Айн Рэнд и кошмар её реальности

фрагмент книги Гари Вайса «Нация Айн Рэнд: скрытая борьба за душу Америки».
Вся история мира, будь она неладна, – это повесть о борьбе между эгоистичным и бескорыстным!.. Всё, что есть вокруг нас плохого, порождено эгоизмом. Иногда эгоизм даже становится делом, организованной силой, даже властью. В таком случае он зовётся фашизмом.
Гарсон Кэнин, «Рождённая вчера»
Не приходится сомневаться насчёт того, как бы выглядела объективистская (здесь и далее, объективизм и производные слова относятся к философии Айн Рэнд; прим. mixednews) Америка. Нас не будет рядом, чтобы её увидеть, но есть вероятность, что мы застигнем её первые проявления. Возможно, они уже начались.
Очертания будущего объективистского мира за последние полстолетия, с тех пор, как Айн Рэнд, Брандены, Алан Гринспен и прочие теоретики объективизма начали излагать свои мысли в информационных бюллетенях, стали вопросом статистики. В ходе одних дебатов Ярон Брук (президент Института Айн Рэнд), защищая вскользь отмену законов о детском труде, просто воспроизводил общепринятое объективистское учение, смысл которого Леонард Пейкофф (создатель Института Айн Рэнд; прим. mixednews) свёл к формуле «правительство порочно по определению». Это мировоззрение не меняется десятилетиями, его догмы бесконечно повторяются Рэнд и её апостолами:
Никакого правительства, за исключением полиции, судов и армии.
Никакого регулирования чего-либо со стороны правительства.
Никакого здравоохранения и медицинской помощи.
Никакого социального обеспечения.
Никаких государственных школ.
Никаких государственных больниц.
Ничего государственного вообще. Лишь личности, занятые каждая самой собой, не просящие о помощи, и никому её не оказывающие.
Объективистская Америка погрузилась бы в тёмные века необузданного частного предпринимательства, намного более примитивного и дарвинистского, чем что-либо виденное до этого. Объективисты это знают. Чего, быть может, они не всегда учитывают, принимая во внимание их отнюдь не фанатичный подход к реальности, так это того, что значит повернуть время вспять. Или, возможно, им нет до этого дела.
Когда Алан Гринспен высказался против строительных норм и правил, он прекрасно понимал, чем чревато отсутствие отвечающих требованиям строительных и противопожарных правил. За пятнадцать лет до его рождения во время пожара на фабрике «Трайангл уэйст» в Нью-Йорке заживо сгорели или насмерть разбились 146 человек, большей частью молодые женщины. Требований к работодателям по обеспечению безопасных условий труда тогда не существовало. Хозяева «Трайангла» скучили своих работников на переполненных рабочих площадях, из которых не было надлежащих путей эвакуации, а неадекватность пожарных норм привела к тому, что пожарных лестниц оказалось недостаточно. Результатом были груды десятков тел рабочих на тротуаре 25 марта 1911 года. В любом месте мира, где нормы пожарной безопасности отсутствуют или не отвечают определённым требованиям, итог всегда один – погибшие люди.
В объективистском мире государственные службы, существование которых мы принимаем за должное, были бы подвергнуты перезагрузке. Они бы не были урезаны, сокращены – они бы просто исчезли. В объективистском мире дороги зимой не чистятся от снега, мосты рушатся, так как правительство перестаёт их обслуживать – пока какой-нибудь частный гражданин не придёт к выводу, что подобрать по своей инициативе поводья, соскоблив ржавчину и заменив изношенные тросы, отвечает его собственным рациональным интересам. Парки и места общего пользования, от крохотных пятачков зелени до обширных пространств Запада, были бы распроданы только что вырвавшимся на волю мегакорпорациям. Авиационный транспорт оказался бы прикованным к земле до тех пор, пока действующий с целью извлечения прибыли капиталист не посчитал бы выгодным для себя финансировать систему воздушного сообщения. Если это можно сделать прибыльным, прекрасно. Если нет – ничего не поделаешь, рынок сказал своё веское слово. Береговая охрана сидела бы в порту, пока носимые штормом моряки тонули от души, как в былые времена. На остатках безмолвных лесов бушевали бы пожары, растительный и животный мир, более не защищённый лесничеством и природоохранным законодательством, был бы очищен от лесоматериалов, ручьи и реки – загрязнены в рациональной, эгоистичной манере дерзновенными, одарёнными богатым воображением предпринимателями.
Без ограничений на выбросы углерода промышленностью земля испеклась бы в самопорождённом тепле, таяние ледников ускорилось бы, крайности погоды стали бы даже ещё более привычными, а морские волны поглотили бы берега. Населённые пункты, опустошённые ураганами, наводнениями и торнадо, были бы предоставлены самим себе, не отягощая более совести эгоистичного, свободного от чувства вины мира.
Малоимущие и пожилые, освобождённые от разрушающей личность зависимости от субсидируемого правительством здравоохранения, могли бы помирать так же смело и в таких же изрядных количествах, как и в романтических произведениях минувшей эры.
Законы о минимальной оплате труда прекратили бы своё действие, обеспечив владельцев производств, а также высокотехнологичных стартапов избытком дешёвой рабочей силы, достойной любой клептократии четвёртого мира.
Из собраний законодательства были бы вычеркнуты все законы о защите прав потребителей.
Общественный транспорт в больших городах замер бы по мере израсходования муниципальных субсидий.
Корпорации отныне не были бы порабощены антимонопольным законодательством, поэтому процветали бы монополии и охватывающие планету ценовые картели. Количество государственных компаний снизилось бы до послушного неконкурентоспособного меньшинства. Большая фармацевтика производила бы лекарства без должных проверок на предмет безопасности и эффективности – сдерживаемая единственно заботой о своей репутации, как описывал Гринспен в 1963 году. Вот только после устранения конкуренции путём слияний и легальных соглашений о ценах, из рынка вышел бы слабый заменитель для FDA (Управление по контролю качества продуктов и лекарств; прим. mixednews).
Регулирование рынка ценных бумаг было бы упразднено.
Корпорации, если им так захочется, работали бы без огласки своей деятельности, либо допуская лишь выборочное, поверхностное раскрытие информации для своих инвесторов и клиентов. Преследоваться будет только открытое мошенничество; иными словами общество, как утратившее силу понятие, будет предоставлено самому себе.
Сделки с использованием инсайдерской информации стали бы правилом. Уолл-стрит, наконец, смог бы стать настоящим лохотроном. Принцип «да будет осмотрителен покупатель» пришёл бы на смену регуляторам пятидесяти штатов и Комиссии по ценным бумагам и биржам.
Подоходный налог ушёл бы в прошлое, поэтому самые низкооплачиваемые рабочие, работающие за 10 центов в час на неконтролируемых трудовой инспекцией фабриках могли бы насладиться зарплатами, облагаемыми по той же ставке – ноль процентов, – как и у их боссов-милиардеров в далёких городах и заморских землях. Появились бы династии, состояние которых без налогообложения росло от поколения к поколению.
Некоммерческие организации, за исключением тех, что обслуживают социальные программы богатых, потакающих своему собственному эго, увидели бы, что с прекращением государственной поддержки иссякают и источники их финансирования. Отказавшиеся от своей «клятвы дарения» (филантропическая кампания У. Баффета и Б. Гейтса; прим. mixednews) сверхбогатые теперь без зазрения совести наслаждались бы своими богатствами, не испытывая уже побуждений делиться своими миллиардами с неимущими. Благотворительная деятельность стала бы отжившим своё реликтом отброшенных моральных кодексов и позабытой истории.
Таков образ рая в соответствии с Айн Рэнд: Америка, напоминающая земли, откуда эмигрировали предки её жителей, альтруизм, ограниченный игнорируемыми, маргинальными текстами, жестокая нищета и голод, существующие рядом с изобилием богачей. Лос-Анджелес, Чикаго, Нью-Йорк стали бы похожи на Каир и Калькутту с обнесёнными стенами анклавами, защищающими богатых от полуголодных необразованных масс снаружи.
Ярон Брук был прав. На кону вопрос не политики, а морали, философии. Американцы массово, иногда ненамеренно, забросили нравственные нормы, по которым они были когда-то воспитаны. Они так сделали благодаря одной мастерице рассказывать сказки.
Истории Айн Рэнд о благородных стальных баронах, неистовых железнодорожных магнатах и ноющих правительственных бюрократах заложили основу её идеологии. Этот нарратив непреодолим, а неудачный подход Оливера Стоуна к «Источнику» предлагает лекарство для нарратива Рэнд: контрнарратив – такой, который славит наделённого совестью созидателя; государство, не как советское дуло у виска, а как строителя и благодетеля (речь идёт о планах режиссёра снять фильм по мотивам романа, изменив характер главного героя; прим. mixednews). Это оптимистичный взгляд, рождённый в Америке надежды, а не России отчаяния и нужды (Айн Рэнд эмигрировала из СССР в 1925 году; прим. mixednews). Контрнарратив может признавать достоинство индивидуальности и личного интереса, отвергая при этом её прославление более тёмных порывов – жадности и эгоизма.
Такое мышление требуется, чтобы ответить на вызовы, которые представляют собой Рэнд и её идеи, поскольку они распространились от либертарианских и объективистских мыслительных центров до Движения чаепития, Конгресса и, возможно, Белого дома.
Тем из нас, кто негативно относится к взглядам Рэнд на радикальный капитализм, необходимо читать Рэнд для осознания пороков в её допущениях и нелогичности её представлений, совсем как во времена холодной войны люди изучали коммунизм, чтобы эффективнее ему противостоять. Прочтение и понимание её книг и очерков ставит в более благоприятную позицию при выявлении правоэкстремистской повестки и последующем на неё реагировании.
Нам нужно понять основу её морали, не только её истоки, но и то, что ими не является – три великие монотеистические религии, Декларация независимости, Конституция, а также другие писания и деяния отцов-основателей. Слова «капитализм», «рынки» и «частная инициатива» не значатся ни в одном из основополагающих документов Америки. Естественные враги Айн Рэнд – не только Ленин и Рузвельт, но и Джефферсон, Руссо и Пейн. Основатели не были защитниками олигархии и эгоизма. Они приносили жертвы. Они были альтруистами и гордились этим.

Мои друзья-объективисты правы в том, что нравственность нужно превратить в часть национального диалога. Какие чувства бы мы ни испытывали по поводу Рэнд, нам следует обдумать её взгляды и мыслить с философских позиций. Нам нужно выразить свои собственные базовые ценности, а также уяснить моральные основы работы социальных программ и государственных органов, ставших мишенью правых. Почему мы платим за медицинское обслуживание малоимущих и пожилых? Почему мы регулируем бизнес? Почему мы прокладываем дороги, содержим парки и строим государственные школы? Почему мы выделяем субсидии на государственное радио, общественный транспорт, клиники планирования семьи и уйму других программ, которые не всегда приносят прямую пользу нам самим? Мы можем прийти к выводу, что не должны делать ничего из этого. Или же можем заключить, что лелеем эти институты и будем их поддерживать не из-за влияния особых групп интересов и голосов пенсионеров, не потому что сможем делать это в случае контроля демократов над обеими палатами Конгресса, но потому, что это правильно. Правильно, если по сравнению с объективистами и их союзниками справа мы придерживаемся другой концепции о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Это вопрос фундаментальных нравственных ценностей, какими они были определены нашими национальными и религиозными традициями – либо книгами «Атлант расправил плечи», «Добродетель эгоизма» и «Капитализм. Незнакомый идеал».
Нам нужно выбирать – наше наследие или Айн Рэнд.
mixednews