Что читали в Древней Руси?

А откуда мы знаем, что читали люди тысячу лет назад? Тысяча лет даже для истории – срок огромный. И тем не менее ответить можно. Во-первых, есть книги, которые сохранились – это рукописи XI века, XII, XIII. Их не так много, но они есть. От домонгольской Руси осталось меньше 200 рукописей – 190 было на 1964 год. Если и прибавилось – какие-то рукописи могли быть найдены, то это – единицы. И понятно, почему так мало – тяжелой была жизнь. Из летописей узнаем, что пожары происходят в городах регулярно и часто, а книги горят. Горят при войнах, междуусобицах. И тем не менее, что-то осталось.
Надо сказать, что подавляющее большинство книг, за исключением пятнадцати – это богослужебная литература, то есть литургика. И эти книги читали, безусловно. Потому что большая часть населения – христиане, и значит, литургическая литература была необходима и востребована.
Интересно, что по количеству богослужебной литературы историки пытаются определить объем всего книжного наследия Киевской Руси и Руси домонгольской. По экспертным оценкам, до нас дошли доли одного процента, то есть сегодня мы имеем тысячную часть того, что было в Древней Руси.
Но совершенно поразительно, что Михаил Афанасьевич Булгаков все-таки был прав, когда говорил, что «рукописи не горят». Действительно, не горят, потому что даже при таком, самом мизерном количестве сохранившихся книг мы можем представить себе, каков приблизительно был круг чтения людей в Древней Руси в домонгольский период, во время монгольского нашествия и монгольского владычества и в период Московской Руси.
Каким образом? Почему? По одной простой причине. Книги переписывались, это – первое. Но даже когда создавались оригинальные произведения, то авторы руководствовались не тем правилом, которое сейчас является основополагающим – не дай Бог повторить кого-то, потому что существует ВААП, существует авторское право, и из-за плагиата можно сильно пострадать – напротив, в те времена исходили из того, что все уже написано по большому счету. В разных вариантах эта мысль отчетливо присутствует. И поэтому новый текст – это набор фрагментов текстов предыдущих. Это такое литературное «лего», своеобразная, довольно сложная, интеллектуальная игра автора и читателя. Цитаты не маркировались, не помечались. Редко-редко, когда давалась ссылка на автора. А так – текст, а в нем – кусок из другой книги, и это уже твое дело – поймать эту цитату и понять, откуда она. Такая игра предполагает, что ты помнишь другие, многие тексты. Что в голове у тебя что-то вроде своей, внутренней энциклопедии и только тогда ты сможешь понять, о чем идет речь. В литературе позднеантичной и средневековой это – норма.
Эта норма имела еще одно правило: можно было оборвать фразу в самом интересном месте, а ты уж сам должен додумывать, чем она заканчивается и что хотел сказать автор. Это давало еще один, дополнительный смысловой, понятный достаточно узкому читателю пласт, создавая интеллектуальное поле, в котором и вращались эти люди. А мы, нынешние читатели, благодаря этим цитатам можем увидеть, что они читали и что знали.
У Умберто Эко в его романе «Имени Розы» есть замечательный фрагмент, когда Вильгельм Кентерберийский с Адсоном все-таки пробираются в библиотеку монастыря, Вильгельм открывает одну книгу и говорит: «О! Это Аристотель, это «Метафизика». Затем другую, третью – едва открыв, говорит, что за книга и кто ее автор. Как было бы интересно, если бы книга без той обложки, где, как мы привыкли, указано название и автор, тем не менее говорила бы и нам о своем содержании, едва мы взглянули бы на текст! «Это Лев Николаевич, а это Федор Михайлович». В принципе, окончив среднюю школу, молодежь должна бы в этом разбираться. Но, увы, сегодня своим студентам я боюсь задавать вопрос, читали ли они, скажем, Шекспира, или Тургенева. Я вижу, что люди начинают стесняться сказать «нет», но и сказать «да» они тоже не могут.
В средневековом обществе, в частности в Древней Руси, память играла принципиально иную роль, чем сейчас, потому что до изобретения книгопечатания память – основной носитель информации. Книга могла попасть в руки к человеку один раз, и он должен был ее прочитать и запомнить – иначе ее не стоило читать. И запоминали огромные тексты. Есть, скажем, в Киево-Печерском патерике рассказ о Никите Затворнике. Он знал наизусть Пятикнижие Моисеево, всех пророков по чину, то есть все годовые чтения, и еще знал иудейские апокрифы. Судя по всему, он знал древнееврейский. Знал он и древнерусский. Вот такой объем информации! Но есть маленькая приписка: «И с ним в этом никто не мог состязаться», то есть понятно, что древние интеллектуалы знали тексты, но не в таком объеме. Или еще одна интересная история. Появился некий чернец, который был одержим бесом и начал говорить на разных языках. Он заговорил на латыни, на древнееврейском, на греческом, на сирийском. И ни у кого не возникает вопрос, а откуда знали те люди, что были с ним рядом, на каких языках он начал говорить? Да потому что люди того времени были знакомы с этими языками, а кто-то знал их настолько хорошо, что мог читать рукописи, написанные на них.
Владимир Мономах пишет, что его отец, никуда не выезжая, знал пять языков. Хотя в княжеской среде, судя по всему, знание трех-четырех языков было нормой. И можно даже сказать, какие языки тогда знали. Про Владимира Мономаха, например, совершенно определенно. Потому что до подросткового возраста, в детстве, он воспитывался, вернее всего, у матери, а мать у него – греческая принцесса, и значит говорили по-гречески. Бабушка – шведка, ее невестка – англо-саксонка, а это мама Юрия Долгорукого. Теперь понятно, на каких языках беседовала вся эта публика между собой… Европейские языки знали хорошо.
Еще пример. Игумен Даниил совершает паломничество в Святую Землю и оставляет потрясающее произведение – «Хожение», которое потом становится образцом для всех последующих «хожений». А он едет через Грецию, приезжает в Иерусалим, он встречается с Болдуином I, не по-славянски же он говорил?! Нужен был язык общения и не один. Даниил должен был знать греческий и латынь, а чтобы как-то общаться с местным населением, он должен был хотя бы немного знать и местные языки. Кроме того, был такой феномен, как толмач, то есть переводчик. А значит, были и переводчики. И конечно, жили русские люди в Греции, были русские там и в монастырях.
Нам трудно сейчас это представить, но языковая среда в те времена была совершенно иная. Активно действовали торговые, купеческие пути, которые проходили через Русь, и общение между купцами разной языковой принадлежности было совершенно необходимо. Кроме того, были еще и скандинавы – именно они составляют значительную часть дружин первых русских князей, а они очень активны, очень мобильны и общительны. Существует и постоянное общение с диаспорами. Судя по всему, достаточно большая иудейская диаспора была в Киеве, и это вполне естественно, потому что рядом – Хазарский каганат, где жили и этнические евреи, и иудеи, которые приняли иудаизм.
Ситуация – культурная прежде всего, но и психологическая – была совершенно иной, не похожей на нашу, потому что общество было открытым. Читать и общаться они могли свободно на тех языках, которые были им нужны для дела, для души или в силу сложившихся обстоятельств.
Но встает важный вопрос – насколько была распространена грамотность в это время на Руси?
Еще лет пятьдесят назад ответить было бы чрезвычайно сложно. Сейчас мы можем достаточно уверенно говорить, что подавляющее большинство городского населения было грамотным, включая женщин. Откуда это известно? Прежде всего благодаря берестяным грамотам. С 1952 года по настоящее время их набирается свыше тысячи. И не только из Новгорода. Это и Чернигов, Москва, Смоленск, это и Русы. Есть и еще один источник, не очень хороший, но что делать?
В храмах на стенках, как и сейчас, люди процарапывают надписи. Граффити называются. Самого разного содержания. Иногда это пространные сообщения, иногда короткие записи, иногда – одно-два слова. И опять подтверждается – подавляющее большинство городского населения было грамотным: умело читать и писать. Городского, но не сельского. К сожалению, с крестьянством дело обстоит намного труднее – у нас нет источников, нет данных и потому историки пока бессильны сказать что-либо определенное.
Существует версия, что грамотность на Руси была изобретена задолго до Кирилла и Мефодия. Есть, правда довольно глухое, упоминание об этом в «Сказании черноризца Храбра о письменах». Там говорится, что когда-то славяне писали чертами и резами, а потом Кирилл и Мефодий изобрели для них азбуку. О том, что какая-то письменность существовала, свидетельствует и Ибн-Фадлан. Если, конечно, русы, о которых он пишет, это именно восточные славяне. Он говорил о том, что имя умершего писалось на дощечке, которая ставилась над могилой умершего руса. Почему бы и нет?
Ведь дело не в том, что Кирилл и Мефодий изобрели азбуку. Азбуку можно изобрести, если знать основные принципы, то есть создать ее по образу и подобию. Скажем, фонетическую или слоговую. Смысл деяния Кирилла и Мефодия заключается в том, что они перевели Священное Писание на славянский язык. И тем самым создали определенную норму закрепления значения за тем или иным словом. Вот их перевод первой фразы Евангелия от Иоанна: «Искони бе Слово, и Слово бе от Бога, и Бог бе Слово. И без него ничьтоже не бысть иеже бысть». Они переводят греческое «logos» как «слово», а не как «дух» или «знание». И в этом, на мой взгляд, весь смысл и значение реформы Кирилла и Мефодия. Если бы «logos» они перевели словом «дух» или «знание», восточно-славянская культура была бы совсем другой.
Самая ранняя славянская книга, которая имеет точную дату, это Остромирово Евангелие. Оно датируется 1056–1057 годами, то есть серединой XI века. Но это – не первая книга на Руси. Дело в том, что Остромирово Евангелие было скопировано с болгарского оригинала. И не только оно. Был целый набор болгарских книг, впоследствии скопированных. Это и Изборник 1073 года, и Учительное Евангелие Константина Болгарского, и Слово Ипполита Римского об Антихристе. Но откуда взялись болгарские оригиналы?
В свое время была высказана гипотеза, которая поддерживается большинством специалистов. Согласно ей библиотека болгарских царей каким-то образом попала в Киев. Как считается, она могла попасть туда двумя путями. Либо во время одного из походов Святослава – он мог вывезти эту библиотеку. Есть и другой вариант, более для нас приличный. Иоанн Цимисхий вывез библиотеку болгарских царей, а затем передал ее Владимиру в качестве приданого за греческой царевной Анной, которая, как известно, вышла замуж за Владимира. Так или иначе, все равно – трофей. Но беда заключается в том, что эта библиотека погибла, судя по всему, в 1240 году во время монгольского нашествия, а может быть, и раньше, потому что были еще, по крайней мере, два крупных похода на Киев, во время которых Киев сильно разграбили – речь идет о первом походе, организованном Андреем Боголюбским. А книги, еще раз повторю, гибли в первую очередь, хотя их и пытались сохранить – церкви книгами забивались до полатей.
Какие в этой библиотеке были книги – вопрос, но совершенно ясно, что это были книги на разных языках. Скажем, супруги наших князей, которые приезжали из Греции, из Швеции, из Англии, они приезжали не в одиночку, а со своим двором, со своими духовниками. И обязательно – со своими книгами. Епископы в значительной степени были греками и тоже приезжали со своими книгами. Я уж не говорю о купцах, достаточно грамотных людях, путешественниках, паломниках.
И мы даже приблизительно знаем, какие книги они читали. Во-первых, по цитатам, которые находим в сохранившихся книгах. Даже по поздним спискам, когда реконструируется состав ранних русских летописей, ясно, что автор «Повести временных лет», автор «Начального слова», автор «Древнейшего свода», или «Свода Никона», эти авторы пользовались преимущественно греческими книгами. Они читали прежде всего греческие хроники. А автор «Повести временных лет», создатель ее, дополнил «Начальный свод» большими цитатами из греческой хроники Георгия Амартола. Хроника же эта – солидное произведение. Использовались и хроника Георгия Синкелла, и хроника Иоанна Малалы.
Мало того, достаточно широко используется апокрифическая литература. Скажем, Откровения Мефодия Патарского, который рассказывает о последних временах. Откровения «ходят» на Руси в славянском переводе. Книга используется очень широко, к ней возвращаются неоднократно летописцы нескольких поколений.
Используется, например, «Сказание о 12 камнях на ризе первосвященника Епифания Кипрского» VI века. Скорее всего, это произведение могло попасть автору «Повести» или «Начального свода» в составе Толковой палеи. А Толковая палея – это Ветхий Завет с комментариями. Удивительно, что там значительная часть текстов – это тексты апокрифические с очень подробными комментариями, а не канонические, библейские.
А, скажем, первые книги хроники Иоанна Малалы – это очень подробный пересказ греческих мифов. Греческая мифология была известна до такой степени, что поражает даже сегодня, когда мы многое знаем о наших предках. Мало того, там есть основы и древнеегипетских мифов, пересказываются даже они.
Почему это представляло интерес? Я думаю, что этим людям было все интересно. Судя по всему, они с большим удовольствием читали трактаты о дальних странах. Информация была совершенно фантастическая, но интересная, захватывающая. Очень много читали апокрифы, причем уже в Изборнике 1073 года.
Нужно сказать, что есть три индекса книг. Индексы – это перечни. Все книги делятся на три категории. Первое большое деление – это книги верные и книги ложные, то есть отреченные.
Из них должны быть верочитные и не верочитные – то есть совсем ложные. Отреченную литературу нельзя было держать и читать в храме. Ложную литературу вообще нельзя было читать и хранить. Это – лунники, громовники, астрологические, гадательные книги.
Надо учитывать, что не сохранились произведения, которые имели бы устойчивые названия. Это мы сейчас называем «Повесть временных лет». Это наше, условное название по первым строчкам. Скажем, начинаются списки «Начальной летописи» так: «Се Повести времянных лет, откуда есть пошла Русская Земля, кто въ Киеве нача первее княжити, и откуда Русская Земля стала есть. Се начнем повесть сию». Как стихотворения по первой строчке. И очень трудно бывает иногда понять, когда вдруг, например, среди отреченных книг встречаешь книгу с названием «Матфеево Евангелие». О чем идет речь? О Евангелии от Матфея? Почему? Но если нет, то что именно имеется в виду?
Среди отреченной литературы, верочитной литературы большое количество апокрифических произведений, которые – удивительная вещь! – легли в основу практически всей нашей иконописи. Ложные книги тоже хранили, переписывали и читали. То, что запрещено, всегда привлекательно и интересно. Что- то вроде «самиздата» в древности. Интересно, что сохранилось достаточно большое число списков ложных книг, а вот те, которые были обыденными, которых было много и потому – хранить не к чему, их сохранилось меньше или вообще не сохранилось.
Русь не такая дикая страна, как это представляется очень многим. Кирик Новгородец в 1136 году пишет трактат «Учение им же ведати человеку числа всех лет». Всего несколько страничек текста, но это хронологический трак-тат – как рассчитывается круг Солнца, круг Луны, что такое високосный год. Потом он начинает отсчитывать, сколько лет прошло от сотворения мира до момента, когда он пишет трактат. Сколько прошло месяцев, дней, часов и, наконец, сколько прошло дробных часов… Он ни разу не ошибается. Это фантастика! При этом он пишет, что есть еще периоды обновления неба, обновления моря – а это что? А это уже, судя по всему, платоническая традиция. Причем он об этом говорит как о само собой разумеющемся.
Изборник 1073 года, Изборник 1076 года составлялись древнерусскими книжниками, но на основании тех текстов, которые они имели. Туда, например, входят цитаты из античных авторов, часто из Омира – это Гомер. Скажем, в «Слове о полку Игореве» подавляющее большинство текстуальных совпадений – это было выявлено еще в начале прошлого века – с шестой книгой Иосифа Флавия «Иудейская война». Вообще, «Иудейская война», «Иудейские древности» Иосифа Флавия почитались на Руси наравне – не удивляйтесь! – со Священным Писанием, потому что практически рассказывали о тех же самых событиях, но более популярно и понятно. Существовал и древнерусский перевод Иосифа Флавия и пользовался очень большой популярностью.
Вот потому апокрифы и были интересны: они развивали не вполне ясные сюжеты в Библии. И апокрифические сюжеты в Толковой палее в значительной степени проясняют тексты, которые мы находим в летописях и в литературных произведениях. Потому что – огромное количество прямых и косвенных цитат. Даже в оригинальных произведениях. Скажем, «Житие Александра Невского». Сколько иностранных источников были включены в этот текст! Огромное число деталей, вплоть до шести воинов, которые совершают подвиги во время Невской битвы, заимствованы из других текстов. Подставляются только другие имена, а весь каркас берется уже готовый.
Есть целый ряд произведений, оригиналы которых на греческом и древнееврейском неизвестны. Скажем, была такая книга Еноха, ее еврейский оригинал был утрачен, и его потом переводили с древнерусского на древнееврейский. На Руси очень популярна была повесть «Об Акире премудром», ассиро-вавилонская повесть VII века до новой эры. Очень популярное произведение – «Повесть о Варлааме и Иоасафе». Иоасаф – это Бодхисаттва. Это христианизированная история Гаутамы Будды. На Руси ей зачитывались с XII по XVII век.
Один из моих учеников в «Повести временных лет» находит фрагмент – он есть и в Киево-Печерском патерике – это «Видения старца Матфея», когда во время всенощной появляется бес – а его никто не видит, кроме Матфея – и начинает бросать в монахов цветочками.
К кому прилипают, те начинают зевать, уходят и не возвращаются – засыпают.
А к кому не прилипают – настоящие подвижники. Он нашел основу. Небесная дева спускается в монастырь и бросает в монахов цветками. Те, к кому прилипают, это ученики, которые не порвали связи с миром. Те, к кому не прилипают, это настоящие Бодхисаттвы. И это – Махаянская сутра II века до новой эры. Как она сюда забрела? Кто знает?
Хочу сделать небольшое отступление. Судьба подарила мне удивительную встречу, одну из самых замечательных в моей жизни с совершенно гениальным человеком Арсеном Арсеновичем Гогишвили (некоторые фрагменты его исследования были напечатаны в журнале «Знание-сила»). Это случилось в 1992 году. Человек-технарь. Однако – 30 лет он занимался «Словом о полку Игореве». Каждый день прочитывал по одной книжке и жаловался, что «на немецком, французском, русском, латыни, греческом читаю свободно, а на английском только со словарем». Он написал две монографии по «Слову о полку Игореве». К нему очень внимательно прислушивались специалисты. Вторая книга была издана вместе с еще одним очень талантливым человеком, к сожалению, тоже нас покинувшим, Андреем Леонидовичем Никитиным. Называется она «Три источника «Слова о полку Игореве»». Кого-то это название приведет в негодование.
Гогишвили находит параллели с Библией, и – это понятно. С античной литературой, причем в подлинниках, как он считал, потому что заимствуются не только образы, скажем, Дева-Обида, которая «восплескала лебедиными крылами», но и поэтическая техника, а это уже много сложнее.
И третий источник – это западноевропейский рыцарский роман. Он находит целый ряд параллелей с жестами о Гильоме Оранжском. Это песни chanson de geste… Вот что особенно интересно. И тогда становится понятно, что круг чтения этих людей был невероятно широк.
Библейские книги на Руси были практически все. Есть ссылка, что третью книгу Ездры перевели только в XIV или в XV веке. Но в XV веке, и это точно известно, ее перевели для архиепископа Геннадия Новгородского – он не нашел 16 книг библейских в славянских переводах, хотя все они были известны по спискам более ранним. Ведь это поразительно! Культурное пространство, в котором жила Русь и Европа, было единым.
Однажды Гогишвили мне сказал, что он сличил Ассиановы баллады со «Словом о полку Игореве» – никто до него этого не делал – сличил текстуально и нашел порядка 30 параллелей. Я спрашиваю: «И не усомнились?» Он говорит: «К своему стыду, в первый момент усомнился. А потом – понял: у них общие источники были». И он находит эти источники, это все Х, ХI, ХII век и… снимает все эти параллели. Благодаря его титанической работе идея о мистификации «Слова» исчезла окончательно.
А дальше то, что происходит в мире и с Европой, и с Русью, меняет картину отношений и взаимосвязей. Связи ослабляются прежде всего из-за монгольского нашествия, возникает своеобразный барьер и психологический, и политический. И не только с Западом, но и с Востоком.
ж.Знание - сила