Книги или блоги: что предпочитает интернет-поколение

Тот факт, что современная молодежь читает и очень много, у меня лично не вызывает сомнений. Но вот вопрос — что они читают? Книги? Глянцевые журналы? Блоги или обновления статусов друзей в соц.сетях — на этот вопрос я лично пока ответить не могу. Именно поэтому меня очень заинтересовала статья Томаса Килиана, Надин Хеннигс и Саши Лангнер «Читает ли поколение Y книги или блоги? типология интернет-поколения, основанная на использовании медиа»***.
Статья показалась мне интересной еще и потому, что написана не библиотекарями, а преподавателями менеджмента и маркетинга. А взгляд на проблему с другой стороны всегда очень полезен.
Мы уже привыкли считать, что молодежь поголовно является активными пользователями всевозможных социальных медиа, цель данного исследования определить, действительно ли это так. Они опросили более 800 человек и выделили три подгруппы, о чем подробнее ниже.
Чтобы обозначить мотивы использования различных медиа, авторы использовали подход Макквейла, который выделял четыре основных мотива использования медиа и коммуникационных технологий:
получение информации
личное позиционирование
развлечение
социальные взаимодействия
Так как данный подход включает в себя социальные взаимодействия, он наиболее подходит для анализа социальных медиа, так как цели их использования могут и не ограничиваться лишь получением информации или развлечением.
a

Получение информации: Поиск информации о непосредственном окружении, обществе, мире Поиск совета по определенному вопросу Удовлетворение любопытства Обучение	Социальные взаимодействия: Чувство принадлежности [со]обществу Простое общение Компенсация недостатка общения в реальном мире Поддержка связей с семьей, друзьями
Персональная идентификация Укрепление личностных ценностей Поиск примера для подражания Определение ценностных ориентаций окружающих Получение информации о себе	Развлечения Уход от проблем Отдых Культурное или эстетическое наслаждение Эмоциональная разрядка Сексуальное возбуждение Заполнение времени

Ну и чтобы не сильно загружать текстом, предлагаю нам самим определиться, для чего же мы все-таки используем социальные медиа.

Новая форма

Получение информации

• Поиск информации о непосредственном окружении, обществе, мире
• Поиск совета по определенному вопросу
• Удовлетворение любопытства
• Обучение
• Other:

Персональная идентификация

• Укрепление личностных ценностей
• Поиск примера для подражания
• Определение ценностных ориентаций окружающих
• Получение информации о себе
• Other:

Социальные взаимодействия

• Чувство принадлежности [со]обществу
• Простое общение
• Компенсация недостатка общения в реальном мире
• Поддержание связей с семьей, друзьями
• Other:

Развлечения

• Уход от проблем
• Отдых
• Культурное или эстетическое удовольствие
• Эмоциональная разрядка
• Сексуальное возбуждение
• Заполнение времени
• Other:

a

Авторы исследования стремились затронуть 4 важных момента.
Во-первых, понять, действительно ли это поколения (Millenials) представляет собой однородную группу, как считают некоторые авторы, или все-таки существуют подгруппы, отличающиеся использованием социальных медиа.
Во-вторых, эмпирическим путем проверить предположение некоторых ученых о том, что традиционные медиа полностью вытесняются цифровыми аналогами в процессе, называемом замещение.
В-третьих, сделать первые шаги по исследованию мотивов молодежи, использующих различные социальные медиа.
В-четвертых, сделать набросок типологии современных пользователей, основанный на их реальных действиях в сети.
В качестве объекта (надеюсь, я его правильно определила) исследования выступают представители молодого поколения, выросшие в окружении информационных технологий (как говорит многоуважаемый Граф «родившиеся с мышкой в зубах»), так как по их информационному поведению можно делать предположения о информационном поведении общества в будущем.
Предметом данного исследования являются социальные медиа, так как они позволяют получать обратную связь и даже активное участие пользователей. Интернет в целом и социальные медиа в частности так же снизили экономические ограничения и психологические барьеры, препятствовавшие их активному использованию.
В большей степени авторы обращают внимание на активное и пассивное использование блогов, социальных сетей, википедии и медиахостингов (youtube). И также собирали информацию о том, читает ли молодежь книги и газеты, слушает ли радио, смотрит ли ТВ и кино, чтобы картина была наиболее полной.
А пока я собираюсь с мыслями перед финальным постом о результатах исследования, хотелось бы обсудить с вами, что вы думаете о тех четырех моментах?
***Kilian T. Do Millenials read books or blogs? Introducing a media usage typology of the internet generation / T. Kilian, N. Hennings, S. Langner // J. of Consumer marketing. — 2012. — Vol. 29, № 2. — P. 114-124
library-bat
read more...

Библиотека будущего: 10 трендов развития по версии РИА Новости

Большинство экспертов полагает, что традиционные библиотеки сохранятся как класс, хотя и претерпят существенные изменения.
19/04/201218:38
МОСКВА, 19 апр - РИА Новости. Институт библиотеки, насчитывающий уже не одну тысячу лет, сегодня быстро меняется под влиянием цифровых технологий. Корреспонденты РИА Новости попытались сформулировать главные тренды, которые будут определять трансформацию идеи хранилища знаний в ближайшие годы.
Для многих людей понятие библиотеки уже сейчас ассоциировано не с учреждениями, выдающими книги напрокат, а с онлайновыми базами данных, содержащими электронные тексты. Этот тренд очевиден и неминуем, а некоторые радикально настроенные "прогрессисты" считают, что места для "офлайновых" библиотек в будущем и вовсе не останется.
Большинство экспертов, тем не менее, полагает, что традиционные библиотеки сохранятся как класс, хотя и претерпят существенные изменения.
Чтобы отразить все стороны процесса, мы разделили десять трендов на две равные группы: тенденции развития виртуальных электронных библиотек и перспективные новации для библиотек традиционного формата. В основу статьи легли как мнения российских экспертов - писателей и практиков библиотечного дела, так и материалы ряда зарубежных футурологических исследований.
1. Информация в "облаке"
Проекты оцифровки и систематизации библиотечного контента быстро развиваются во всем мире, несмотря на заметное сопротивление со стороны книгоиздателей. Темпы этого процесса позволяют надеяться, что в обозримом промежутке времени в интернете появятся высокоцентрализованные хранилища информации, содержащие, например, практически весь мировой библиотечный фонд.
Если удастся решить проблемы копирайта, то подобной "облачной" онлайн-библиотекой можно будет воспользоваться с любого устройства, имеющего доступ в интернет и экран, подходящий для чтения.
"Для меня библиотека будущего - это электронная библиотека на моем коммуникаторе - с поиском, каталогом, рубрикатором, - говорит основатель электронной библиотеки Lib.ru Максим Мошков. - Пожалуй, единственное отличие футуристической библиотеки от уже существующих - там должны быть все книги, а не жалкие проценты, как сейчас".
2. Всеохватывающая система поиска
Сегодня, чтобы найти подходящую книгу или статью в электронном формате, зачастую нужно перерыть множество сайтов (в том числе сомнительного содержания). И даже при этом нет гарантии успеха. Между тем, быть может, вовсе не обязательно концентрировать весь мировой книжный фонд в едином цифровом хранилище. Информация вполне может храниться на множестве библиотечных серверов, разбросанных по всему земному шару, но при этом индексироваться единой общедоступной поисковой системой, способной выдать нужные данные на первой же странице. Поисковые системы общего назначения вроде Google уверенно движутся в этом направлении, хотя и далеки пока от идеала.
3. Автоматизированный перевод и интерпретация
Доступ ко всем знаниям мира - еще не все. Иметь доступ к информации и возможность ее потреблять - не одно и то же. Барьерами здесь могут стать как незнание языков, так и непонимание читателем специализированных текстов, например, насыщенных профессиональными терминами.
Современные сервисы онлайн-переводов пока не годятся для художественных произведений, да и "технический" смысловой перевод хорошо работает не для всех языковых пар. Впрочем, прогресс технологий позволяет надеяться, что уже в ближайшем будущем любой из нас сможет наслаждаться как стихами на суахили, так и медицинскими трактатами на древнегреческом.
4. Мультиформатная медиасреда
Говоря о библиотеке, мы традиционно подразумеваем хранилище прежде всего текстов. Между тем, в современном мире накапливается все больше мультимедийной информации - изображений, аудио- и видеозаписей. Логично предположить, что в библиотеке будущего данные в разных форматах будут органично увязаны.
К примеру, пользователю, ищущему "Код да Винчи" будет предложен не только текст книги в электронном формате, но и иллюстрированный путеводитель к ней, одноименный фильм, аудиокнига, форумы фан-клуба читателей и т.д. А если какое-то произведение еще не было переведено в формат аудиокниги профессиональными актерами, то автоматизированная система (в "облаке" или на персональном ридере) сделает это, причем не обескураживая монотонностью "машинной озвучки".
5. Персональное устройство чтения
Сегодня мы читаем электронные книги на множестве разных экранов: персонального компьютера, ридера, смартфона, планшета. Однако со временем эти устройства становятся все более похожи друг на друга.
Продвинутые специализированные "читалки" уже малоотличимы от планшетов: тот же цветной экран с поддержкой видео, мощный процессор, беспроводные интерфейсы, возможность установки дополнительных приложений… Границу между смартфоном и планшетом для устройств с диагональю экрана в 5-6 дюймов провести еще труднее. А действительно "персональным" компьютером для многих людей постепенно становится планшет, заменяя традиционные десктопы и ноутбуки.
Вероятно, в ближайшем будущем роль книги для большинства людей станет выполнять некий универсальный персональный коммуникатор, совмещающий также "профессии" компьютера, телефона, навигатора, электронного кошелька, связки ключей, персонального врача и т.п.
6. Библиотека-музей
В эру гаджетов и электронных носителей информации бумажные экземпляры книг, вероятно, останутся только в немногочисленных офлайн-библиотеках. А сами библиотеки эволюционируют в некое подобие музеев, где можно познакомиться с "настоящими бумажными книгами", прикоснуться к ним, ощутить особый "библиотечный" запах и атмосферу.
Писатель Павел Крусанов, например, считает, что традиционный формат сохранят только библиотеки государственного значения, где будут храниться редчайшие издания, а книга станет особо ценным объектом, документом эпохи.
7. Мультимедийный центр
Высокотехнологичные средства визуализации - например, сферические проекционные экраны, продвинутые системы дополненной реальности, голографические проекторы - пока слишком сложны и вряд ли станут повседневными предметами обихода в ближайшие годы. Но то, что чересчур дорого для частного применения, может оказаться вполне приемлемым для публичных учреждений, в том числе библиотек.
Изощренные технологии визуализации могут быть полезны для отображения разнообразного мультимедийного контента - от интерактивных объемных карт Земли или космического пространства до 3D-моделей знаменитых архитектурных сооружений.
8. Хранилище ощущений
Это, по сути, развитие идеи мультимедийной библиотеки, где информацию можно воспринимать не только зрительно или на слух, но и посредством всех пяти органов чувств. Так, например, рестораторы смогут приходить в такую "супербиблиотеку" за идеями новых блюд (чтобы продегустировать коллекцию эталонных вкусов, не потребуется долго корпеть с нужными ингредиентами), а парфюмеры - за каталогом запахов.
9. Клуб для живого общения
Подобный формат уже получает распространение в мире. Из места, куда люди приходили за информацией, библиотеки постепенно превращаются в места "встреч по интересам". Уютные залы с книжными стеллажами, мягкими креслами, где можно отдохнуть от городской суеты, выпить кофе, пообщаться с друзьями, и найти новых знакомых постепенно привлекают все больше людей, уставших от обезличенного общения в интернете.
10. Центр сохранения локальной культуры
В эпоху глобализации вопросы самобытности и поддержки местной культуры становятся особенно актуальными. Каждый год в мире "умирают" несколько языков и множество исследователей предлагают свои решения, как переломить эту печальную статистику. Библиотеки могут взять на себя роль "хранилища" национального языка и локальной культуры конкретного района, не говоря уже об образовательных функциях.
"Думаю, что в российской глубинке еще долго сохранятся именно те традиционные библиотеки, к которым мы привыкли, - считает писатель Михаил Елизаров. - Мне кажется, в этом есть некий эстетизм".
digit.ru
read more...

Слово о доблести

В переломную эпоху все вспо­минают о ценностях: кто-то говорит об утрате ценностных ориентиров, кто-то призывает объединиться вокруг искон­ных национальных ценностей, кто-то резко противопоставля­ет ценности разных народов. Среди ученых также не ути­хают споры о роли ценностей в жизни общества. О том, что стоит за этим термином и почему черты характера и привычки человека важнее его ценностей, рассказывает ректор Европейского универ­ситета в Санкт-Петербурге, профессор факультета полити­ческих наук и социологии, PhD (Калифорнийский университет, Беркли) Олег Хархордин.
Что такое ценности и поче­му вы считаете это поня­тие нерелевантным для изучения культур?
Ценности, как они обычно опреде­ляются в разных словарях и энцикло­педиях, - это набор внутренних ус­тойчивых оценок, с помощью которых человек определяет для себя значи­мость тех или иных феноменов мате­риальной и духовной жизни и которые влияют на его поведение. В последнее время многие обществоведы усом­нились в том, что поиск ценностей, якобы «сидящих» у нас в душе, имеет смысл. Их критика базируется на до­статочно прагматических основаниях. Посмотрите, например, как социологи выясняют, какие ценности влияют на наше поведение. Они дают группе людей опросник, регистрируют их реакцию и анализируют ответы. Надо понимать, что это прежде всего регист­рация некоторых закономерностей речевого поведения. Такая процедура неплохо работает в протестантских культурах, где слова совпадают с де­лом. Однако в большинстве крестьян­ских обществ сказать правду - значит проиграть в борьбе за редкие ресурсы, а успеха часто добивается тот, кто обманывает. Так же в авторитарных и репрессивных режимах - там, го­воря правду, человек зачастую ставит себя под удар. Поэтому чтобы предска­зать поведение представителей таких культур, нужно, наверное, их ответы выворачивать наизнанку.
Кроме того, важно понимать, что на результат опроса во многом влияет формулировка вопросов. Например, одно из исследований World Values Survey, которое проводилось в начале 2000-х в 73 странах мира, показало, что демократические ценности в наиболь­шей степени поддерживают не шве­ды или финны, как можно было бы предположить, а албанцы. Утверди­тельный ответ на вопрос «Нравится ли вам демократия?» в Албании, как объяснили нам несколько циничные итальянские коллеги, подразумевает следующее: «Мы все завтра переез­жаем в Италию». Если вы зададите этот же вопрос пожилым россиянам, многие из которых потеряли все сбережения за один год перехода к свободному ценообразованию, то получите отрицательный ответ. Как они могут поддерживать название эпохи, лишившей их всего?! В итоге мы оказываемся на 63-м месте по под­держке демократии.
То есть одно и то же слово из-за исторического контекста в раз­ных культурах воспринимается по-разному?
Да. Кросскультурные сравнения ценностей сложно проводить, потому что одно слово в разных языках, даже если звучит одинаково, из-за контекста вызывает разные реакции. К тому же контекст определяет речевое поведе­ние людей, даже когда они отвечают искренне и не собираются хитрить.
Кажется, что понятие «ценно­сти» существовало испокон ве­ков. Стоит ли игнорировать его?
На самом деле эта категория появи­лась в конце XIX века. И только из-за того что в середине XX века ею стали пользоваться общественные науки и все кинулись искать и выявлять ценности, нам кажется, что она была всегда. В принципе, до Ницше никто ценностям не уделял внимания. Сам термин не употреблялся во множест­венном числе: было немецкое слово Wert - цена или ценность, которым пользовалась экономическая наука. И только когда Ницше призвал к Umwertung aller Werte (переоценке всех ценностей), люди неожиданно по­няли, что есть какие-то ценники в ду­ше, а не только на товарах, которые определяют наши выборы в жизни. Во многом опираясь на Ницше, немецкие социологи Макс Вебер и Георг Зиммель стали писать, что представители разных культур различаются не только, скажем, черепами, а еще чем-то базо­вым и важным - тем, что можно опи­сать с помощью категории «ценности». В середине XX века американские социологи типа Талкотта Парсонса по­строили вокруг этой категории целые научные системы. А эмпирические исследователи поставили их на службу родине: после Второй мировой войны на фоне противостояния с СССР американцы стали анализировать ценности жителей стран, в которых размещались их военные базы, - ведь надо было предсказывать поведение местного населения. В таком геополи­тическом контексте бурно развивались количественные социальные науки, которые до сих пор пользуются популярностью и приносят прибыль.
Судя по всему, вы будете ут­верждать, что исследования ценностей не приносят плодов.
Конечно. Если бы на основании цен­ностей можно было спрогнозировать поведение человека, разве бы иран­ские студенты захватили посольство США в 1979 году? Там-то как раз все были опрошены, и казалось, что все предсказуемо. Таких историй множест­во. Что касается внутриполитического прогнозирования (это, скажем, опро­сы общественного мнения перед вы­борами), то я согласен с французским социологом Пьером Бурдье, который утверждал, что около 30 процентов избирателей лишь в последний день решают, за кого голосовать. И это делает выборы непредсказуемыми. Поэтому исследование ценностей ничего не предсказывает и тратить на него деньги бессмысленно.
Какую альтернативу поиску цен­ностей вы предлагаете?
Я вижу гораздо больше смысла в том, чтобы наблюдать за поведением человека и описывать характеристики, которые проявляются в его устойчи­вых привычках. Вообще умение про­гнозировать поведение окружающих на основании видимых черт их харак­тера - обыденная способность любо­го человека. Мы все время выносим суждения о людях («он добрый, «он смелый, «а этот трус» и т.д.) и апелли­руем к ним в повседневной жизни для определения наиболее важных отно­шений в межличностной коммуника­ции. Если хороший знакомый скажет вам: «Не общайся с ним, он подлец», вы наверняка прислушаетесь. Но бу­дет ли вам интересно, если он скажет: «У него демократические ценности» или «Он за равенство полов»?

Эти устойчивые черты характера человека (которые к тому же дают ему надежду на то, что его жизнь будет заметна и успешна) в социологии описываются термином «добродете­ли», или «доблести». (Русский термин гораздо менее удачен, однако, чем его английский аналог «virtues».)
В чем преимущества исследова­ний, анализирующих добродете­ли, а не ценности?
Во-первых, как утверждают многие ученые, ценности различных культур вообще нельзя сравнивать, так как каждая культура уникальна. Изучение же добродетелей дает основание для такого сравнения, поскольку многие моральные традиции восходят к од­ному источнику - к аристотелевской этике добродетели. Например, в XV ве­ке большая часть Европы оперировала общими по своей основе понятиями. Впервые их систематически описал Аристотель, а классифицировали - его последователи. Это четыре так называемые кардинальные доблести, или добродетели, которыми должен обладать воин-правитель: мужество, справедливость, благоразумие, сдер­жанность. Со временем эти доблести были приспособлены к исламу и иу­даизму; чуть позже к христианству - Фома Аквинский «надстроил» над ними три теологические доблести: веру, надежду, любовь.

Общность базовых представлений о хороших и плохих качествах челове­ка позволяет изучать и сопоставлять моральные основы различных циви­лизаций, то есть делать то, что в наш век релятивизма ценностей и мультикультурализма кажется невозможным. В частности, это позволяет сравнивать радикальные режимы революционной добродетели, например, ортодоксаль­ный иудаизм и фундаменталистские версии ислама.
Во-вторых, внимание к добродете­лям дает возможность по-новому оце­нить моральные ориентиры страны. Сейчас в России много говорят об ут­рате ценностей, о том, что нам нужна моральная реформа и установление нового типа этики. Исследование добродетелей помогло бы прояснить ситуацию и раз и навсегда прекратить набившие оскомину разговоры о цен­ностях, которые нас якобы когда-то объединяли и которых нам теперь катастрофически не хватает.
То есть испокон веков существо­вали не ценности, а доблести. Меняются ли они со временем?
Теологическая надстройка над арис­тотелевскими доблестями со време­нем расширялась: например, в хрис­тианской культуре с XVI-XVII веков, когда возникло протестантское дви­жение и произошла научная револю­ция, список доблестей постоянно пополнялся. Однако его ядро всегда оставалось устойчивым: если срезать теологическую надстройку, останутся четыре кардинальные добродетели. Посмотрите, что произошло после распада СССР, когда вся надстройка рухнула: в фильме «Бумер», например, мы видим парней, которые поддер­живают друг друга на основании кодекса чести античного воина.
Что действительно меняется, так это расстановка акцентов: в зависимости от ситуации в стране и в обществе на первый план могут выходить те или иные доблести. Например, в «Завещании Владимира Мономаха детям» (XI-XII век) сказано: смелость, конечно, важна, но для князя важнее справедливость. А в вышедшей в 1944 году в СССР книге «Чего партия требует от коммунистов в дни Оте­чественной войны?» основной упор делается именно на мужество.
Получается, что в воспитании добродетелей большую роль играет письменная культура?
Культура вообще, и письменная - в частности. Апеллируя к чертам характера, а не к принципам, русская и западноевропейская литература занимается моральным воспитанием. Она дает читателям не универсальное правило, а образцы значимой жизни. У Маяковского отец на вопрос сына «Что такое хорошо и что такое плохо?» не отвечает кантовским категоричес­ким императивом - он дает набор примеров и образцов поведения в кон­кретных ситуациях. У того же Маяков­ского читаем: «Юноше, обдумывающе­му житье, решающему, делать жизнь с кого, скажу, не задумываясь, - делай ее с товарища Дзержинского». Здесь механизм такой: если вы действитель­но любите Железного Феликса, то, оказавшись в сложной ситуации, спра­шиваете себя, как бы он поступил на вашем месте, и действуете так же. Вы не знаете точно, что бы он сделал, но, вспомнив все, что о нем читали, може­те себе это представить. (Кстати, серия ЖЗЛ в Советское время затевалась именно для того, чтобы показывать примеры жизни выдающихся людей.)
Воспитанием доблести занимается и кинематограф. На страже мораль­ных оснований советской цивилиза­ции стояла громадная армия героев: Чебурашка, Винни-Пух, Крокодил Гена учили детей дружить, помогать близ­ким. В традиционных цивилизациях стандарты поведениях даются в баснях и притчах.
Если базовые, кардинальные добродетели остаются неизмен­ными, то откуда берется «теоло­гическая» надстройка в нашем секуляризованном мире?
Как показал выдающийся американ­ский философ Аласдер Макинтайр в своей книге «После добродетели», надстройка не обязательно должна быть религиозной. Желание быть доблестным человеком сводится к желанию выиграть в какой-то почти спортивной игре. Стремясь к побе­де - будь то в бизнесе, в науке или в искусстве, - люди выбирают для себя значимые ориентиры. Например, ученые решают, чьи качества для них важнее: Тимирязева, Лысенко или Тимофеева-Ресовского. Это борьба за установление новых стандартов пове­дения - и она вводит в жизнь новые доблести. Тут как в спорте: в моем дет­стве не знать, как Блохин в 1975 году забил гол «Баварии» и принес Суперкубок киевскому «Динамо», значило не знать, что такое футбол вообще. Это достижение, которое дает горизонт для понимания, что такое су­перигрок. Дальше, естественно, были другие достижения (скажем, Марадо на забивает голы с невозможных пози­ций), которые дополняли предыдущие. Бывает, однако, что новые свершения полностью меняют правила игры: становится понятно, что успеха можно добиться, только подражая новому образцу. Опять же приведу пример из спорта: все бегали на лыжах, пока не изобрели коньковый ход. И теперь соревнования перешли на коньковый ход, потому что так быстрее. То же самое в бизнесе: когда появились junk bonds, мусорные облигации, надо было менять этические стандарты. А скандал с Майклом Милкеном при­вел к переоценке представлений о приемлемом для бизнесмена поведе­нии: человеческие характеристики ста­ли не менее важны, чем успешность.
Что, по-вашему, должно произой­ти, чтобы и российские бизнес­мены поняли: важно не только добиться успеха любой ценой, но и соблюдать общечеловечес­кие моральные принципы?
Некоторые люди сами до этого до­ходят. Например, Лютер, Солженицын (с его «жить не по лжи»), Вацлав Гавел. Они встают и говорят: не могу больше так жить - и начинают бороться. Они делают абсолютно невозможные вещи, которые противоречат всем статисти­ческим законам. Однако такое протестантско-протестное горение - удел единиц. Что касается массовой модели, то, как писал Макинтайр, что-то изменится, если моральное поведение станет условием победы в той или иной игре. А вот проповедью, с моей точки зрения, ничего не добьешься: убеждать людей, что надо быть хорошими, бессмысленно. С другой стороны, дебаты о морали с участием бизнесменов и государственников на страницах уважаемых изданий могли бы принести плоды. И, конечно, большую роль сыграло бы формиро­вание своего рода клуба, в который принимали бы только людей, облада­ющих определенными моральными характеристиками. Основой этого клуба могли бы стать, скажем, десять супербизнесменов России, этаких русских Джобсов - не просто богатых, но и понимающих, что, кроме денег и профессионального успеха, есть еще что-то важное. Ну и конечно, истории о таких людях должны становиться достоянием общественности. И тут важна роль журналиста: не будь Дани­ила Гранина, мы ничего не знали бы про Тимофеева-Ресовского.
Видите ли вы образцы для под­ражания в российском бизнесе?
Сейчас - нет. Конечно, историй бизнес-успеха у нас множество: кто-то в своей области стал номер один, кто- то провел потрясающую сделку и т.д. Но успешность не может быть единст­венной характеристикой образцового бизнесмена. Потому что, если смот­реть только на этот показатель, ока­жешься в ситуации сродни той, в кото­рую попали теоретики доблести, когда оценивали гитлеровских офицеров, превосходно выполнивших работу по уничтожению людей. Ориентирами в бизнесе должны стать не просто успешные предприниматели - а те, кто во всех жизненных ситуациях руководствуется логикой доблестного поведения. Таких бизнесменов у нас пока нет. Вообще наша страна из-за кризиса моральных устоев последние 20 лет почти не производила достой­ных образцов. Кому у нас в последнее время ставили памятники? Разве что Виктору Цою, и то потому что он вовремя умер. Найдите мне Цоя среди бизнесменов - того, кто мог бы служить образцом не только профес­сионального, но и личностного успеха, кого можно было бы ставить в пример детям. И тогда российский бизнес станет более-менее приемлемым с об­щечеловеческой точки зрения.
Есть ли надежда, что такие люди у нас появятся?
Надежда есть. Сейчас многие «от­мывают» собственное имя с помощью благотворительности. Лет в 55-60, если ты пьешь таблетки от холестери­на и понимаешь, что в любой момент тебя может хватить удар, начинаешь задумываться, что ты оставишь после себя, кроме истории о том, что ты приватизировал завод и 85 процентов акций положил себе в карман. Да, это супероперация, но кому она будет служить ориентиром в жизни? При­меры отмывания были и в Западной Европе, и это хорошие образцы для популяризации у нас. Скажем, Нобе­левские премии появились из-за того, что Альфред Нобель, прочитав свой некролог (это была ошибка - на самом деле умер его брат), узнал, что его называют торговцем смертью, и не захотел умирать со славой дельца, производящего только смерть (он снабжал Российскую армию динами­том). Русскому человеку такое отмы­вание исторически близко: как пишет замдиректора Института русского языка им. В.В. Виноградова Виктор Маркович Живов, в XV веке русская святость как раз и состояла в том, что­бы обхитрить бога в последние пять минут жизни. Бояре совершали много грехов: грабили, обманывали, убива­ли - но при этом жертвовали деньги монастырю, чтобы во время болезни или в старости постричься в монахи и провести в монастыре последние дни (или последнюю пару лет жизни) в ожидании лифта на небо. Я считаю, если люди в какой-то момент, пусть даже перед смертью, задумываются, какой образец поведения они оставят окружающим, и начинают вести себя этично, - это хорошо. Возможно, за последние 10-20 лет жизни наши бизнесмены успеют сделать что-то та­кое, что позволит нам переосмыслить их поведение во время приватизации или борьбы за жизнь 1990-х годов.
Я не могу назвать никого, кто стал бы, скажем, в 2025 году образцом жизни русского бизнесмена, однако людей, которые размышляют об этич­ном бизнесе, я вижу. Как вижу я и то, что сейчас все больше людей начина­ют заниматься благотворительностью не только из-за моды или желания «перефилантропить» соседа, а, скажем так, ради вечности. И это значит, что все идет в правильном направлении.
HBR №11, 2011
library
read more...

Библиотекарь в зеркале книги

Представив образ библиотекаря на простом сравнении — Homo Legens — Человек Читающий и совсем наоборот — Человек Нечитающий, — можно подойти к замечательной мысли, “что, конечно, Дева с Книгой лучше девушки с веслом”.
И я бы сделала это обязательно, если бы цели мои были исключительно комплиментарные и апологетичные. Разумеется, проще и приятнее было бы сделать выборку образов замечательных и положительных библиотекарей и заманить вас в ловушку. Но, как честный человек, должна сказать правду — на примере публицистики такой анализ сделать вообще невозможно, поэтому стоит тщательнее относится к тому инструментарию, который у нас всегда под рукой — к художественной литературе.
А в художественной литературе все психологические типы и ситуации описаны и разобраны и полезнее квалифицированному психологу, чем даже Юнг и Фрейд. Художественная литература в индивидуальных образах отражает то, что типично, имеет всеобщее значение. Горький признавался, что живет в мире маленьких Отелло, Гамлетов, маленьких Дон Кихотов и маленьких Дон Жуанов. “Из этих незначительных существ, из нас, поэты создали величественные образы. Я живу в мире, где совершенно невозможно понять человека, если не читать книг, которые о нем написаны”. Горький вообще утверждал, что подлинную историю пишет не историк, а художник.И чего только не пишут эти художники: “Иной человек, как говорится, ни к чему не может себя пристроить. Такие никчемные создания обычно поступают на службу куда-нибудь в библиотеку или в редакцию. Тот факт, что они ищут себе заработок именно там, а не в правлении Живностенского банка или Областном комитете, говорит о некоем тяготеющем над ними проклятии” (Карел Чапек).
Многих авторов при лицезрении библиотеки охватывает грусть. Они видят в книгах на библиотечных полках какую-то трагическую печаль. Хосе Мария Сааведра сообщает, что “библиотеки — это кладбища книг... У книг осталась с жизнью одна-единственная связь — названия, занесенные в каталог, так же как имена усопших, сохранившиеся лишь в списках похоронной конторы”.
Исаак Бабель в “Публичной библиотеке” пишет: “То, что это царство книг, чувствуешь сразу. Люди, обслуживающие библиотеку, прикоснулись к книге, к отраженной жизни, и сами как бы сделались лишь отражением живых, настоящих людей. Даже служители в раздевальной загадочно тихи, исполнены созерцательного спокойствия, не брюнеты и не блондины, а так — нечто среднее. Дома они, может быть, под воскресенье пьют денатурат и долго бьют жену, но в библиотеке характер их не шумлив, не приметен и завуалированно сумрачен. В читальном зале — служащие повыше: библиотекари. Одни из них — “замечательные” — обладают каким-нибудь ярко выраженным физическим недостатком: у этого пальцы скрючены, у того съехала набок голова и так и осталась. Они плохо одеты, тощи до крайности. Похоже на то, что ими фанатически владеет какая-то мысль, миру неизвестная. Хорошо бы их описал Гоголь! У библиотекарей “незамечательных” — начинающаяся нежная лысина, серые чистые костюмы, корректность во взорах и тягостная медлительность в движениях. Они постоянно что-то жуют, хотя ничего у них во рту нет, говорят привычным шепотом. Вообще испорчены книгой, тем, что нельзя сочно зевнуть”.
Вспомним В.Шаламова. Библиотека (в детском восприятии по крайней мере) отпугивала своей таинственностью, сложностью, официальностью. “Лакированные барьеры выше нашего роста оберегали от нас книги. Книги прятались где-то глубоко внутри, их к нам выводили, выносили по каким-то секретным зашифрованным запискам — ключами шифров мы не владели, — обращаться за помощью к библиотекарше было слишком мучительно, читать надо было за столом, рядом с незнакомыми, чужими людьми... Чтение в присутствии других всегда было для меня неприятно, даже стыдно — еще хуже, чем писать душевное письмо на почте, — все хочется загородиться и боишься зазеваться — вдруг кто-нибудь прочтет то, что ты написал”.
В.М.Шукшин в сказке “До третьих петухов” был свидетелем того, как в одной библиотеке вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок. Потом не то Онегин, не то Чацкий определили библиотекаршу как “вульгаритэ”, а какой-то господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж, осудил робко длину юбки библиотекарши.
Последним в этом ряду хулителей библиотекаря стоит у меня не писатель, а один из правительственных сотрудников США: “Я считаю, что большинство людей инстинктивно не любят библиотекарей и по неудобствам, которые они причиняют, ставят их лишь после зубных врачей”.
Понятно, что безупречным от природы может быть только йогурт “Ermann”, но здесь прямо сон Татьяны: “Сидят чудовища кругом”. Сюда бы крещеной водички! Я могу утешить особо впечатлительных: хуже (в смысле страшнее) образа учительницы Тракторины Петровны в романе С.Василенко “Дурочка” вообще ничего нет! Что внешность? Лучше быть маленьким коллежским секретарем, временно исполняющим обязанности коллежского асессора, никчемным человеком, ни к чему не способным, неизвестно чем занимающимся, лучше даже, если тебя сравнивают с работником похоронной конторы, но не Тракториной Петровной, чье имя скоро станет именем нарицательным. Страшно, если страшный человек имеет страшную власть! Внешне это вполне приличная женщина, но абсолютный нравственный урод, которому государство поручило воспитывать детей. Собирательный образ учительницы (тоже очень страшный) есть у Татьяны Толстой — “стальные государственные зубы”. Так что не такие уж мы и страшные. А, да, есть еще страшная библиотекарша Аделия Лортц из книги “Полицейский из библиотеки” Стивена Кинга…
Сейчас серьезно пишут о том, что в основе любой профессии лежит физиология: X-фактор в зрачке у моделей, отсутствие или недостаток сексуальных гормонов у бомжей (это во Франции так решили).
В природе библиотекарства — почти физическая любовь к книге (по Бунину). По Борхесу. По Шаламову. По Карелу Чапеку. Борхес настаивал, что книга — естественное продолжение руки, и покупал книги, уже будучи слепым, потому что нуждался в их близости. Шаламов мечтал иметь собственные книги, чтобы гладить их, мять, трогать, он находил даже какие-то особенные, эротичные глаголы, чтобы описать свои действия. Карел Чапек сравнивал книгу с тарелкой супа, которую видит перед собой голодный. То есть существует порода особых “книжных людей”, которые не могут жить вне книжного пространства и для которых физическое присутствие книги очень важно.
Методика изучения образа библиотекаря в художественной литературе, предложенная в проекте ИФЛА1, предполагает прежде всего контент-анализ литературных текстов (роль библиотекарей в развитии сюжета, одежда, привычки), но в литературе советской России эти методы “не работали” ввиду принципиальной специфичности раскрытия темы. Фигура библиотекаря была знаковой. Вспомним известную философскую мысль, что при описании социальной структуры общества необходимо определить социальный персонаж, находящийся на нижней ступеньке этой структуры. Фигуры ярче библиотекаря в данном контексте не найти. Библиотекарь — крайний персонаж русской интеллигенции. Я не буду сейчас вдаваться в лексикографическое исследование этого понятия, мы провели исследование, пытаясь проследить, насколько судьба наша связана с интеллигентскими комплексами по-русски. В такой стране, как наша, не очень удобно жить. “Неясно, что это за традиция, угнездившаяся с давних пор в нашем отечестве: помещать драгоценные плоды духа, как и земли, непременно в холодное подполье”. Уйти в подполье можно было по-разному. Вспомним о “Сонечке” (сон как высшая свобода. Состояние внутренней раскрепощенности для героини естественно и привычно. Можно обозначить ее тип как “внутренний эмигрант”). Есть другие формы ухода в подполье, не только взгляд на библиотеку как на прибежище чудаков (как у Бабеля), а исключительно важный для отечественной традиции образ “канцелярии присутствия” (повести Горышина “На реке” и “Огонь” Кузнецова — устройство “по блату”, желание отсидеться). Можно обозначить этот тип как “штампованные интеллигенты”.
Кстати, сейчас в современной литературе появился термин “уйти в ящик” — выбор профессии как способ выразить отношение к тяжелым реалиям жизни (к нему прибегают не свободные от комплексов, пришибленные внешними обстоятельствами, так называемые пришибленные интроверты).
За рубежом — образ “библиотеки — пещеры”. Человек, жаждущий уединения. Человек — пещера. В России человек прячется от жизни не всегда в том же смысле, что его западный коллега (вспомним повесть А.Солженицына “Раковый корпус”, где некто Шулубин вначале — красный профессор, затем — методист, наконец — библиотекарь. Происходит так называемое выдавливание в рамках системы). Присутствие в библиотечной работе рутинных черт создает колорит интеллигентного Акакия Акакиевича. Вот поэтому в литературе послесталинского времени постоянно возникает образ библиотечной профессии как жизненной ловушки для интеллигенции.
Специфика нашей работы — загадка для авторов. Герои попадают в библиотеку случайно, никогда специально не учась. Часто мы встречаем образ бедного, но честного библиотекаря как нравственный императив.
Из истории нам известно, что просветительская функция библиотекаря была замещена пропагандистской, но, к счастью, не нашла своего отражения в художественной литературе. Функция хранителя нашла свое воплощение в повести И.Эренбурга “Анна Петровна”. Интеллигентность, вежливость, моральный ригоризм, одиночество — верные признаки профессии библиотекаря. Мы можем отметить в художественной литературе даже функцию сопротивления и самопожертвования (например, в пьесе А.Галина “Библиотекарь”).
Нет необходимости анализировать долго произведения художественной литературы 50—60-х годов. На современный слух и взгляд в них слишком много риторики и мало психологии. Вся литература существовала под логотипом “Литература есть нравственность”. Персонаж был значим исключительно с точки зрения выполнения своих функций.
Сейчас мы переживаем кризис интеллигенции. Кризис индивидуального сознания. Можно ли показать падение нравов на примере библиотекаря? Можно, и очень ярко. Вероятно, особенно ярко — в повести Веры Калашниковой “Ностальгия”. Такая современная модель приспособления через интеллект. Критик Сергей Костырко не советует читать эту повесть особо впечатлительным мужчинам. Наш библиотекарь, библиотекарь новой библиотечной волны, пытается устроить свое счастье вдали от Родины и узнает для осуществления этой цели (близко узнает) приличное количество немецких мужчин. Существует свод законов для детектива: в кустах не больше одного рояля, убийцей не должен быть иностранец. Должен ли существовать канон для написания повести о библиотекарше (кстати, в Германии говорят “библиотекариня”)? Привыкли мы как-то к нравственной чистоте, как без нее? А вот, собственно, и о детективе. А.Маринина удачно использовала штамп мыши в романе “Шестерки умирают первыми”. Не будем говорить о художественных достоинствах в произведениях Марининой, но прием “витализации” она воплощает удачно. Ее герои не идеальны. Каменская не моет окон, не готовит, курит и некрасива, но умна. И она профи. Библиотекарь и (по совместительству) киллер Кира — красавица, но не очень умна. Поэтому шестерка в большой игре. Оказывается, наши профессиональные качества — настойчивость, умение сосредоточиться, привычка к монотонной работе — лучшие качества киллера. Но все-таки как киллер Кира не профессионал. Потому что деньги не бывают первопричиной убийства. Как повод, как вторая причина — да, но не как причина первая. Для библиотекаря Киры киллерство — это способ самоутвердиться. Или уход из внешней скуки (библиотека здесь постоянно ассоциируется со словом “скука”) во внутреннюю жизнь, где азарт, игра, опасность. Такой “новый внутренний эмигрант”. Или подтверждение тезиса о том, что мы, находясь по-прежнему внизу интеллигентской пирамиды, можем вдруг выказать бунт самым неожиданным образом (почти по Достоевскому, где бунт самых слабых есть самый страшный бунт). Хотя представления об интеллигенции у Марининой весьма смутные, интеллигентный человек у нее “не читает Тополя и... слушает музыку Губайдулиной”. Интеллигентная Сонечка уходит в себя, чтобы пасти свою душу на просторах великой литературы, а Кирочка идет отстреливать мужчин. Но все в рамках жанра, все довольно органично — виноват тот, на кого не подумаешь. Более чем удачное использование штампа “библиотекарь — мышь”.
И список книг о библиотекарях пополняется: П.Коэльо, И.Рэнкин, Ж.-К.Гранже и другие.
Библиотека, как известно, бесконечна. Этот образ разработан Борхесом исчерпывающе (если забыть о ее бесконечности). Это и вселенная, и бесконечная книга. “Библиотека всеобъемлюща”, — говорит герой “Вавилонской библиотеки”. Она включает в себя “все, что поддается выражению — на всех языках”. Борхес пишет, что Библиотека — это Вселенная, а человек в ней — лишь несовершенный библиотекарь (добавим: а человек в ней — лишь несовершенный библиотекарь: чудак, романтик, просветитель и хранитель).
Мигель де Унамуно считает: цель науки — каталогизация Вселенной, необходимая, чтобы иметь возможность вернуть ее Господу Богу в полном порядке. Главное — каталог. Система.
В Интернете вы можете найти задачу “Хулиган в библиотеке”, предложенную С.Берловым и Ф.Назаровым. Вероятно, не случайно математики решили доказать Лемму о торжестве порядка, Лемму о торжестве беспорядка и, наконец, Лемму о полном беспорядке именно в библиотеке. Оказавшись как-то раз в библиотеке без присмотра, изощренный хулиган Вася переставил сто томов (впоследствии он делал и другие гадости, пытаясь запутать библиотекаря, — постоянно переставлял тома в самых разных комбинациях). Учитывая все полуварианты, инварианты, инверсии, четные и нечетные версии, а также стратегию Васи, именно библиотекарь должен вычислить с точностью до аддитивной константы и доказать Лемму о торжестве порядка. Если библиотекарь не справится, страшно представить последствия — Полный Беспорядок.
Да, мы жаждем порядка. Возможно, в этом кроется женская природа нашей профессии — желание все разложить по полочкам, все записать и запомнить. Дело не в консерватизме. Это желание в мире, наполненном хаосом, в этом мире упорядочить, организовать пространство, хотя бы расположенное непосредственно вокруг. Организовать информацию и уметь ее использовать. Всем и для всех! И это самая лучшая, самая сладкая ловушка для интеллигенции — та информационная, интеллектуальная клетка, из которой невозможно вырваться. Да и не хочется!
Вот так можно было бы и закончить, как будто пройдя тест психиатра Р.Персо “Романтичны ли вы?!” Да, довольно романтичны. Не хотим быть на историческом горизонте такой знаковой фигуркой, как мышь.
Придумываем и создаем различные классификации и типологии, помогающие нам определить свою социально-психологическую принадлежность. Итак, библиотекарей, как и всех других людей, можно классифицировать по право- или лево-полушарности, то есть более креативных или более техничных по деловым качествам или свойствам темперамента. Можно придумать также типологию литературную: библиотекари по Бердяеву (очень русские душою, но без организующего начала) или по Розанову (с такой саморефлексией, что не могут выстроить сюжет собственной жизни, прямо как в русской литературе). По этой же типологии есть такие, которые, как порядочные постмодернисты, представляют мир как текст (как милый сердцу Милорад Павич). Есть и такие зловредные, как Хорхе у Умберто Эко, а также такие же умные как сам Борхес (ну, или почти такие же).
Но какими бы мы ни были разными, независимо от рода-племени, от пола и группы крови, есть нечто, что определяет — имеешь ли ты отношение к библиотечному делу или нет.
Библиотека учит читать, расшифровывать — творит новые загадки (очередное подтверждение тезиса ловушки). Безусловно, если сюда попал ТОТ человек. И если это Настоящая Библиотека — не с цементным полом и тоталитарными издержками, а на мощном культурном слое и с прозрачными стенами, просто пронизанными идеологией гуманизма.
Одна моя юная коллега сказала недавно, что в нашей библиотеке ей нравится все, все, начиная с архитектуры — высокие потолки, шикарная лестница, арочные окна, свет… прозвучали все прекрасные метафоры роста (прошу не путать с карьерой), самой библиотеки и информации.
И вот представьте, что в такую библиотеку попадают молодые специалисты, от которых “не спряталась судьба” (по определению И.Уэлона). Они проходят на заповедную территорию через культурный терминал и таможенно-эстетический контроль.
И у них появляется своя модель для сборки, свой локомотив “Желание”. Они сами начинают конструировать свои представления, потому что они не флэш-моберы, связанные при помощи примитивных технических средств, и не социально закодированные эрудиты. Это их собственные картинки библиотечной жизни. У них есть своя идеология и философия, где нет места жестокой конкуренции (для них это слишком банально), потому что они не монстры-трэш современной литературы, — зачем им монстры?
Потому что современный стиль — это работа в команде, самодостаточность и индивидуальность каждого. У каждого есть своя ролевая позиция, и никто не обвиняет в проблемах своего комрада. У кого — мысли ясны, у кого метафоры остры. Принцип Одной семьи. Трассы, бегущей за горизонт. И все очень серьезно и сложно. И соответствует сложности современного нам мира. И противоречивое наше сознание, в котором находит место и скромное обаяние привычного, “все та же прелесть однообразия” (по Бунину), и внешняя оболочка, яркая упаковка нового вполне отражает противоречивость этого мира. Здесь живут Мистер Обязательность и Госпожа Фантазия. Здесь и завихрения, турбулентность от перемещения информационных потоков, и та неуловимая пыль, застрявшая в ботинках и пропитавшая одежду, застывшая на наших губах, то неистребимое и необратимое, обязательно бумажное на вкус, что зовется звучным словом “современная библиотека”. Доминанта библиотечного бытия над сознанием. Библиотека как призвание. Что само по себе и не ново.
И вот тогда, когда обозначились уже индивидуальности, оказалось, что вот
они — типологии, о некоторых из которых так долго твердила нам художественная литература (появилось кое-что и новое):
Библиотекарь играющий + филолог классический (с функцией — хранительница). Ролевые игры — увлечение и убеждение, что это самый верный путь к книге. Как “хранительнице” ей приходится каждый день доказывать Лемму о торжестве Порядка.
Обязательно должен быть (и появляется!) в этой типологии идеалист, романтик, мечтатель. Который моделирует образ идеального читателя и сам /сама органично вписывается в эту эстетическую модель.
Библиотекарь-космополит. Непосредственность и социальное рвение. Вяжет нити коммуникаций. Обычно является “лицом библиотеки”.
Привлекательный библиотекарь. Практический психолог. Проблема социально-культурной реабилитации решаема, если ими занимается привлекательный библиотекарь. Использует почти все типы коммуникативной дистанции. Умеет подчеркнуть связь своих построений с реальностью и мыслит в категориях долженствования.
Наконец, типичный библиотекарь. Человек современной информационной культуры, техническая мысль дружит с гуманитарной. Отзывчива на инновации, к креативу всегда готова. Верит в его убеждающую силу и готова иллюстрировать каждое слово и идею. Убеждена в том, что идеология без технологии значит очень мало и наоборот. Считает, что технология библиотечного успеха — в мультимедийности как принципе. К проектам подходит концептуально. Соответствует мировым и библиотечным стандартам.
Сейчас мы установились в пространстве некоторого собственного усилия, тикают наши биологические часики, и мы жаждем библиотечного Ренессанса. Мы не транслируем свои правила жизни и культурные установки. Мы просто Борцы за информационное равенство населения в новых форматах связи (скромно!). Труженики прописей в формулярах. Рассказыватели бабушкиных сказок и потребители самой маленькой потребительской корзинки (о блеске и нищете профессии см. выше да и ниже). Мы разные, но родственны по фундаментальным гуманитарным признакам, рыцарским жестам верного служения и масонским знакам, означающим поиск своего в толпе. Мышь библиотечная — скудный материал для случайной иронии, мы здесь такие можем развернуть терминологические пассы… Главное — быть рядом с людьми, равными тебе по интеллекту. Подкожную старомодность мочалкой не стереть, мы поддерживаем текст традиции, отражаемся от книги и лишаемся ментального покоя. Мы лишаемся ментального покоя, а затем при помощи личного интеллектуального инструментария осуществляем свой свободный выбор. Настолько свободный, что наблюдающей стороне он может показаться абсолютно бессмысленным и дурацким. Или мы попали не сами собой, а с помощью счастливой случайности, божьей милости или другого неучтенного фактора. Чтобы до приятной боли в душе ощутить — это стоящее дело. Хоть оно ничего не стоит.
Переведем дыхание, господа! Послушайте, если Библиотека существует, значит, это кому-нибудь нужно? Значит, нужно, чтобы приходили люди с 10 до 19, а мы бы сидели в ней и учились этим новым информационным, образовательным, гуманитарным и прочим технологиям? Чтобы когда-нибудь понять, что это библиотечная сила является составляющей движения. И чтобы точно знать, что если ты сел на велосипед, то надо крутить педали. А если ты танцуешь, то надо танцевать.
Наконец, последнее. Надо ли Мышке становиться ежиком, чтобы доказать свою значимость? Современный неологизм — библиотечный шик — это стиль, намеренно подчеркивающий интеллектуальность и безразличие к трендам. Своеобразный антигламур. Библиотечная мода — подчеркнутая интеллектуальность. Профессия — как подвиг вне стилистики глянцевых журналов.
ж.Дружба народов, 2004
read more...

Библиотечная игра

Преподаватели и студенты Университета Huddersfield (Англия) разработали электронную библиотечную игру Lemontree (Лимонное Дерево).
Эта программа автоматически собирает информацию об активности держателя электронного библиотечного билета.
Каждое действие библиотечного пользователя – получение и возврат книг и других материалов, работа с е-ресурсами регистрируется Lemontree, а пользователь зарабатывает баллы.
В течение недели Lemontree показывает визуально вашу возросшую активность.

Чем больше Вы пользуетесь различными библиотечными услугами, тем краснее становится ваш электронный библиотечный билет.
Библиотеки и молодёжь

read more...

Библиотека без библиотекаря

Образование давно требует новых инструментов. И они появляются в Интернете!
Однажды Платон собрал своих учеников, чтобы объявить, кто станет главой Академии после его смерти. Первым среди учеников всегда был Аристотель. Но неожиданно Платон отдает предпочтение Ксенократу - одаренному, но все же не столь заметному философу. На гневный вскрик Аристотеля: «Но почему?!», учитель спокойно ответил: «Ксенократу нужны шпоры, Аристотелю - узда».
Академия Платона – самое известное образовательное учреждение за всю историю. Успех этого заведения заключался в уникальном подходе Платона к обучению и столь же редком желании учеников узнавать новое. Платон проводил занятия, гуляя по чудесным садам Греции неподалеку от Афин. Никакой иерархии и расписания не было предусмотрено: вопросы задавал не Платон, но его ученики, беседа могла проходить даже без активного участия учителя. Ученики знали: получить новые знания можно только с помощью собственного желания и трудолюбия.
Академическое обучение, к сожалению, просуществовало недолго. В 529 году император Юстиниан закрыл все философские школы. С этого момента всю власть над образованием получает духовенство. Вместе с этим возникает новая модель обучения – монастырская.
Эта модель была полностью противоположна Академии. Во-первых, строжайшая иерархия не подвергалась сомнению: сказанное учителем – истина в последней инстанции. Слово «декан» как раз и переводится как «настоятель монастыря», что снимает все вопросы о принципе работы наших университетов. Во-вторых, установленное «сверху» расписание четко регламентировало всю жизнь монашества, несоблюдение устава строго каралось.
Следующим этапом в образовании стало книгопечатание. В общем-то, изменилось только одно: боготворить стали не старца из кельи, а книгу, в которой были сохранены его слова. С изобретения Гуттенберга начинается тотальный книжный диктат. Принцип «что написано пером – не вырубишь топором» становится основополагающим вплоть до 20 века. В 20 веке репутация печатного слова оказалась подмоченной из-за появления СМИ: ангажированность и гонка за сенсациями сделали свое дело.
Таким образом, за всю историю человечества появилось всего два подхода к образованию – Академия и Монастырь. Какой из этих подходов эффективнее – сказать трудно. Наше классическое образование стоит на позиции Монастыря, строго блюдя нормы и ценности, доставшиеся нам из исторической традиции. Понятие «классическое» крепко связано в нашем сознании только с этой самой традицией и преемственностью. Но чтобы быть классическим, нужно быть современным. Чтобы быть современным, нужно постоянно развиваться.
Образование сейчас немыслимо, как и всё в период глобализации, без доступа к www. Интернет – это самое большое на сегодняшний день хранилище знаний, но, как и любая библиотека, без библиотекаря это хранилище использовать нельзя. Таким библиотекарем пытаются стать социальные сети. Но Вконтакте, Facebook и прочие Twitter`ы стремятся не научить пользователя чему-то, а проинформировать о новых событиях: при таком подходе важнее сенсационность, чем достоверность.
Кроме того, социальные сети – слишком масштабны, чтобы за короткое время перестроится на просветительскую деятельность. Иван Засурский недавно уже писал о перспективности образовательной сферы и о том, как сложно перестроить социальную сеть под нужды образования, тем не менее, предсказывая образовательному рынку попадание в пятерку наиболее привлекательных и быстрорастущих в ближайшее время.
Пока большие проекты думают, в Сети стали появляться ресурсы куда менее объемные, но направленные исключительно на образование. Lektorium.tv, Univertv.ru, университетские ресурсы демонстрируют, на что способен синтез классического образования и современных технологий. Результаты их деятельности впечатляют, но отсутствие единого доступа довольно сильно снижает эффективность.
В другой своей статье Засурский вывел замечательную формулу для подсчета богатства информационного общества: $$$i = Knowledge x Speed x Access2. Богатство информационного общества = знания х скорость распространения х доступ в квадрате. Именно «доступ решает все». И этот важнейший параметр – самая большая брешь в современном российском интернет-образовании.
Как любая брешь требует латания, так любой недостаток требует исправления. Неповоротливость крупных проектов и отсутствие фактического взаимодействия между небольшими ресурсами стали причинами для появления ресурса нового поколения. Vnimanietv.ru – проект современной Академии, который не отрицает достижения классического обучения, но логически дополняет и расширяет их. Этот ресурс по возможности решает проблему доступа к образовательным ресурсам: 200 видео-проектов, более 400 номинированных видео в 30 категориях, десятки известных людей, которые рассказывают о проблемах современного общества и методах их решения.
Премия «Внимание», организованная на сайте, присуждается за лучшее образовательное видео и лучшие образовательные видеопроекты. Спектр тем максимально широкий, от макияжа до квантовой физики. Номинантами премии могут быть как отдельные видео, так и сайты, каналы на YouTube, архивы видеолекций и передач. Номинировать видео могут как сами авторы, так и люди, не имеющие отношения к его созданию. Впервые премия будет вручена 28 ноября 2011 года в московском центре Digital October.
Выбор за вами – шпоры или узда?
Лекции:

Юрий Норштейн, «Дневниковые записи»

Сергей Капица, "Русская наука после Большого Взрыва"

Николай Белоусов, «Что делать, если ты шампунь?»
частный корреспондент


read more...

Books, Google and the Future of Digital Print

Books have always played a central role in the evolution and propagation of human culture and knowledge. The topic of digitizing books, in particular, is of special interest to the Computer History Museum's community: On March 1, 2009 the Computer History Museum hosted a fascinating discussion on Information Technology and the Future of Books, Publishing, and Libraries in partnership with the American Academy of Arts and Sciences. Now CHM takes another step in its exploration of this field by devoting an evening to the discussion of Google's ambitious effort to digitize the world's books.
Daniel Clancy, Engineering Director of Google Books, discusses Google's historic project to provide greater access to books online. Clancy talks firsthand about the fundamentals of digitizing books, the recent settlement agreement between Google, authors and publishers, and the implications he foresees for the business, publishing and academic communities
Clancy is joined by John Hollar, CEO of the Computer History Museum a former senior executive in the publishing industry. He will draw upon his rich experience in books and online media to examine with Clancy what the Google Books agreement means for users' ability to access content online and the future of publishing.
Background:
In October 2008, Google and a broad class of authors and publishers announced an agreement to settle the lawsuits brought against Google Books. The lawsuits alleged copyright violation for scanning pages of copyrighted works for purposes of indexing and providing snippets.
If approved by the court, the agreement offers unprecedented opportunities for users to access the wealth of information found in books. Google's view, and that of many scholars, readers, librarians, and book creators, is that the agreement opens the door to greater information for users, as well as greater competition and innovation in the digital print market.
However, some have argued that the agreement will give Google an unfair edge in selling books, in particular so-called orphan and out-of-print books. In October 2009, the court will hold a hearing to consider objections and determine whether the settlement is to be approved.
read more...

«Национальный библиотечный ресурс»: выбор стула

«Национальный библиотечный ресурс» — организация, объединившая ресурсы трёх крупнейших библиотек страны: Российской государственной библиотеки, Российской национальной библиотеки и Президентской библиотеки. Её миссия — «обеспечение равного доступа к библиотечным фондам для всех читателей». В рамках действующего законодательства, прямо скажем, невыполнимая. Тем более что любая инициатива в этом направлении встречает противодействие поп-авторов и их наследников. Свежий по времени, но весьма тухлый по содержанию пример — очередное обращение деятелей «науки и культуры» к президенту. Чтобы одолеть правообладательское лобби, нужна ясная альтернатива. НБР предлагает следующее:
«С точки зрения правового режима все произведения, составляющие электронные коллекции библиотек — участниц НБР, могут быть разделены на три основные категории:
A. Произведения, которые в силу требований законодательства (ст. 1282 ГК РФ) находятся в общественном достоянии и могут свободно использоваться на территории Российской Федерации любым заинтересованным лицом без каких-либо ограничений и выплаты вознаграждения».
Общественное достояние существует пока что вне правового регулирования. Никаких ограничений на его использование нет, и нужды в особом режиме — тоже. Если НБР займётся оцифровкой древних библиотечных фондов — честь ему и хвала, работы хватит надолго. Задача благородная, но как быть с современными знаниями? Правовая защита на содержание научных трудов не распространяется, и если бы НБР добился «особого правового режима» для них, это было бы великой победой. Она возможна, если действовать исключительно в заданном направлении и не задевать интересов масскульта. С этими властителями дум наша законодательная власть ссориться не будет. Проверено.
«B. Произведения, охраняемые действующим авторским правом и требующие получения от автора или иного правообладателя согласия на любое использование с выплатой (по общему правилу) вознаграждения».
Общий правовой режим, установленный ГК, подразумевает обычные типы договоров с правообладателями. Предлагаемый НБР авторский договор на место бумажных экземпляров ставит электронные. Вряд ли это поможет преодолеть недоверие к оцифровке у авторов, которые имеют коммерческие цели. Скорее всего, они будут обращаться к частным платным библиотекам и агентствам, которые распоряжаются своими ресурсами заведомо эффективнее. Ссылки на «ответственность перед грядущими поколениями за обеспечение сохранности национального достояния» вряд ли их убедят. Да и читатель не за гламуром в библиотеку ходит. Что надёжно подтверждено статистикой.
«C. Произведения, охраняемые действующим авторским правом, спрос на которые отсутствует, которые давно не переиздаются по разным причинам, но авторы или правообладатели которых заинтересованы в распространении своего произведения».
Категория произведений, вышедших из коммерческого оборота, весьма и весьма условна. Предложение рождает спрос, и любой автор втайне мечтает оказаться мистером Трололо. Никаких особых условий авторский договор не содержит и содержать не может.
В целом предложенная классификация произведений не создаёт особых правовых режимов. Правовой режим — понятие строгое. Надо или добиваться его введения законодательно, или действовать по примеру Лоренса Лессига и созданного им фонда Creative Commons — с опорой на «живое творчество масс». В любом случае правовые режимы могут определяться набором полномочий, предоставляемых конечному пользователю.
Посмотрим, кому и какие возможности НБР собирается предоставить:
«A — показ произведения без ограничений на копирование произведения и без выплаты вознаграждения правообладателю».
Это относится исключительно к произведениям в общественном достоянии. Однако здесь настораживает «показ». Четвёртая часть ГК регулирует только публичный показ (ст. 1267 и др.), и расширение его на область частных интеракций наверняка создаст новые проблемы с доступом к информации. Кроме того, показ — это действие, как бы вольно ни трактовал его ГК. В данном случае хотелось бы надеяться, что НБР не показывает, а «предоставляет доступ к произведению таким образом, что лицо, желающее им воспользоваться, может сделать это в избранном им месте и в выбранное время» (ст. 1269.2.12). Или подразумевается, что за показ можно будет брать деньги, как в п. C и D (см. дальше)?
«B — показ произведения без выплаты вознаграждения правообладателю с ограничениями на копирование произведения (запрет копирования определённых частей произведения, ограничение на число кратковременных копий, полный запрет копирования)».
Формулировка напоминает модель Google. И такому использованию явно будут чинить всевозможные препятствия. Размещаем контент, но ограничиваем копирование. Хочешь — покупай то, что понравилось (см. след. п. С), на другом ресурсе или в магазине. На основе такой лицензии можно создать рекламный ресурс, но вряд ли эффективный.
«C — показ без ограничений на копирование произведения с выплатой вознаграждения правообладателю (за копию или исходя из времени размещения или показа произведения в библиотечной сети)».
Коммерческий вариант предыдущего п. B. Предполагает лицензию на использование «по запросу» — типа print-on-demand, но без самой печати. Плата за время размещения или показа — несомненное ноу-хау, которое может иметь далеко идущие последствия. Поскольку действие НБР ограничено библиотечной сетью, логично предположить, что читатель, пользовавшийся библиотекой бесплатно, теперь будет платить за копии или за время показа. А библиотеке, видимо, придётся платить за время размещения контента на своём сервере. Или переложить оплату на читателя.
Ваши ставки, господа! Впрочем, не торопитесь. Весь коммерческий оборот аудио- и видеопродукции держится на исключительном праве аккредитованных ОКУПов распределять вознаграждение без заключения договоров с правообладателями. «Достоинства» этой модели хорошо известны, но министерство культуры предложило распространить её и на книги. Силы пока оказались явно не те. Отказали.
«D — показ с ограничениями на копирование произведения (запрет копирования определённых частей, ограничения на число кратковременных копий, полный запрет копирования) с выплатой вознаграждения правообладателю (за копию или исходя из времени размещения или показа произведения в библиотечной сети)».
Если копировать нельзя, но очень хочется… Значит, кроме денег, нужно ещё и дополнительное разрешение правообладателя. Правда, и за показ деньги всё равно возьмут (см. п. С). Видимо, предполагается, что право копирования будет предоставляться и другим ресурсам. Вариант явно нежизнеспособный, поскольку обращаться будут туда, где можно хотя бы посмотреть бесплатно (п. B) или копировать без проволочек (п. С).
В утешение авторам НБР предполагает также позаботиться о «защите электронной копии произведения от несанкционированного доступа в условиях открытой сетевой среды». Это значит, что не только копирование, но и просмотр («показ») могут быть ограничены. Скорее всего, платной подпиской. Радует.
Такими инструментами мы намереваемся вводить произведения «в международный научный оборот». Пока зарубежные научные журналы под давлением научного сообщества один за другим переходят на публикацию материалов в открытом доступе (кто сразу, кто по прошествии недолгого времени), мы со всей широтой русской души будем предлагать «им» платное ознакомление и копирование. Это уже совсем весело.
Что в итоге?
Никаких новых правовых режимов НБР не предложил. Предлагать — значит разрабатывать новые типовые лицензии с учётом международного опыта.
Но в первую очередь придётся определиться, на каком стуле сидеть.
Если превращаться в «литературное ОКУП» — стоит для начала проконсультироваться с РАО. Что-то не спешит оно по этому пути, хотя прямой наследник ВААП.
Если же заниматься распространением знаний — логично было бы искать поддержку научного и образовательного сообщества, международных организаций. Задача непростая. Влиятельнейшая Будапештская инициатива открытого доступа (BOAI) в России non grata, поскольку создана и существует на деньги Сороса. Наука раздавлена нищетой, образование развращено коммерцией. Надежда заработать хоть «малость» заставляет научного работника надеяться на призрачные доходы от «интеллектуальной собственности». Реакция большинства чиновников от науки тоже предсказуема. Если вместо книжных публикаций (тираж до 800 экз. — РГНФ) гранты будут выдаваться на размещение в Сети, чиновник проиграет ровно столько, сколько государства выиграет.
Государство, где ты?..
chaskor

read more...