни была — правой или левой, консервативной или прогрессистской, омерзительна по своей сути, поскольку отказывает людям самостоятельно вершить свою биографию. Вот и рассказываем о песнях движения Сопротивления во время Второй мировой, о песнях в память о жертвах террора, геноцидов, гражданских войн, политических репрессий в России, Аргентине, Чили, Испании...
— Сколько денег вы получили от международной закулисы на эту тонко организованную провокацию?
— Денег никто из модераторов никогда не получал. За «тонко организованную провокацию» спасибо, конечно. Но я бы уточнил, что это провокация на 360 градусов. За время существования сообщества в нём было опубликовано больше 3500 протестных, социально-критических роликов на десятках языков мира. Когда началась российско-грузинская война, волнами постили антивоенное, миротворческое музыкальное видео. Причём делали это активисты как российских, так и грузинских НПО.
Фактически каждый крупный сюжет последних десятилетий у нас как-то представлен: от рок-фолка против войны во Вьетнаме или бардовской песни против советского вторжения в Прагу 1968-го до сатирического немецкого кабаре, выступающего за денацификацию, от техно или психоделики в поддержку антиядерного движения до песен, в которых затрагиваются темы гендерного насилия, реформа образования во Франции, работа с травматической коллективной памятью в Австралии, Бразилии, ЮАР, Руанде, проблемы социализации беженцев и мигрантов... Очень сомневаюсь в существовании мировой закулисы, жаждущей финансировать подобное. Да и обычные фонды с их грантовыми конкурсами к онлайн-проектам равнодушны.
— Вы живёте в Риме, столице страны, раздираемой политическими противоречиями и обладающей одной из наиболее живых активистских сцен Европы. Но если говорить о сознательной итальянской музыке, то российскому слушателю образ поп-певцов с фестиваля Сан-Ремо более знаком. Какие певцы, музыканты Италии наиболее мощные сегодня?
— Нет артистов, настолько замороченных на выражении гражданской позиции, чтобы петь только о бедах мира, конфликтах, несправедливостях. Есть, слава богу, миллионы и других тем. Но в репертуаре любого крупного поэта-музыканта есть песни, где он высказывается на какие-то резонансные, социально значимые вопросы. В Италии, на мой взгляд, давно стёрта граница между попсой и роком, мейнстримом и андеграундом.
К примеру, мой любимый рэпер-комедиант Капарецца постоянно крутится в ротациях на музканалах и радиостанциях, хотя у него безумно язвительные, радикально-критические тексты. То же можно сказать о Франко Баттиато, Кармен Консоли, Даниэле Сильвестри, Симоне Кристикки, Лучано Лигабуэ, Васко Росси, Джованотти. На пафосном Сан-Ремо артисты преспокойно выступают с опусами, иронизирующими над Берлускони или оппозицией.
Свобода творчества в этой стране — это абсолютно конвенциональная ценность. Как и свобода собраний. Никакому чиновнику в голову не придёт разрешать или запрещать концерт, диктовать тёмные списки на ТВ, литовать тексты. Правда, чтобы прийти к этому, потребовались крайне непростые «свинцовые» 70-е годы прошлого века.
— В Италии крайне уважают покойного сонграйтера Фабрицио Де Андре, у нас почти неизвестного. Можете привести какую-то значимую цитату из его текстов?
— С Де Андре и Джорджио Габера началась моя любовь к итальянским кантауторе. Благодаря Сети, и в том числе нашему сообществу, они рано или поздно и до русскоязычной образованной публики дойдут. И как поэты, и как музыканты, и как общественные деятели, умудряющиеся хранить прямую осанку как перед властями или политиками, так и перед... ожиданиями своих поклонников. Тот же Де Андре всегда невольно шёл против ветра: в разгар страстей 1968-го писал альбом на темы христианских апокрифов, в 90-е, когда казалось, что глобальный шоу-биз всех гонит в сторону голливудизации, вдруг выпустил чудный альбом на средиземноморских диалектах.
Такие люди всегда редкость, вокруг них всегда аномалия. Цитату из Де Андре? Пусть будет не строчка из песни, а его поздний комментарий к одной из самых набатных его песен — Canzone del Maggio (о студенческих восстаниях 1968-го): «Ho fatto l'unica cosa che non avrei mai voluto fare: spiegare alla gente come comportarsi» («Я совершил единственную вещь, которую никогда не хотел бы делать: объяснять людям, как они должны поступать»). Выбрал эту фразу вот почему. В России до сих пор действует чудовищная инерция восприятия социально ангажированного искусства. Быть социально ангажированным автором означает потерять независимость, стать рупором государства, какой-то партии, идеологии, социальной группы. Плохо то, что скепсис и маниакальная подозрительность относительно чистоты намерений активистов парализуют какие бы то ни было действия по защите общественных интересов.
— Расскажите, чем вы занимаетесь в Риме?
— В Риме долго преподавал в университете, на факультете литературы и философии университета Ла Сапиенца. А последние годы фрилансерствую, чтобы зарабатывать деньги, всё свободное время тратя на всякого рода социогуманитарные, околоправозащитные проекты в России или, скажем так, в Восточной Европе. Жена с ума сходит, потому что ни финансовой предсказуемости, ни места работы с 9:00 до 18:00 у меня нет. И, наверное, никогда не будет. Притом что работаю, по сути, по 16—18 часов в сутки. Так что music_action — это ещё и отдушина, возможность проговорить «философские теории гражданского общества» на литературном, неспециализированном языке.
— Некоторые посты в сообществе, на мой взгляд, однобоко представляют артистов, вот, к примеру, Альфа Блонди, крайне противоречивый персонаж, здесь показан в исключительно позитивном контексте борьбы за права человека. Можно отыскать и иные примеры, но тем не менее у нас вообще практически отсутствует площадка для дискуссии на подобные темы. С чем это связано?
— Содержание записей — на совести авторов. Равно как и истолкование смысла песен, характера их связи с социальным активизмом, мировоззрением, etc. Музыканты, как и все прочие, не ангелы, а мы — не Маяковский, пальцем показывающий, «делать жизнь с кого». На мой взгляд, при общении в блогосфере всегда стоит исходить из презумпции ума и порядочности собеседника. Не исключено, что он в необычном свете представит вещи, по которым ты привык скользить взглядом. Для одних права человека — это юридические нормы. Для других — здравый смысл и гуманность, не позволяющая терпеть, когда рядом унижают слабых, отверженных, бедных, страдающих. Для третьих — это вообще догматы гражданской религии, как, к примеру, для активистов The Sanctuary Movement, которым канадский рок-бард Брюс Кокберн посвятил балладу People See Through You (верующие из этого движения радикально трактуют догмат о равенстве людей перед Богом, отрицают межгосударственные границы, предоставляют убежища нелегальным мигрантам и т.д.).
У нас по определению не должно быть видеоклипов, пропагандирующих идеи расового превосходства, сексизм, насилие и тому подобные вещи. Хотя контркультурных видеоклипов с неоднозначными, противоречивыми стихами хватает. Отдельная тема — пускать или нет произведения, автор которых экоактивист, но при этом известен, к примеру, публично выраженной гомофобией или мизогинией. Или писали недавно о скандале в ЮАР вокруг одной из песен движения против апартеида, где звучит призыв мстить бурам с оружием. В контексте гражданского примирения эта историческая песня протеста, поднимавшая раньше людей на борьбу против расовой дискриминации, теперь звучит как провоцирующая на слепую ненависть.
— В последнее время правозащитный дискурс вообще и медиаактивистские проекты в частности подвергаются активной критике, вспомнить хоть недавнюю статью Латыниной в «Новой газете». Молодёжное правозащитное движение упрекают за растрату огромного гранта в Воронеже. Людмилу Алексееву упрекают за то, что она просто отрабатывает заказ западных грантодателей. Появилось словечко «грантосос» и т.п. С другой стороны, правозащитниками называют себя, к примеру, некоторые ультраправые деятели. Что этому противопоставить? Или собака лает, а караван идёт?
— Противопоставить этому можно только чувство юмора, честность и открытость. У меня впечатление, что стереотипы Латыниной о правозащитниках относятся к началу 90-х годов, когда действительно существовал слой грантоедов, осваивающих деньги международных фондов. Потом эти люди ушли туда, где деньги зарабатывать и проще, и естественнее, — в корпорации, фирмы. Говорить о заказах западных грантодателей и огромных инвестициях в третий сектор могут только очень далёкие от этих реалий люди. А уж писать подобное о бюджете Молодёжного правозащитного движения... Лучше просто приехать в этот самый Воронеж, встретиться с людьми из админцентра МПД, посмотреть всё своими собственными глазами. На бесплатную общественную приёмную, которую придётся закрывать, на людей с хроническим недосыпом, на объём коммуникаций, которые нужно вести, чтобы дышала международная правозащитная сеть российского происхождения (помимо «Мемориала», таких больше нет).
Честно говоря, мне бы очень хотелось, чтобы о правозащите судили не по забавным телефрикам вроде Новодворской и даже не по замечательной Людмиле Михайловне Алексеевой из МХГ. Журналистам пора обновить свои записные книжки и приглядеться к постдиссидентским поколениям в этом движении. Есть Игорь Аверкиев из Перми, Павел Чиков из казанской «Агоры», Татьяна Локшина из Human Rights Watch, Александр Верховский из «Совы», Александр Черкасов из «Мемориала», Кирилл Коротеев, являющийся и юристом «Мемориала», и преподавателем университетов Сорбонны и Страсбурга, Андрей Юров, Дмитрий Макаров, Иван Ниненко, Макс Иванцов, Максим Бурмицкий... Полным-полно адекватных и профессиональных людей, совершенно не похожих на карикатурных нервных мужчин и женщин в свитерах с катышками и драными локотками. Но массмедиа почему-то упрямо тиражируют образы бунтарей par excellence, безобидных городских сумасшедших, стоящих за всё хорошее против всего плохого.
— Если вы выиграете конкурс блогов, что это будет означать для сообщества?
— Для сообщества победа очень важна. Конкурс престижный, международный, и уже участие в нём — лестная оценка того, что мы делаем. В случае победы можно было бы думать о том, как усложнить формат: выйти в реал с небольшими арт-проектами вроде камерных рок-фестивалей, создать виртуальную арт-лабораторию и сообща делать видеоряд к песням малоизвестных, но талантливых авторов. Можно отдельно подумать о том, как развернуться в сторону иноязычных активистских сред (сейчас при помощи Google-переводчика нас читают даже из Индии, Японии, Новой Зеландии, Канады и т.д.). Ну а если проиграем, то придётся идти естественным темпом. Арт-активизм — та сила, которой по зубам ставить под сомнение наши бытовые сговоры, оправдывающие пассивность, поощряющие ахи да охи на тему «А что я могу сделать?», допускающие и спустя 20 лет после перестройки бубнёж про «слабое гражданское общество».
P.S. До 11 апреля в конкурсе блогов за это сообщество можете проголосовать и вы! Нужно залогиниться в «Твиттере» или «Фейсбуке», зайти на сайт www.thebobs.com, в графе in the category выбрать Special Topic Award Human Rights, в графе i vote for выбрать «музыка социального и гражданского действия». И нажать кнопку vote.
chaskor
read more...
вторник, 5 апреля 2011 г.
Кто боится Арианны Хаффингтон?
Недавно New York Times обрушилась на Huffington Post, и мне стало интересно: что же такого сделала Арианна Хаффингтон, чтобы их так напугать или разозлить? Или – учитывая, что зачастую нашими врагами становятся те, кого мы не понимаем, – чего Times не сумела понять про HuffPo? А из этого следует вопрос о том, чему New York Times может научиться у HuffPo.
Феликс Салмон отлично описал эту одностороннюю войну, эту бурю в песочнице. Ответственный редактор Times Билл Келлер написал против Huffington Post две колонки и пост в блоге: один раз с прямой атакой, еще раз – не имея интеллектуальной честности поставить ссылку и показать читателям, что же он критикует, и еще раз – уже в свою защиту, когда Хаффингтон попросила его предъявить свои козыри. Сотрудники New York Times послушно последовали за Келлером: медиакритик Дэвид Карр написал, а потом стер твит про Арианну, который потом сам же признал «безвкусным». Эндрю Голдман не столько интервьюировал Хаффингтон для Times Magazine, сколько выглядел пародией на прокурора из телешоу, который пытается затравить сомнительного свидетеля.
В чем проблема New York Times? По-моему, они не понимают, что делает Huffington Post успешным, и они нападают на неизвестное. Вот, на мой взгляд, то, чего Келлер и Times не понимают относительно HuffPo. Вот что, на их взгляд, неправильно в HuffPo:
Huffington Post – это не контент. Контент – это то, что производят специальные контентные люди. Если это делают не они – значит, это не контент. Я уверен, что именно так в Times рассматривают HuffPo: это не может быть контентом, потому что его делают не такие люди, как сотрудники Times (и неважно, сколько бывших сотрудников Times наймет HuffPo). Вот почему, как я писал, Times и другие медийные храмы не откроют собственные HuffPo и не купят оригинал: ведь это ненастоящее. Даже если бы сотрудники Times признали право на жизнь за той частью HuffPo, которая все-таки относится к контенту в их понимании – ведь его создают десятки журналистов, – они бы все равно сочли, что этот контент осквернен другими составляющими HuffPo: агрегацией и комментариями. А из этого следует, что...
Разговор – это не контент. С точки зрения New York Times, разговоры – это то, что они допускают, – нет, терпят, – когда читатели начинают болтать под уже законченными статьями. Как я понимаю из каждой чертовой встречи с сотрудниками газет, от комментариев заводятся вши. В гласе народном они слышат только голоса троллей. У Хаффингтон более широкое понимание разговоров. Это была ключевая находка Арианны, когда она дала знаменитостям площадку для выступлений; вот это разговор. А дальше следует, что...
Агрегация – это обман. В Times думают, что агрегация – это не контент. И даже еще хуже: они движутся к точке зрения Руперта Мердока, что это воровство. Как написал в «Твиттере» Джей Розен, агрегация полезна; она добавляет ценности журналистским материалам. И как раз поэтому Times тоже занимается агрегацией и перепроверкой чужих данных. Но когда вы ищете врагов, лучше не смотреться в зеркало. Я говорил (и много) о «линкономике» и о том, что есть два аспекта создания стоимости в онлайне: создание контента и создание публики (аудитории) для него. Агрегаторы, кураторы и комментаторы приносят аудиторию – и придают ценность – контенту. Если тот, кто агрегирует ссылки, не может построить отношения, дающие ценность, с людьми, которые по этим ссылкам кликают, то это его проблема.
Бесплатный контент – это агрессия. Вот еще один аспект, в котором Times переходит на сторону – эх! – Мердока. Теперь, когда у них есть ограничение на бесплатный доступ – и пока без четкого экономического обоснования, – люди из Times должны снова и снова его обосновывать, теперь в эмоциональных терминах. Читатели хотят платить. Читатели должны платить. Контент Times заслуживает оплаты. Люди, которые подвергают сомнению эту стратегию, демонизируются. (Вот что я могу сказать об этом ограничении.) Huffington Post создал стоимость – мы знаем, сколько точно, это девятизначная сумма, – привлекая людей, пишущих бесплатно (потому что им хотелось, и потому что они видели в этом ценность). Хаффингтон обесценивает дорогостоящую работу, которую делаем мы, журналисты, разве нет? Нет – как ее бесплатные авторы, она ценит что-то еще. Она ценит отношения, которые у нее складываются с людьми, ранее известными как аудитория.
Левое – это не правое. Отчаянные попытки Голдмана вытянуть из Хаффингтон признание – ПРИЗНАВАЙСЯ, Я СКАЗАЛ! – что она либерал, столь же откровенные, сколь и лицемерные. Впрочем, столь же лицемерной может выступать и Арианна. Все они хотят запихнуть нас в эти два ведерка – «левые» и «правые», – но они сами, мол, не поддаются такой классификации. Но реальная проблема Times не в том, что Хаффингтон – либерал, а в том, что она выступает с определенной позиции. Так что она упрекает Times за историю с оружием массового уничтожения и за устаревшие представления об объективности и сбалансированности.
Веселье недопустимо. Журналистика – дело серьезное. Тут нет места для котиков.
Я на своих занятиях заставляю студентов выбрать цель – организацию, чей бизнес можно разрушить с помощью новой бизнес-модели (а после этого они должны развернуться и сыграть роль атакуемой компании, попытаться найти защиту – это урок о том, какие возможности можно увидеть в переменах). Недавно мой класс выбрал цель: Huffington Post (хотя я думал, что они выберут New York Times). На прошлой неделе они представили мне исследование на эту тему, и что меня поразило, так это разница в вовлеченности пользователей на этих сайтах. На пользователя HuffPo приходится 18 просмотров страниц в месяц в среднем. У Times же лишь небольшая доля уникальных посетителей (10%? 20%?) настолько интересуется сайтом, что обеспечивают ему по 20 просмотров в месяц.
Думаю, лучше бы New York Times использовала те $30–40 млн, что она потратила на ограничение доступа, чтобы найти способ эффективнее вовлечь своих читателей – увеличить просмотры и, как следствие, рекламные поступления – и найти новые способы задействовать эти более глубокие взаимоотношения (данные, продажи, мероприятия...). В Times знают, что надо повышать активность читателей, на отраслевых конференциях постоянно об этом зудят. Но ирония этого ограничения, что они ввели, в том, что как только они затянули к себе когда-то случайного читателя, его наградой становится глухая стена.
Как может New York Times повысить активность своих читателей? Нужно не пытаться ущипнуть Huffington Post, а учиться у них. Агрегация имеет ценность для читателей. Разговор вовлекает и повышает их активность. Борьба за интересы людей – то, чем занимались газеты в старые добрые дни, – это самый осмысленный способ взаимодействовать с сообществом. А развлечения – это хорошо.
Мне это напоминает ссору в школе: мальчик ведет себя некрасиво с девочкой, но какой-нибудь мудрый взрослый видит, что он просто влюблен в нее и не знает, как об этом сказать. Так что, Билл и Арианна, поцелуйтесь и помиритесь.
slon
оригинал
read more...
Феликс Салмон отлично описал эту одностороннюю войну, эту бурю в песочнице. Ответственный редактор Times Билл Келлер написал против Huffington Post две колонки и пост в блоге: один раз с прямой атакой, еще раз – не имея интеллектуальной честности поставить ссылку и показать читателям, что же он критикует, и еще раз – уже в свою защиту, когда Хаффингтон попросила его предъявить свои козыри. Сотрудники New York Times послушно последовали за Келлером: медиакритик Дэвид Карр написал, а потом стер твит про Арианну, который потом сам же признал «безвкусным». Эндрю Голдман не столько интервьюировал Хаффингтон для Times Magazine, сколько выглядел пародией на прокурора из телешоу, который пытается затравить сомнительного свидетеля.
В чем проблема New York Times? По-моему, они не понимают, что делает Huffington Post успешным, и они нападают на неизвестное. Вот, на мой взгляд, то, чего Келлер и Times не понимают относительно HuffPo. Вот что, на их взгляд, неправильно в HuffPo:
Huffington Post – это не контент. Контент – это то, что производят специальные контентные люди. Если это делают не они – значит, это не контент. Я уверен, что именно так в Times рассматривают HuffPo: это не может быть контентом, потому что его делают не такие люди, как сотрудники Times (и неважно, сколько бывших сотрудников Times наймет HuffPo). Вот почему, как я писал, Times и другие медийные храмы не откроют собственные HuffPo и не купят оригинал: ведь это ненастоящее. Даже если бы сотрудники Times признали право на жизнь за той частью HuffPo, которая все-таки относится к контенту в их понимании – ведь его создают десятки журналистов, – они бы все равно сочли, что этот контент осквернен другими составляющими HuffPo: агрегацией и комментариями. А из этого следует, что...
Разговор – это не контент. С точки зрения New York Times, разговоры – это то, что они допускают, – нет, терпят, – когда читатели начинают болтать под уже законченными статьями. Как я понимаю из каждой чертовой встречи с сотрудниками газет, от комментариев заводятся вши. В гласе народном они слышат только голоса троллей. У Хаффингтон более широкое понимание разговоров. Это была ключевая находка Арианны, когда она дала знаменитостям площадку для выступлений; вот это разговор. А дальше следует, что...
Агрегация – это обман. В Times думают, что агрегация – это не контент. И даже еще хуже: они движутся к точке зрения Руперта Мердока, что это воровство. Как написал в «Твиттере» Джей Розен, агрегация полезна; она добавляет ценности журналистским материалам. И как раз поэтому Times тоже занимается агрегацией и перепроверкой чужих данных. Но когда вы ищете врагов, лучше не смотреться в зеркало. Я говорил (и много) о «линкономике» и о том, что есть два аспекта создания стоимости в онлайне: создание контента и создание публики (аудитории) для него. Агрегаторы, кураторы и комментаторы приносят аудиторию – и придают ценность – контенту. Если тот, кто агрегирует ссылки, не может построить отношения, дающие ценность, с людьми, которые по этим ссылкам кликают, то это его проблема.
Бесплатный контент – это агрессия. Вот еще один аспект, в котором Times переходит на сторону – эх! – Мердока. Теперь, когда у них есть ограничение на бесплатный доступ – и пока без четкого экономического обоснования, – люди из Times должны снова и снова его обосновывать, теперь в эмоциональных терминах. Читатели хотят платить. Читатели должны платить. Контент Times заслуживает оплаты. Люди, которые подвергают сомнению эту стратегию, демонизируются. (Вот что я могу сказать об этом ограничении.) Huffington Post создал стоимость – мы знаем, сколько точно, это девятизначная сумма, – привлекая людей, пишущих бесплатно (потому что им хотелось, и потому что они видели в этом ценность). Хаффингтон обесценивает дорогостоящую работу, которую делаем мы, журналисты, разве нет? Нет – как ее бесплатные авторы, она ценит что-то еще. Она ценит отношения, которые у нее складываются с людьми, ранее известными как аудитория.
Левое – это не правое. Отчаянные попытки Голдмана вытянуть из Хаффингтон признание – ПРИЗНАВАЙСЯ, Я СКАЗАЛ! – что она либерал, столь же откровенные, сколь и лицемерные. Впрочем, столь же лицемерной может выступать и Арианна. Все они хотят запихнуть нас в эти два ведерка – «левые» и «правые», – но они сами, мол, не поддаются такой классификации. Но реальная проблема Times не в том, что Хаффингтон – либерал, а в том, что она выступает с определенной позиции. Так что она упрекает Times за историю с оружием массового уничтожения и за устаревшие представления об объективности и сбалансированности.
Веселье недопустимо. Журналистика – дело серьезное. Тут нет места для котиков.
Я на своих занятиях заставляю студентов выбрать цель – организацию, чей бизнес можно разрушить с помощью новой бизнес-модели (а после этого они должны развернуться и сыграть роль атакуемой компании, попытаться найти защиту – это урок о том, какие возможности можно увидеть в переменах). Недавно мой класс выбрал цель: Huffington Post (хотя я думал, что они выберут New York Times). На прошлой неделе они представили мне исследование на эту тему, и что меня поразило, так это разница в вовлеченности пользователей на этих сайтах. На пользователя HuffPo приходится 18 просмотров страниц в месяц в среднем. У Times же лишь небольшая доля уникальных посетителей (10%? 20%?) настолько интересуется сайтом, что обеспечивают ему по 20 просмотров в месяц.
Думаю, лучше бы New York Times использовала те $30–40 млн, что она потратила на ограничение доступа, чтобы найти способ эффективнее вовлечь своих читателей – увеличить просмотры и, как следствие, рекламные поступления – и найти новые способы задействовать эти более глубокие взаимоотношения (данные, продажи, мероприятия...). В Times знают, что надо повышать активность читателей, на отраслевых конференциях постоянно об этом зудят. Но ирония этого ограничения, что они ввели, в том, что как только они затянули к себе когда-то случайного читателя, его наградой становится глухая стена.
Как может New York Times повысить активность своих читателей? Нужно не пытаться ущипнуть Huffington Post, а учиться у них. Агрегация имеет ценность для читателей. Разговор вовлекает и повышает их активность. Борьба за интересы людей – то, чем занимались газеты в старые добрые дни, – это самый осмысленный способ взаимодействовать с сообществом. А развлечения – это хорошо.
Мне это напоминает ссору в школе: мальчик ведет себя некрасиво с девочкой, но какой-нибудь мудрый взрослый видит, что он просто влюблен в нее и не знает, как об этом сказать. Так что, Билл и Арианна, поцелуйтесь и помиритесь.
slon
оригинал
read more...
понедельник, 4 апреля 2011 г.
Максим Кронгауз: Почему в Сети нет правил
Новые правила коммуникации
За последние 10-12 лет в интернете произошли серьезные изменения, связанные с появлением блогов и социальных сетей. На наших глазах меняются правила коммуникации — как внутри интернета, так и внутри всего общества.
Как обычно, эти изменения становятся заметны, только когда эти миры сталкиваются. И если десять лет назад мир интернета был практически не связан с внешним миром, то теперь ситуация изменилась: они взаимодействуют, и это часто порождает конфликты.
Является ли оскорбление в блоге публичным оскорблением?
Одна студентка в блоге нелицеприятно выразилась о своем декане и использовала при этом ненормативную лексику. Об этом стало известно, и студентку отчислили. Общество разделилось на две группы: одни поддерживали студентку, другие — администрацию.
Предположим, я, человек, занимающий в университете определенный пост, иду по коридору и случайно слышу, что кто-то из студентов называет меня этим словом. Думаю, мы в мире выработали некие правила, в соответствии с которыми понятно, как мне следовало бы в этом случае поступить: глупо влезать в частный разговор студентов и пытаться воздействовать на то, как они общаются друг с другом, правильнее пройти мимо. Если же во время моей лекции в аудиторию входит студентка и называет меня тем же самым словом, я обязан отреагировать, иначе я буду выглядеть по меньшей мере странно. К какой из этих двух ситуаций следует приравнять высказывание в блоге? Мы не знаем. Если вначале общение в блогах было скорее личным, то сегодня блоги превратились в абсолютно открытое пространство. Не зная, к какой привычной коммуникативной ситуации можно приравнять общение в блоге, мы не можем решить, как правильно реагировать.
Блог — частный дневник или открытое пространство?
Одна женщина ведет блог, в котором рассказывает о своих изменах мужу. В число ее подписчиков входят только ее близкие подруги, но однажды его прочитывает и муж.
Блоги часто сравнивают с дневниками. Но, прочтя дневник жены, муж сам нарушил бы некую коммуникативную норму — он бы влез в чужое пространство. В отличие от дневника этот блог был доступен всем. Кто же — муж или жена — нарушил в этом случае коммуникативные законы?
Блог — «приватный укромный дневничок» или средство массовой информации?
Один очень популярный блогер регулярно использует в своем блоге нецензурную лексику. И однажды другой, гораздо менее известный человек в своем блоге объявил, что подает на первого блогера в суд: у того больше читателей, чем у ведущих российских газет, а значит, он матерится публично. Первый блогер ответил на это, что «в своем личном частном приватном укромном дневничке» он имеет право выражаться как хочет. Так чем же на самом деле является его блог — средством массовой информации или частным дневником? Полагаю, что ни тем, ни другим. С одной стороны, популярность этого блога, очевидно, связана со средствами выражения, которыми пользуется его автор, и которые невозможны ни в одном СМИ. С другой стороны, и автор блога искажает действительность: блог перестал быть частным пространством, и слова о «приватном укромном дневничке» — тоже игра.
Что такое «френд»?
Изменились и коммуникативные роли. Можем ли мы истолковать слово «френд»? Да, но только через техническое действие: это человек, нажавший определенную кнопку. Но что такое «френд» с коммуникативной точки зрения? Сегодня невозможно дать этому слову ни одного хорошего определения, потому что разные люди вкладывают в него разные значения: для кого-то это близкий друг, а для кого-то, например, — почитатель таланта.
Новые коммуникативные роли
В «Живом журнале» возникли разные коммуникативные роли. Некоторые ведут журнал под своим именем (или оно легко прочитывается в их нике). Другие пишут под псевдонимом — и этот псевдоним может быть известнее имени или с ним сравниваться. Третья коммуникативная роль — аноним. И последняя роль, тоже очень важная, — роль безымянного, то есть наблюдателя, который читает блог, но сам никак не выступает. Некоторые из этих ролей были в нашем привычном мире, некоторых не было.
Понимаем ли мы, какую роль мы хотим играть в мире социальных сетей и блогов и как она соотносится с нашей ролью в реальной жизни?
Интимное высказывание в публичном пространстве
Один писатель из Петербурга приехал в гости к московскому художнику. Ночью он услышал, что в соседней комнате происходит изнасилование. Он долго сомневался, как поступить, но в результате пошел в милицию, и в конце концов изнасилование остановили, а на художника завели уголовное дело. Эта история стала известна благодаря двум постам. Первым был пост петербуржского писателя, который подробно описал свои переживания. В комментариях одни блогеры благодарили его за мужество, а другие проклинали за трусость. Художник ответил писателю в своем собственном блоге, причем содержание его поста могло бы являться юридическим аргументом против него. Объяснить поведение двух этих людей с точки зрения «старого мира» невозможно. Они оба понимали, что это публичное пространство, но вышли в него с очень интимными высказываниями.
Все эти истории различаются тем, как интимное становится публичным. Кто-то пишет для своих друзей, и это проникает в публичное пространство случайно. Кто-то сознательно делает интимное высказывание публичным, играя на тонкой границе этих двух пространств. Кто-то пытается вырваться в эту коммуникативную пустоту, желая получить какую-то отдачу — и получает ее, но зачастую совсем не ту, на которую рассчитывал.
Законы для интернета
Одного блогера, нехорошо высказавшегося в своем блоге о милиции, судили в обычном суде.
Можем ли мы формулировать законы для интернета, пока не выработана обыденная реакция на возникающие в нем конфликты? Не должны ли юридические законы основываться на законах коммуникации, которые сегодня только формируются?
Что будет дальше?
Марк Цукерберг сказал, что «прайвеси» больше не является социальной нормой. Социальные сети — находка для налоговых инспекторов и спецслужб, но это не останавливает нас от того, чтобы делиться в «Фейсбуке» своими самыми интимными переживаниями.
Ответа на вопрос: «Что будет?» нет, но к словам Марка Цукерберга, объявившего, что величайшее завоевание западной цивилизации XX века отменено, мы должны, по крайней мере, прислушаться.
Член клуба «Сноб» и директор Института лингвистики РГГУ Максим Кронгауз изучает изменения, происходящие в русском языке. Материал для исследований такого рода поставляет прежде всего интернет. По мнению Кронгауза, Всемирная сеть создает совершенно новую и не до конца описанную коммуникативную среду. Целые исследовательские центры работают над изучением кибербуллинга, интернет-троллинга и проблем, связанных с ограничением в Сети свободы слова.
Ориентироваться в этом пространстве совсем не просто. В лекции, которую Максим Кронгауз прочитал на Московском книжном фестивале, речь шла о том, являются ли блоги, социальные сети и форумы публичным или все же частным, «интимным» пространством. Зачастую одно и то же действие имеет для нас противоположный смысл — оно кажется нам этичным или вызывающим, адекватным или нет в зависимости от контекста. Если, случайно подслушав на улице разговор незнакомых людей, вы сообщите им свое мнение об услышанном, вы поступите неадекватно. В интернете же считается совершенно нормальным прочитать запись в блоге незнакомого человека и оставить здесь свой комментарий.
Если все могут читать и комментировать ваш дневник, значит, ваши записи являются публичным высказыванием. Но публичная дискуссия имеет свои правила — отчего же тогда Сеть переполнена очень личными и весьма резкими высказываниями, вроде бы неуместными в таком общем пространстве?
Дело в том, считает Максим Кронгауз, что привычные границы между публичным и частным стираются. А это значит, что давно устоявшиеся правила общения здесь уже не работают, нужны новые. Именно их мы и пытаемся выработать в рамках нашего проекта.
snob
read more...
Подписаться на:
Сообщения (Atom)