Определение счастья: данность, заслуга или бесполезная конформистская категория

Индейцы племени пираха считаются самым безмятежным народом на Земле: они спят урывками по 20-30 минут, едят от силы дважды в день, беспрестанно смеются и называют остальных людей, в приблизительном переводе, существами «с мозгами набекрень». Состояние счастья как некоей данности для этих 300-400 человек – такая же незыблемая основа бытия, как для современного запада – уверенность, что у него масса проблем. Но, в отличие от пираха, хоть и живущих долго и счастливо, но патологически неспособных объяснить, что такое счастье, крупнейшие «цивилизованные» умы изо всех сил стараются, пытаясь дать свое определение этого странного состояния. Альфред Хичкок Счастье — созидательное творческое бурление «Это чистый горизонт, когда не о чем беспокоиться. Когда есть только те вещи, которые созидательны и не деструктивны. Мне кажется, ненависть — это потраченная энергия. Это не продуктивно. Я весьма чувствителен. Острое слово, сказанное близким мне человеком с характером, ранит меня на много дней. Я знаю, что мы всего лишь люди, мы все испытываем эти разнообразные эмоции, называем их «отрицательными эмоциями», но, когда все это уходит, ты можешь смотреть прямо перед собой, и дорога ясна, и ты отправляешься, чтобы что-то создать. Я думаю, это то самое состояние счастья, в каком я хотел бы пребывать всегда». Айн Рэнд Счастье — нечто, достижимое напряжением личных усилий «Я считаю, что человек наделен правом на собственное счастье. Он cам должен его достигнуть, а не ждать, что другие положат свои жизни на то, чтобы сделать его счастливым. Необходимо иметь чувство собственного достоинства. Когда тебя просят любить всех, это все равно что любить их без какого-либо разбора, любить их по самому факту их существования. Но я считаю, любить людей можно лишь за их добродетели или достоинства. Вас никого не просят любить. Вы любите людей не за то, что вы для них делаете, и не за то, что они делают для вас. Вы любите людей за те их достоинства, коих они достигли самостоятельно. Вы любите лишь тех, кто заслуживает этого». Славой Жижек Счастье — то, что вам на самом деле не нужно «Счастье для меня — категория весьма конформистская. В психоанализе есть такой момент: на самом деле люди не хотят, не желают счастья. И я считаю, хорошо, что это так. Давайте говорить серьезно: когда вы находитесь в творческом порыве, в состоянии этого прекрасного недуга, счастье тут ни при чем. Вы готовы к страданию. Иногда ученые — я читал о таких — готовы умереть от радиации во время своих исследований. Для меня счастье — не этическая категория. Мы не хотим достичь в самом деле того, чего, как нам думается, мы хотим. Вот вам классическая история, традиционный шовинистский сценарий: я женат, у меня прохладные отношения с женой, и также у меня есть любовница. Я все время мечтаю: «Господи, вот бы моя жена исчезла (не в том смысле, что я убийца, просто как-нибудь), я бы начал новую жизнь со своей любовницей…» Знаете, что случается, как говорят психоаналитики, довольно часто? После того, как жена уходит по каким бы то ни было причинам, вы теряете и любовницу. Когда это случается, вы понимаете, что то, чего вы хотели, — вовсе не жить с любовницей, а держать ее на расстоянии объекта желания, мечтать о ней. И это отнюдь не случай из серии «слишком». Это то, как на самом деле все устроено. Мы не хотим в самом деле того, что, как нам кажется, мы желаем». Эрих Фромм Счастье — способность к творческой взаимосвязи со всем миром «Радость от работы — это радость, какую испытывали средневековые ремесленники или как это происходит сейчас в таких странах, как, например, Мексика. Это радость сознания. Найдется много профессиональных работников, которые ощущают эту радость. Единственный способ человека оценивать себя — сравнивать с другими подобно тому, как он сравнивает вещи. Сегодня единственное счастье для человека — удовлетворение от того, что он получает больше, чем другие. На самом же деле счастье — это то, что формирует созидательную, подлинную, глубокую связь со всей жизнью, то есть с людьми, с природой и восприимчивостью к ним. Человек восприимчив: иногда счастлив, иногда испытывает грусть. Важен его отклик». Экхарт Толле Счастье — освобождение от рамок собственного эго «Нет ни прошлого, ни будущего, это как раз то, что я называю «обрести себя». Но у этого «я» нет ничего общего с «маленьким я», которое постоянно бормочет. Когда вы встречаете другого человека, вы чувствуете самую его суть, чувствуете, что знаете его, как самого себя. Она абсолютно бесформенна, она просвечивает через другую форму и ощущается вашей собственной. Вы можете почувствовать ее лишь тогда, когда найдете в себе — и тогда будете любить каждое существо, каждый предмет как самое себя. Это и есть настоящее значение понятия «любовь». Это узнавание другого как самого себя по сути. И разумеется, это узнавание того, что я называю «единством», «цельностью» (oneness). Это освобождение от формы, когда вы можете играть с ними, жить в их мире, но не отождествляться с ним. Это измерение и есть истинное счастье, хоть мне и не нравится это слово, так как оно слишком поверхностно, чтобы описать это состояние». theoryandpractice
read more...

7 ЭЛЕМЕНТОВ СИСТЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ XXI ВЕКА

Человечество отличается от других видов тем, что способно передавать информацию следующему поколению. Однако, судя по катящейся в пропасть системе среднего образования, мы практически разучились это делать. В XXI веке будет создана новая парадигма образования, имеющая мало общего с текущей. Современные средние школы были задуманы в уходящую индустриальную эпоху. Они организованы по образу фабрик – характерными для заводов звонками, сменами и строгим цеховым разделением. К детям эта система относится как к сырью для изготовления будущих рабочих и клерков. Распределение детей на классы происходит на основе возраста, словно главная характеристика людей для системы – дата их изготовления. В течение многих десятилетий такая фабричная модель помогала создавать столь нужные развитым странам армии рабочих и их начальников. Сегодня западные страны уже не могут конкурировать с Востоком в индустриальной плоскости, и их стандартизированные средние школы производят лишь армии безработных. Западное общество, неспособное разглядеть системный кризис школьного образования, все чаще объявляет «бракованными» не школы, а самих детей, которым присваивает ярлык ADHD («синдром дефицита внимания и гиперактивности») и прописывает наркотические психосимуляторы вроде риталина. Эти стимуляторы притупляют чувственное восприятие ребенка, и заставляют его фокусировать внимание на учебнике, классной доске и учительнице. Без стимуляторов многие дети, которых официальная фармакология объявила больными, отвлекаются на окружающее информационное изобилие в виде фильмов, клипов, игр и интерактивных интернет-сервисов. Однако поведение этих детей объяснимо и без диагнозов. Сегодня в изготовление одного голливудского блокбастера может вкладываться больше ресурсов, таланта и творческих усилий, чем во всю школьную программу по тому или иному предмету. Жесткая конкуренция на медийном рынке привела к тому, что к созданию продуктов массового искусства порой привлекаются лучшие художники, лучшие композиторы и лучшие писатели. Всем этим творческим ресурсам централизованная система образования пытается противопоставить стандартные учебники, черно-белые доски и малоимущих учителей. Пока медиакомпании осваивали современные формы передачи информации, школы словно застыли в XX веке. Очевидно, что скоро системе среднего образования придется полностью измениться – или исчезнуть за ненадобностью. Как же будет выглядеть система образования будущего? ОБУЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ИНТЕРАКТИВНЫЕ ЛЕКЦИИ У ЛУЧШИХ УЧИТЕЛЕЙ Представьте, что голливудские фильмы доходят до жителей деревень не в цифровом виде, а в виде сценария, по которому в местных театрах ставится постановка с участием деревенских актеров с сельским инвентарем. Придя на просмотр «Титаника», жители видят не Леонардо ди Каприо на тихоокеанском лайнере, а своего соседа Ивана Петровича на картонной барже. Забавно? Однако именно такой доцифровой способ передачи информации используется сегодня в среднем образовании. Представьте теперь, что в результате общенационального конкурса вам удалось найти наиболее талантливого и вдохновенного учителя по каждой школьной дисциплине. Такие учителя могут объяснить самые сложные концепции в простых словах, их уроки наполняют слушателей энтузиазмом и желанием стать учеными. Представьте, что лекции этих гениальных педагогов оцифрованы и снабжены красочными иллюстрированными материалами. После каждой лекции учитель будет предлагать задачи для самостоятельного решения, а также разбор правильных или возможных неправильных ответов, введенных учеником. Учащийся может задать любой вопрос, найдя его через поиск или выбрав из списка. Если ответа на его вопрос не оказалось, то преподаватель будет уведомлен об этом, через некоторое время запишет видеоответ и пополнит постоянно растущую базу знаний. Пройдет несколько лет занятий по такой программе, и вопросов без ответа не останется. В новый цифровой век учителя-гении смогут обучить миллионы человек, а учащиеся даже самых захолустных деревенских школ получат возможность виртуального общения с наиболее талантливыми педагогами страны. Новые учителя-звезды станут героями целого поколения, обойдя кассовых актеров по популярности и узнаваемости. Впервые за все время существования массового среднего образования источник знания станет вызывать уважение и желание подражать – психологически необходимый фундамент для любого обучения. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Преподаватель Себастиан Трун вел в Стэнфорде небольшой курс по искусственному интеллекту, пока не догадался его оцифровать, снабдить интерактивными задачами и выложить в интернет. Через полгода его слушали уже не 200, а 160 000 студентов по всему миру. А вот аудитория в Стэнфорде опустела: почти все студенты предпочли цифровой вариант. Себастиан пошел дальше и записал новые курсы. В одном из них он готов за 7 недель научить любого желающего, как создать свой «Гугл». ОБУЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ИГРОВЫЕ СИМУЛЯТОРЫ Представьте, что для сдачи курса по рыночной экономике вы должны пройти несколько уровней полномасштабной красочной игры, где вам придется управлять виртуальным предприятием и на практике постигать парадоксы предложения и спроса. По мере того, как вы налаживаете поставки, производство и маркетинг ваших товаров, ваши одноклассники (которые, кстати, могут находиться на другом континенте) делают то же самое, ставя вас в жесткие условия конкуренции. При желании вам будут предлагаться полезные советы для экономического выживания на рынке. Игра начнется с необходимости построить простое торговое дело в эпоху Адама Смита и по мере прохождения приблизится к современности, плавно обрастая необходимостью вникать в смысл фьючерсов и деривативов. Последний уровень этой экономической стратегии будет максимально приближен к реалиям современной международной экономики и построен на принципах свободной конкуренции учащихся всего мира со всеми. Каждый месяц будет подводиться рейтинг, в котором будут чествоваться лучшие игроки каждого региона. Теперь представьте симулятор для юных химиков, где вы можете смешивать любые реагенты в любом количестве и смотреть на заранее записанный видеоролик с результатом. Комбинаций будет очень много, но создателям симулятора нет нужды предзаписывать все бесчисленные варианты в случае отсутствия нужного ролика система может подключаться к центральной лаборатории с настоящими реагентами, которая смешает их в нужной пропорции и запишет видеорезультат для текущего экспериментатора и будущих поколений. В отличие от стандартных лабораторных условий, вы не ограничены в инвентаре, и взрыв в случае ошибки лишь позабавит. Система может сразу подсчитывать примерную стоимость использованных в смеси реагентов – на случай, если в процессе игры возникнет бизнес-идея – или план революции. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Американские летчики еще с 70-х годов тренируют свои навыки на авиасимуляторах – это оказалось дешевле и в ряде случаев эффективнее тренировочных вылетов. Сегодня любой желающий может постичь азы вождения автомобиля с помощью автосимуляторов вроде SimuRide или научиться строить бизнес в многопользовательской игре Virtonomics. Более амбициозным учащимся можно посоветовать политический симулятор Democracy, который позволяет приобрести навыки управления демократической страной. ОБУЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ИНТЕРАКТИВНЫЕ АУДИОВИЗУАЛЬНЫЕ ТЕСТЫ Представьте, что вы проходите стандартный тест по правилам дорожного движения и выбираете неправильный ответ. Внезапно вы видите, как на экране разворачивается захватывающая сцена ДТП с традиционными для массового кино переворачивающимися горящими автомобилями. Такая нехарактерная для современного образования жестокость привьет будущему водителю идею о важности осторожной и правильной езды. Представьте себе вопрос теста по истории, где вам необходимо выбрать, какая сторона победила во торой мировой войне. На анимированном экране ы видите варианты, при наведении на каждый из которых начинают проигрываться гимны и развеваться флаги соответствующих стран: a) Великобритания, СССР и США б) Германия, Италия и Япония Выбор неправильного варианта приведет к отображению красочного видеоролика, в котором на улицах современного Лондона введен комендантский час, здание Тауэра венчает портрет Гитлера, а на красных двухэтажных автобусах красуются белые кружки свастики. А теперь предположим, что в конкурсе на создание видеороликов этой альтернативной истории будут участвовать лучшие голливудские студии, и таких роликов, с ответами на разные вопросы, будут тысячи. Вместе они образуют то, что придет на смену стандартным тестам для подготовки к ЕГЭ (SAT, GCE). Не только дети, но и многие взрослые не откажутся принять участие в тестах, если они реализованы на уровне американских блокбастеров. Государство, которое сможет первым эффективно инвестировать серьезные средства в создание обучающих материалов такого типа, получит преимущество первого игрока на новом глобальном рынке образования и возможность международной культурной экспансии. Впрочем, едва ли цифровые проекты вроде этого будут созданы в рамках плесневеющих государственных структур. Скорее, такие тесты войдут в состав частных репетиторов будущего на зарождающемся рынке интерактивных образовательных услуг. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Простые интерактивные тесты уже давно используются при изучении иностранных языков и некоторых наук взрослыми и подростками. Появление iPad позволило создавать обучающие игровые тесты даже для детей дошкольного возраста. Так, благодаря нескольким таким приложениям, моя двухлетняя двоюродная племянница освоила английский и русский алфавит. Попутно она разобралась в административно-территориальном делении США и Германии – в одном из приложений для iPad регионы этих стран предлагалось собирать как части пазла. ОБУЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ЛОКАЛЬНОЕ И ГЛОБАЛЬНОЕ СОРЕВНОВАНИЕ Желание доказать, что ты лучший в том или ином соревновании, – одна из наиболее сильных мотивирующих сил для молодых людей. В текущей системе образования она используется недостаточно сильно. Тесты наподобие ЕГЭ применяются только в конце обучения, что предсказуемо приводит к злоупотреблениям и стрессам. Представьте, что глобальное тестирование заменяет нынешние контрольные работы и проходит каждую неделю на протяжении всего периода обучения. Успехи каждого школьника по каждой дисциплине автоматизированно фиксируются и публично отражаются на школьных цифровых досках, наподобие личных рейтингов спортсменов. Наиболее успешные школьники попадают в общий рейтинг, где они конкурируют с учащимися других школ на уровне региона и страны. Каждый месяц статистически определяются победители города и страны по каждому предмету, наподобие отбора сегодняшних победителей олимпиад. Для исключения злоупотреблений прохождение регулярных тестов записывается на веб-камеру, и видеозаписи сохраняются в глобальном архиве для будущего образовательного аудита. Благодаря этой системе надобность финального ЕГЭ по окончании обучения отпадет, а в распоряжении вузов и компаний-работодателей будет намного более подробная и достоверная информация о выпускниках школ. Не менее важно, что школьники получат возможность реализовать себя в новых видах соревнований, и каждый сможет стать лидером в одной из бесчисленных дисциплин будущего. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Соревновательный подход уже сейчас используется американским проектом TopCoder и российским CodeForces в области онлайн-соревнований по программированию. Каждую неделю в течение нескольких часов участникам по всему миру предлагается решить ряд задач. Написанные ими алгоритмы проверяются в режиме реального времени автоматизированными тестирующими системами, и лучшие программисты зарабатывают баллы, борясь за верхние строчки рейтинга. Этот рейтинг – куда более авторитетная оценка способностей программиста, чем средний балл в дипломе технического вуза. ОБУЧЕНИЕ В ХОДЕ ПРОСМОТРА МАССОВОГО КИНО Вы смотрите фильм с потрясающей игрой актеров, непредсказуемым сюжетом и захватывающими спецэффектами. На экране происходит все то, что ы привыкли видеть в качественном кино, однако детали фильма прорисованы с научной точностью. Речь персонажей из Китая – действительно на китайском, без акцента и посторонней чепухи. Здания и пейзаж действительно соответствуют заявленной в сюжете эпохе и культуре. Отсылки к явлениям квантовой физики или теории суперструн – основаны на фактах, а не на фантазии. Представьте, что наряду с коммерческим продакт-плейсментом в популярных фильмах появляется образовательный продакт-плейсмент – явление, при котором в ходе просмотра очередного блокбастера вы сможете почерпнуть объективные данные об окружающей Вас действительности. Наряду с рейтингом ESRB для ограничения минимально возможного возраста зрителей, вводится новый образовательный рейтинг, который определит достоверность фактической составляющей фильма. Этот рейтинг может присваиваться как международной организацией вроде UNESCO или Wikimedia, так и независимо в рамках министерств отдельных стран. С помощью налоговой политики можно стимулировать создание или распространение на территории определенного государства именно тех фильмов, которые позволяют зрителям получать научно-достоверную информацию о мире. Условием эффективности такого подхода будет привлекательность фильмов для массового зрителя, независимо от наличия в нем образовательной функции. Если научная насыщенность картины станет предлогом для оправдания его коммерческой несостоятельности, то затея обречена на провал. Картина не становится интереснее массовому зрителю из-за того, что базируется на достоверных фактах. Точно так же не делает ее интереснее логотип кока-колы. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Голливудские фильмы пока не поражают воображение точностью научных данных, однако уже становятся стимулом для изучения вопросов, которые затрагивают. Например, «Храброе сердце» – фильм 1995 года о борьбе Шотландии за независимость в XIII веке – вдохновил рядовых шотландцев заняться изучением истории своего народа. В итоге, «Храброе сердце» спровоцировало массовое сжигание британских флагов по всей Шотландии, и, по мнению ряда обозревателей, стало той искрой, из которой разгорелось пламя: cейчас шотландцы уже всерьез думают над проведением референдума о независимости. ОБУЧЕНИЕ ЧЕРЕЗ ПОГРУЖЕНИЕ В ИГРОВОЙ МИР Представьте, что в рамках компьютерной игры вы попали во Флоренцию Эпохи Возрождения. Костюмы флорентийцев и здания города смоделированы в точности в соответствии с историческими данными о XV–XVI вв. По мере выполнения заданий в игре вы узнаете о порядках Медичи и знакомитесь с реальными историческими персонажами вроде хитроумного Макиавелли и изобретательного Леонардо. Вы беседуете с местными жителями и полностью погружаетесь в эпоху расцвета Флоренции, слушая диалоги на итальянском с субтитрами на вашем родном языке. К созданию игры привлечены историки, археологи, культурологи, лингвисты, и на ее разработку потрачены миллионы долларов. Если это для вас звучит как утопия, вам будет интересно узнать, что такая игра уже существует, называется Assassin's Creed II и является одним из самых востребованных и коммерчески успешных игровых проектов в мире. Стоит ли говорить, что группа энтузиастов из создавшей игру монреальской студии сделала больше для передачи подрастающему поколению знаний о гвельфах и гибеллинах, чем все мировые доктора исторических наук, взятые вместе. Разумеется, сегодня историческая достоверность при создании компьютерной игры – это скорее жест доброй воли со стороны ее создателей, чем общепринятая практика. Assassin's Creed II является исключением, но и этот проект умело играет с белыми пятнами в истории, вкладывая в достоверный мир мистический сюжет о борьбе Ордена тамплиеров и ассасинов. Однако сказка о смелости и справедливости, созданная на грани исторической правды разработчиками игры, ничем не хуже сказок, которыми под видом объективных данных потчуют нас наши правительства с их официально одобренными концепциями истории. Конечно, государственные служащие никогда не смогут создавать игры, подобные Assassin's Creed. Однако государства смогут вводить налоговые льготы для продажи игр, создатели которых стремятся помимо развлекательной информации передавать образовательную. ПРИМЕР ИЗ НАСТОЯЩЕГО. Оригинальные версии современных игр могут стать отличным подспорьем в изучении английского языка. Некоторые мои друзья признаются, что не выучили бы английский язык на таком высоком уровне, если бы не приключенческие серии Siberia, Broken Sword, The Longest Journey или The Secret of Monkey Island. Эти игры содержат десятки часов диалогов на английском языке с субтитрами. Сильное желание разобраться в сюжете и пройти игру до конца заставляет игроков осваивать языковые тонкости с двойным усердием. ДЕЦЕНТРАЛИЗАЦИЯ И ДЕСТАНДАРТИЗАЦИЯ СИСТЕМЫ ОБРАЗОВАНИЯ В информационной экономике XXI века востребованы уникальные специалисты с нестандартным образом мышления. Такие люди появляются в условиях существования множества абсолютно разных программ обучения, конкурирующих между собой. Прогрессивные государства будущего откажутся от чрезмерной стандартизации школьных программ, предоставив поле для эксперимента на местах. В условиях текущей экономической неопределенности и быстрых изменений чиновники от образования просто не могут знать, какие навыки и знания будут востребованы через 5 или 10 лет. Их деятельность по стандартизации школьных программ – опасная игра в рулетку, при которой будущее целой нации ставится на одно произвольное число. Официальные учебные планы уже сегодня демонстрируют отрыв от реальности. Средний выпускник современной российской школы практически не владеет ни русским, ни английским языком. А, между тем, все, что нужно эффективному члену информационного общества – это владение этими двумя языками, а также навыками арифметики. Если система не справляется даже с этой базовой задачей, нет смысла обсуждать ее успехи в распространении знаний об инфузории-туфельке. Нынешняя централизация образовательных программ является наследием тоталитарной эпохи, для поддержания которой была необходима массовая идеологическая обработка подрастающего поколения. Тоталитарному государству было важно делать детям прививку господствующей доктрины, навязывая «правильный» взгляд на историю, экономику и литературу. Однако в условиях информационно-свободного общества насильственная идеологическая обработка лишь подрывает доверие ко всей системе. В новый информационный век родители будут иметь возможность выбрать для своих детей школу, построенную на любых принципах и идеях. Социальные государства будут финансировать обучение детей в выбранной родителями школе, независимо от практикуемой ею программы. Либертарианские же правительства устранятся от системы образования вовсе и ликвидируют связанные с ней налоги, чтобы предоставить родителям финансовую возможность самим оплачивать обучение детей в выбранной форме. Многие школы будущего станут экспериментальными площадками наподобие технологических стартапов. Результатом работы некоторых из таких школ будет оглушительный успех, другие закончат свою историю колоссальным провалом. Количество неизвестных огромно, и путь в будущее лежит только через эксперимент. Одно можно сказать точно – среднее образование XXI века станет значительно более разнообразным и интересным. Павел Дуров
read more...

Хорошая привычка: как сохранять позитивные воспоминания

В этом небольшом посте расскажем о привычке, которая поможет вам изменить свое мировосприятие и, как следствие, настроение. Нужно изменить то, как вы воспринимаете прошлое. Почему-то чаще всего вспоминаются отрицательные моменты. Наша цель — оставить о прошедших днях как можно больше положительных воспоминаний. Для этого можно воспользоваться следующей методикой: в конце каждого дня записывайте три положительные вещи, которые произошли с вами. Это можно делать в любой удобной для вас программе или в бумажной тетради. Вот так, например, может выглядеть запись за день: 15.01.2013 Антон принес мне наконец почитать книгу, которую давно обещал. Весело пообедали с друзьями, обсудили много интересного. Вечером прекрасно прогулялась от работы до дома, была чудесная погода. Этот приём подсмотрен в книге Шона Ахора The Happiness Advantage, в которой он предлагает делать крошечные шаги, которые в итоге приведут вас к состоянию счастья. Немаловажно и то, чтобы эти записи стали для вас действительно ежедневной привычкой (если вечером вы слишком устали, то можно заполнить дневник утром следующего дня). Для того чтобы контролировать регулярность выполнения записей, вы можете воспользоваться, например, приложением Lift, которое помогает приобретать хорошие привычки. Попробуйте, возможно, заполнение дневника положительных эмоций станет для вас отличным позитивным завершением дня! lifehacker
read more...

Руби Вакс: Что смешного в психической болезни?

Почему сегодня все болезни заслуживают сочувствия, кроме психических? Этим вопросом задаётся Руби Вакс. С невероятным зарядом энергии и потрясающим чувством юмора Руби, у которой десять лет назад была диагностирована клиническая депрессия, призывает нас прекратить вешать ярлыки на психически больных людей. Каждый четвёртый из нас страдает психическим заболеванием. Значит, раз, два, три, четыре — это Вы, сэр. Вы. Да. (Смех) Вы, со странными зубами. И Вы, вот, рядом. (Смех) Вы знаете, что Вы больны. Вообще тут весь ряд не в порядке. (Смех) Это нехорошо. Эй! Да. Запущено. Даже не смотрите на меня. (Смех) Я одна их тех, четвёртых. Спасибо. Кажется, я унаследовала это от моей мамы, которая раньше ползала на четвереньках по всему дому. В руках у неё были две губки, а на коленях — ещё две. Моя мама очень любила «впитывать». (Смех) Она всегда ползала за мной по пятам и спрашивала: «Кто тут постоянно следит на полу?!» И это навело меня на мысль, что что-то не так. И перед тем, как я начну, я хочу поблагодарить создателей ламотриджина, сертралина и ребоксетина, так как без этих простых препаратов я бы не стояла сегодня вертикально. Как всё началось? Моё психическое расстройство... Нет, я не буду говорить о моей болезни. О чём же я буду говорить? Хорошо. Я всегда мечтала, что мой последний психический срыв наступит из-за того, что я переживу экзистенциалистское откровение в стиле Кафки, и, может, Кейт Бланшетт сыграет роль меня и получит за это Оскара. (Смех) Но всё вышло по-другому. Мой нервный срыв произошёл во время соревнований моей дочери. Все родители сидели на парковке и ели, сидя на багажнике машины — лишь англичане ели сосиски. Они так любят свои сосиски. (Смех) Лорд и Леди Мортим ковырялись в резине беговых дорожек, затем раздался выстрел — и девочки побежали. Мамочки выкрикивали: «Беги! Хламидия! Беги!» (Смех) «Беги как ветер, Верука! Беги!» Все девочки бегут, бегут, бегут, и лишь моя дочь стоит, стоит на старте и машет. Она не знала, что надо бежать. В итоге я пролежала в постели месяц, а когда проснулась, поняла, что я в клинике. А когда я увидела моих «сокамерников», я поняла, что нашла своих, свой народ. (Смех) Теперь они были моими единственными друзьями, они стали моими друзьями. Немногие знакомые... Я не получала уйму цветов или открыток. Ну, если бы я поломала ногу или была беременна, меня бы ими завалили, но всё, что досталось мне — это пару звонков «Приободрись!» «Приободрись!» Спасибо за совет! (Смех) (Смех) (Аплодисменты) Знаете, вместе с болезнью приходит ещё кое-что, «в нагрузку» — чувство стыда. Друзья говорят тебе: «Ну, где твоя опухоль? Покажи рентген!» А мне показывать и нечего. А потом тебе так противно от самой себя, и ты думаешь: «Бомбы на тебя не падают, в трущобах ты не живёшь». А потом начинаешь слышать бранящиеся голоса, и не один, а тысячи голосов, 100 000 голосов, как если бы у дьявола был синдром Туретта — вот так это звучит. Но мы все знаем, что дьявола нет, и голосов у нас в голове тоже нет. И когда мы слышим эти бранящиеся голоса, все нейроны сходятся в одной точке, и у вас вырабатывается вещество «Убью себя сам». А если это происходит снова и снова, будто пластинку заело, недолго впасть в депрессию. И это ещё ничего! Если у вас родится ребёнок, и вы будете его ругать, его маленький мозг выработает одно вещество, настолько разрушительное, что часть его маленького мозга, отвечающая за отличие плохого от хорошего, перестанет расти, и тогда у вас вырастет психически больной ребёнок. Если солдат увидит, как его друга разорвёт бомба, его мозг попадёт в такое состоянии паники, что он будет не в состоянии выразить это словами. Он просто будет переживать это снова и снова. У меня к вам вопрос: Почему когда у людей психические расстройства, мы говорим об активном воображении? Почему мы зовёмся больными, если у нас болен какой-то орган, но нам сочувствуют, если проблемы с мозгом? Я хочу немного поговорить о мозге, я знаю, на TED это популярно. Сейчас, одну секундочку. Итак, хочу вам сообщить, что у нас есть и хорошие новости. Новости хорошие. Мы прошли долгий, долгий путь. Сначала мы были одноклеточными существами, маленькими клетками на камне, а теперь — о чудо — ваше внимание: мозг! (Смех) В этой маленькой штучке много лошадиных сил. Она появляется совершенно в сознании. Здесь есть доли мозга — последний писк. Вот затылочная доля, благодаря которой мы видим мир. Вот височная доля — так мы слышим мир. Вот здесь у нас хранится долгосрочная память. Помните ту ночь, когда вы напились? Вы хотите всё забыть? Вот как это делается! (Смех) Вот здесь находится 100 млрд. нейронов, которые жужжат, передавая информацию электрическими импульсами. Жужжат и жужжат. Сейчас я вам покажу вид сбоку. Не знаю, видно ли вам. (Смех) Жужжат и жужжат... (Смех) И каждый... Да, это я сама рисовала. Спасибо. Каждый нейрон может иметь от 10 до 100 тысяч различных соединений или дендритов, или как там их. И каждый раз, когда вы что-то узнаёте или переживаете, этот пучок растёт, этот пучок информации. Можете себе представить, что у каждого есть такое оборудование, даже у Пэрис Хилтон? (Смех) Только представьте! Но у меня есть и плохие новости, ребята. Да, есть и плохие. И не только для одного из четырёх, а для всех четырёх. Мы недостаточно оснащены для XXI века. Эволюция нас недостаточно подготовила. У нас не хватает пропускной способности. И те, кто говорит, что у них всё прекрасно, что день замечательный — более сумасшедшие, чем остальные. Сейчас я вам покажу, где в процессе эволюции произошли глюки. Объясняю. Когда мы были доисторическими людьми, (Смех) миллионы лет назад, мы часто были в опасности из-за хищников, да? (Смех) Мы... Да. Спасибо. Я сама рисовала. (Смех) Спасибо большое. Спасибо. (Аплодисменты) Спасибо. В этот момент у нас вырабатывалось много адреналина, а также кортизол — и тогда либо убивали мы, либо убивали нас. Либо ели мы, либо ели нас. И потом нас отпускало, и мы возвращались к нормальной жизни. Проблема современного человека в том, (Смех) что, когда он в опасности, те вещества продолжают выделяться, но, так как мы не можем убить инспектора ГАИ, (Смех) или съесть маклера, эти вещества остаются у нас в организме, накапливаются, и мы находимся в состоянии постоянной тревоги. И вот ещё что! Где-то 150 000 лет назад, когда появился язык, мы стали всё выражать словами. Тогда мы говорили «О, Боже! Саблезубый тигр!», что было реальностью. А потом добавилось «О, Боже! Я не отправил письмо!» «О, Боже! Я слишком толстая!» «О, Боже! Все видят, что я глупая!» «Меня не пригласили ни вечеринку!» И эта пластинка крутится и крутится, пока она не сведёт нас с ума. Теперь вы понимаете проблему? То, что раньше нас спасало, теперь сводит нас с ума. Мне жаль, что я приношу вам плохие новости, но кто-то же должен. Ваши домашние животные счастливее вас. (Смех) (Аплодисменты) Киска, мяу, мяу, мяу, мне хорошо, а людям — кранты. (Смех) Окончательно и бесповоротно! Но я хочу сказать, что, если мы не будем об этом говорить и не научимся разбираться с нашей жизнью, тогда это будет не 1 из 4, а все четыре. Тогда у всех четверых здесь, наверху, настанет дурдом. И пока мы разбираемся, давайте не будем никого клеймить. ted
read more...

Джули Берстайн: 4 урока о творческом подходе

Все мы, чем бы ни занимались, периодически впадаем в ступор. Кризис настигает нас и мы не знаем, что делать дальше. Все мы сталкиваемся с проблемами, потерями, переживаниями и пределами возможного. И рано или поздно это нужно преодолеть и идти дальше. И в каждом деле. В любом. Есть хотя бы маленькая капля творчества, которая может помочь справиться с этими неприятностями, если посмотреть на них под правильным углом. Радиоведущая Джули Берстайн зарабатывает тем, что разговаривает с творческими людьми. Она делится с нами четырьмя уроками о том, как творить вопреки трудностям, сомнениям и потерям. Вы услышите советы от режиссёра Миры Наир, писателя Ричарда Форда, скульптора Ричарда Серра и фотографа Джоэла Мейеровица. На моём рабочем столе стоит маленький глиняный сосуд, который я смастерила ещё в колледже. Он слеплен в технике раку, созданной в Японии несколько веков назад для производства сосудов, используемых в чайной церемонии. Этому сосуду более 400 лет. Каждый из сосудов раку слеплен или сваян вручную из куска глины, и самым ценным в нём являются изъяны. Сосудам для повседневного употребления, как эта чашка, требуется от 8 до 10 часов обжига. Вот этот я достала из муфельной печи неделю назад — после обжига в печи требуется день или два, чтобы остыть. Раку, наоборот, — очень быстрый процесс. Действие происходит во дворе: нужно нагреть печь — за 15 минут она разогревается до 1 500 градусов. Как только растает глазурь внутри сосуда, вы увидите слабое сияние — выключайте печь, хватайте длинные металлические щипцы, доставайте горшок из печи и... Японцы сразу бы погрузили этот ярко-красный сосуд в раствор зелёного чая. Представляете, какой запах поднялся бы вместе с паром! Но мы в Штатах любим немного накалить страсти: мы бросаем горшок в опилки, опилки загораются, мы накрываем их мусорным баком, и оттуда начинает валить дым. Я возвращаюсь домой в одежде, пропахшей древесным дымом. Я люблю раку за возможность играть со стихиями. Я могу слепить сосуд из глины и покрыть его глазурью, но затем я должна отдать его во власть огня и дыма, и нет ничего прекрасней неожиданных результатов, таких, как этот узор из трещин, появляющийся из-за резкой смены температур. В течение минуты температура сосуда падает с 1 500 градусов до комнатной температуры. Раку — прекрасная метафора, описывающая творческий процесс. Во многих контекстах я нахожу конфликт между тем, что хочу держать под контролем, и тем, что нужно отпустить на волю случая. Это происходит, когда я готовлю новое радио-шоу или когда банально спорю со своими сыновьями-подростками. Когда я начала писать книгу о творчестве, я осознала, что должна пройти стадии процесса в обратном порядке: я должна была положиться на волю случая с самого начала, погрузиться в истории сотен художников, писателей, музыкантов и режиссёров. Когда я слушала их истории, я поняла, что творчество берёт начало в повседневности гораздо чаще, чем мы думаем, включая то, что происходит независимо от нашей с вами воли. Он должен был разбиться, но ничего не поделаешь. (Смех) (Смеётся) Это тоже доверие случаю — иногда задуманное получается, иногда нет — творчество берёт начало и из неудач. Нет более надёжного способа научиться чему-то, чем через истории, поэтому я расскажу вам историю о работе, об игре и о четырёх аспектах жизни, которые нужно принять, чтобы дать развиться своей творческой жилке. Первый аспект кажется очень простым для принятия, но только на первый взгляд — это внимание к окружающему миру. Многие творческие люди говорят о том, как важно быть открытыми, с готовностью принимать всё, что случается. Это непросто, когда в кармане у вас лежит светящийся прямоугольник, требующий к себе безраздельного внимания. Кинорежиссёр Мира Наир рассказывает о своём детстве в маленьком индийском городке. Город называется Бхубанешвар, вот фотография одного из храмов этого города. Мира Наир: В нашем маленьком городке было около 2 000 храмов. Мы всё время играли в крикет. Мы, в общем-то, выросли среди мусора. Но настоящим вдохновением, благодаря которому я выбрала свой путь и стала режиссёром, был бродячий уличный театр, приходивший в город. Я прибегала посмотреть на монументальную битву добра и зла, разыгрываемую двумя актёрами на школьной спортплощадке, без декораций, но с морем страсти, да и гашиша тоже — это было удивительно. Они разыгрывали легенды из Махабхараты и Рамаяны — священных книг, легенд, положивших начало всему, как считают в Индии. Насмотревшись джатры, уличных представлений, я знала, что не хочу оставаться в стороне от спектакля. Джули Берстайн: Разве не чудесная история? Вот перерыв в жизненной рутине: действие происходит на школьном поле, но в нём замешаны добро и зло, страсть и гашиш. Мира Наир была лишь ребёнком, наблюдавшим за представлением с тысячами других людей, но она была готова. Она готова была загореться от полученной искры, и это стало началом, как сказала она сама, её пути как признанного режиссёра. Итак, готовность пережить опыт, который может вас изменить, — это первое, что вам нужно развить в себе. Творческие люди любят говорить о том, что самые пронзительные их работы являются плодами самых сложных периодов жизни. Романист Ричард Форд рассказывает о детском недостатке, с которым он до сих пор продолжает бороться. У него тяжёлый случай дислексии. Ричард Форд: Я с трудом учился читать, закончил школу, практически ничего не читая свыше обязательного минимума, и до сих пор не могу читать про себя быстрее, чем читаю вслух. Но в моём случае дислексия дала и добрые плоды, потому что, когда я наконец смирился с тем, как медленно у меня получается читать, я постепенно начал ценить языковые характеристики и особенности предложений, находящиеся за пределами смысловых аспектов языка: синкопа, звучание слов, то, как выглядят слова, как обрываются параграфы, где заканчиваются сроки. Я не настолько страдал дислексией, чтобы не быть способным читать. Я просто читал очень медленно, и читая, подолгу задерживаясь на отдельных предложениях, я изучил неочевидные качества языка, которые помогают мне писать одно предложение за другим. ДБ: Невероятно. Ричард Форд, лауреат Пулитцеровской премии, говорит, что дислексия помогла ему писать. Он должен был принять эту проблему — я нарочно употребила слово «принять». Не преодолеть дислексию, а научиться с её помощью. Он должен был научиться слышать музыку языка. Ещё творческие люди говорят о том, что достижение границ своих возможностей, замашки на невозможное для себя, помогают им найти собственный голос. Скульптор Ричард Серра рассказывает о том, как, будучи молодым художником, он считал себя живописцем и жил во Флоренции после окончания университета. В то время он поехал в Мадрид и пошёл в музей Прадо посмотреть на картину испанского живописца Диего Веласкеса. Это картина «Менины», написанная в 1656 году, — портрет маленькой инфанты и её фрейлин. Посмотрите за плечо юной белокурой принцессы — вы увидите зеркало и в нём отражение родителей, короля и королевы Испании, которые стояли приблизительно там, где стоите вы, рассматривая картину. По своей привычке Веласкес нарисовал на картине самого себя. Он стоит слева, держа в одной руке кисть, а в другой — палитру. Ричард Серра: Стоя перед картиной, я осознал, что Веласкес смотрит на меня, и подумал: «Вот как, я — сюжет этой картины». И ещё я подумал: «Я никогда не смогу нарисовать подобное». Я в то время использовал хронометр и рисовал случайные квадраты... просто так, и не получал никакого результата. По возвращению, я выбросил все мои картины в реку Арно и решил, что начну баловаться. ДБ: Ричард Серра говорит без обиняков, что вы, возможно, зашли не туда. Он увидел картину художника, который умер 300 лет назад, и понял: «Я так не смогу». Тогда Ричард Серра вернулся в свою флорентийскую студию, собрал всё, что он создал до этого, и выбросил в реку. В тот день Ричард Серра распрощался с живописью, но не распрощался с искусством. Он переехал в Нью-Йорк и написал список глаголов: скручивать, сминать, сворачивать — более сотни подобных слов, и, говоря его языком, начал баловаться. Он применял эти действия к разным материалам. Он брал большой лист свинца, скручивал его и раскручивал. Он повторял то же самое с резиной. Когда он дошёл до глагола «поднимать», он создал это — экспонат Музея Современного Искусства. Ричарду Серра пришлось отказаться от живописи, чтобы заняться экспериментами для удовольствия и создать творения, сделавшие его известным: гигантские изгибы металла, для восприятия которых требуется время и движение. В скульптуре Ричард Серра смог сделать то, что ему не удалось в живописи — он сделал нас сюжетами своего искусства. Итак, переживания, трудности и собственные ограничения — всё это нам нужно принять, чтобы дать волю своему творчеству. Четвёртое, с чем нам придётся жить, и самое сложное — это принятие потери, старейшего и наиболее постоянного из человеческих переживаний. Чтобы творить, мы должны ступить в пропасть между происходящим в мире и надеждой на лучший мир; смотреть, не опуская глаза, на отверженных, несчастных, на войну и на смерть. В этом месте непросто находиться. Учитель Паркер Палмер называет его «трагической пропастью», трагической не в смысле «печальной», а в смысле «неизбежной». Мой друг Дик Нодел говорит: «Играйте на напряжении, как на скрипичной струне, и получите что-то прекрасное». Напряжением наполнены работы фотографа Джоела Мейеровица, который в начале карьеры стал известен благодаря уличной фотографии, пойманным моментам уличной жизни, и благодаря чудесным пейзажам — фотографиям Тосканы, Кейп Кода, фотографиям света. Джоэл — житель Нью-Йорка и его студия много лет находилась в Челси, из неё открывался прекрасный вид на центр города, на Всемирный Торговый Центр. Он фотографировал эти здания в разном свете. Вы знаете, что случилось дальше. 9 сентября Джоэла не было в Нью-Йорке. Он был за городом, но немедленно вернулся и помчался к месту разрушений. Джоэл Мейеровиц: Как любой другой прохожий, я стоял за цепной оградой на улице Чамберс и Гринвич и не видел ничего, кроме дыма и мусора. Я навёл фотоаппарат, чтобы присмотреться, увидеть хотя бы, есть ли там на что посмотреть, и тут полицейский, женщина-полицейский, толкнула меня в плечо и сказала: «Не снимать!» Сильный толчок как будто пробудил меня — наверное, так было задумано. Я спросил её, почему нельзя снимать, она ответила: «Это место преступления. Фотографировать запрещено». Тогда я спросил её: «А если бы я был представителем прессы?» Она сказала в ответ: «Оглянитесь» — за моей спиной на расстоянии квартала на пятачке сгрудились представители прессы. Я спросил: «Когда их пустят к месту?» Она ответила: «Скорее всего, никогда». Когда я уходил, у меня в голове прояснилось, скорее всего, из-за толчка — я воспринял его как своего рода оскорбление. Я подумал: «Если не останется фотографий, то не останется следа события. Нам нужен след». Ещё я подумал: «Я сохраню этот след. Я придумаю способ подобраться ближе, потому что я не хочу, чтобы история исчезла». ДБ: Он смог. Он нажал на все доступные рычаги и получил пропуск в то место, где был Всемирный Торговый Центр. Там он фотографировал практически каждый день на протяжении 9 месяцев. Эти фотографии сегодня воскрешают воспоминания о пропахшей дымом одежде, в которой я вернулась в тот вечер домой. Мой офис находился в нескольких кварталах. Но некоторые из этих фотографий прекрасны сами по себе и мы задумываемся, сложно ли было Джоэлу Мейеровицу создать такую красоту из хаоса? ДМ: Знаете, это было уродливо, потрясающе, трагично, ужасающе — всё вместе. И ещё это было, как в природе, выдающееся событие, превратившееся в конце концов в груду обломков. И как любые руины, возьмите, например, руины Колизея или какого-нибудь собора, они обретают новый смысл со сменой погоды. Иногда я приходил на место после полудня, и свет становился розовым, и воздух наполнялся дымкой, а я стоял посреди мусора и ловил себя на том, что восхищаюсь неизменной красотой природы, и тем, что со временем природа затягивает рубец. Время не останавливается, и события меняются в перспективе. Всё дальше и дальше тот день, и свет и смена сезонов притупляют боль. Не то, чтобы я был романтиком, я — реалист. Реальность в том, что Вулворт-билдинг окутан поднимающимся от развалин дымом, который становится похож на тонкую штору, скрывающую театральную сцену; он розовеет, у подножия здания работают поливалки, загораются вечерние огни, вода кажется ядовито-зелёной в свете натриевых ламп, и я думаю: «Бог мой, разве такое придумаешь нарочно?» Но вот он, факт: я на месте, место выглядит так, я должен сделать снимок. ДБ: Я должен сделать снимок. Эта срочность, эта необходимость действия делают рассказ Джоэла таким ярким. Я недавно встретилась с Джоэлом Мейеровицем и сказала ему, как я восхищаюсь его одержимостью, той решимостью, с которой он преодолел все бюрократические преграды, чтобы работать. Он рассмеялся и сказал: «Я упрям, но важнее всего то, что я — убеждённый оптимист». Когда я рассказывала эти истории впервые, кто-то из публики поднял руку и сказал: «Все эти творцы говорят о своей работе, а не о своих произведениях искусства, и это заставило мне задуматься о моей работе и её творческой составляющей, хотя я и не человек искусства». Он прав. Все мы сталкиваемся с переживаниями, проблемами, пределами возможного и потерями. Каждому из нас необходимо творчество, неважно, учёные мы или учителя, родители или предприниматели. На прощание я хотела бы оставить вам ещё одну фотографию японского чайного сосуда. Он находится в галерее Фрира в Вашингтоне. Ему более ста лет, и на нём до сих пор видны следы пальцев лепившего его гончара. Но так же заметно, что этот сосуд разбился в какой-то момент своего столетнего существования. Тот, кто склеил его заново, не стал прятать трещины; вместо этого он подчеркнул их с помощью золотого лака. Этот сосуд, разбившись, стал красивее, чем был в самом начале. Можно смотреть на его трещины и видеть в них историю собственной жизни, циклы созидания и разрушения, принятия решений и воли случая, собирания осколков и создания нового. ted
read more...

Чего нам стоит «отвлекись на пару секунд»

Как часто вы по мелочи отвлекаетесь от того или иного дела? Казалось бы, что страшного в том, чтобы быстренько ответить на сообщение на мобильном? Исследования Мичиганского университета дают ответ: даже кратковременные отвлечения оказывают неожиданно сильный эффект на нашу способность корректно выполнить и завершить задачу. В исследовании приняли участие 300 человек. В их задачу входило выполнить пошаговую процедуру на компьютере. В результате наличие даже крохотных отвлечений на 3 секунды удваивало показатель ошибок при выполнении задачи. Эрик Альтманн, руководитель исследования, соглашается с тем, что в современном обществе нас постоянно отвлекают, будь то мобильный телефон или коллега, постоянно снующий туда-сюда по офису. А теперь представьте, какими могут быть последствия таких отвлечений, если человек работает механиком, обслуживающим авиалайнер. Подобные исследования проводились и ранее. Отдел исследований военно-морских сил США также анализировал последствия наличия отвлекающих факторов при выполнении относительно трудных задач. Участники исследований должны были сказать, находится ли определённая буква ближе к началу, либо к концу алфавита. Даже при полном отсутствии отвлекающих факторов люди иногда ошибались. Когда же их отвлекали просьбами просто напечатать пару букв, а потом вернуться к выполнению задачи (это занимало также около 3 секунд), количество ошибок удваивалось. Наибольшее удивление у Альтманна вызвала сила эффекта при столь коротком времени отвлечения. Выходит, что время, на которое отвлекается человек от задачи, не имеет значения, пускай даже это лишь секунда. Причина кроется в том, что наш мозг не может переключиться на другую задачу, не «выгрузив» при этом текущую. Соответственно, для возврата к начальной задаче её нужно снова «догрузить» до состояния непосредственно перед моментом отвлечения, но у нашего мозга это получается не сразу и не всегда абсолютно правильно. Как оградить себя от отвлекающих факторов? Очевидно, нужно начать со своей рабочей среды. Вряд ли можно устранить все такие факторы, но стоит попробовать хотя бы поставить телефон в беззвучный режим на время важной задачи. lifehacker
read more...

Бог, логическая истина и вопрос о бытии: три самых важных спора между философами в XX веке

В своей статье «Споры и прогресс в философии» Дэвид Чалмерс писал: «Cпор имеет потенциал быть своего рода универсальной кислотой для философских дискуссий, либо растворяя несогласия, либо доводя их до фундаментальных противоречий». «Теории и практики» выбрали три самых влиятельных полемики прошедшего века. Рассел против Коплстона Дебаты о существовании Бога. Фредерик Коплстон известен как участник этого знаменитого спора, а также как автор девятитомной энциклопедии по истории философии. Кроме этого, он был ученым-иезуитом, преподавал, оставил после себя множество исследовательских текстов в области истории философии. Бертран Рассел является одним из родоначальников аналитической философии. Кроме текстов по логике и математике, Рассел много писал на актуальные злободневные темы, осмысляя общество, политику, религию и другие вопросы, волнующие не только ученых. В 1948 году между двумя учеными, один из которых был верующим иезуитом, а второй активным атеистом, публикующим статьи о том, почему он не верит в Бога и почему религия вредна для людей и общества, состоялись дебаты на радио BBC. Коплстон: Да, разумеется, если бы кто-то увидел Бога, он бы увидел, что Бог должен существовать. Рассел: Я и имею в виду, что есть существо, сущность которого предполагает существование, хотя мы не знаем этой сущности. Мы знаем только, что такое существо есть. Коплстон: Да, я бы добавил, что мы не знаем сущности a priori. Только a posteriori, через опыт, который мы получаем о мире, мы приходим к знанию о существовании этого существа. А затем можно доказать, что сущность и существование должны быть тождественны. Потому что если бы сущность Бога и существование Бога не были тождественны, то тогда некоторое достаточное основание этого существования должно было бы быть найдено вне Бога. Рассел: Так что все вращается вокруг этого вопроса о достаточном основании, и я должен сказать, что вы не определили «достаточное основание» так, чтобы я мог понять, что это такое. Что вы имеете в виду под достаточным основанием? Вы имеете в виду причину? Коплстон: Не обязательно. Причина лишь вид достаточного основания. Только зависимое существо может иметь причину. Бог есть его собственное достаточное основание; и он не есть причина себя. Под достаточным основанием в полном смысле слова я имею в виду адекватное объяснение существования некоторой отдельной вещи». Куайн против Карнапа Спор об аналитических и синтетических суждениях. Рудольф Карнап является одним из основателей логического позитивизма и активным участником «Венского кружка» (так называется сообщество ученых, регулярно собиравшихся в Вене, в разные года участниками кружка были Отто Нейрат, Мориц Шлик, Курт Гедель и другие). Занимался исследованиями логики, математики и философии науки. Уиллард Куайн получил докторскую степень в Гарвардском университете под руководством Альфреда Уйатхеда — философа, разработавшего многие из тех идей, которые так волновали позже членов «Венского кружка». В 1932-1933 годах Куайн совершил длительную поездку в Европу, где активно общался с теоретиками логического позитивизма, включая Рудольфа Карнапа. Спор между Карнапом и Куайном вошел в историю как один из определяющих для развития аналитической философии. В центре спора лежит понятие логической истины. Карнап определяет аналитические суждения как логически детерминированные, то есть их истинность зависит только от их соответствия логическим правилам и никак не зависит от фактического положения дел. Истинность синтетических суждений зависит от опыта, то есть от фактического положения дел. Поднятая проблема кажется бессмысленной до тех пор, пока не рассматривается в контексте проблемы познания. По Карнапу получается, что истинность или ложность аналитических суждений никак не зависит от опыта, а значит, человек может иметь знание об их истинности априори, то есть не основываясь на опытных данных, как бы «из головы». Куайн критикует эту позицию, считая, что она возможна, только когда мы рассматриваем суждения, взятые отдельно друг от друга, изолированные от контекста (эта позиция, разделявшаяся какое-то время, но затем отвергнутая многими теоретиками логического позитивизма, называется «редукционизм»). По Куайну такие предложения не имеют никакого аналога в опыте, то есть они не представляют факты реального мира, а потому проверке на истинность подлежит только система взаимосвязанных предложений (эта позиция называется «холизм») в их языковом контексте. Получается, аналитические суждения по Куайну не могут быть проверены на истинность, а потому, он ставит под сомнение само разделение суждений на аналитические и синтетические. Куайн: Рассмотрим, тем не менее, логическую истину «Все тождественно себе» или '(x)(x = x)’. Мы можем сказать, что ее истинность зависит от особенностей языка (особенно от использования ' = ‘), а не от особенностей предмета высказывания. В качестве альтернативного варианта, мы так же можем сказать, что истинность данного суждения зависит от очевидности, а именно самотождественности предмета суждения, то есть всего. Карнап: Куайн говорит, что в определенном смысле элементарная логика очевидна. Я полагаю, он не понимает слово «очевидно» в данном контексте так же, как кто-то может употребить его в высказывании: «Очевидно, что у меня пять пальцев на правой руке», а скорее понимает его в таком контексте как в этом высказывании: «Очевидно, раз в Содоме нет праведника, значит все жители Содома неправедны». В последнем случае, даже думать не нужно, чтобы определить истинность суждения, тут не требуется наблюдение над жителями Содома. Если Куайн имел в виду это, то тут я с ним соглашусь. Спор не выражен в виде отдельно состоявшихся публичных дебатов или личной переписки, а содержится в их текстах и продолжался несколько лет. Хайдеггер против Кассирера Давосский спор. Мартин Хайдеггер был одной из ключевых фигур европейской философии первой половины 20 века. Он подверг скрупулезному анализу наследие античности и Канта, разобрав их по полочкам так, как не делал никто ни до него, ни после. Ключевыми вопросами для Хайдеггера был вопрос о том, что такое бытие и что для человека значит быть. Его влиянию подверглись Карл Ясперс, Жан-Поль Сартр, Ханна Арендт и многие другие. Эрнст Кассирер был одним из первых теоретиков культуры, разработал учение о «символических формах», согласно которому, такие сферы культуры, как наука, искусство, религия и прочие возникают как следствие необходимости человеку трансцендировать, то есть выходить за пределы самого себя. И этот выход человек осуществляет в создании символов, которые и составляют культуру в различных ее проявлениях. Их дискуссия проходила в 1929 году рамках Давосских курсов высшей школы, организованных двумя энтузиастами, работавшими врачами, а не университетскими профессорами. Курсы проходили с 1928 по 1931 год. На концерте в честь их открытия Альберт Эйнштейн играл на скрипке. Это было одно из последних событий, наполненных духом старой науки, науки до радикальной профессионализации и превращении ее в одну из индустрий. Все исследователи считают эти социологические нюансы крайне важными для истории взаимоотношений Кассирера и Хайдеггера и контекста, в котором состоялся их диспут. Кассирер: Представляется, что вопрос о бытии вовсе не устраняется коперниканским переворотом Канта. Через этот переворот вопрос о бытии лишь приобретает гораздо более сложную оформленность, чем в античности. В отношении к нему этот переворот значит, что вопросу об определенности предметов должен предшествовать вопрос о бытийной конституции предметности. Хайдеггер: Эта проблематика не кажется мне достаточно проработанной в философии Кассирера на данный момент. Его больше всего интересуют различные виды формообразования, и как только он их обнаруживает, он переходит к рассмотрению измерения формообразующих сил как таковых. Никто не сможет сказать, что из этого следует, что это измерение по сути своей является тем же самым, что я называю Dasein. Это будет неверно. Разница ярче всего проявляется в концепте свободы. theoryandpractice
read more...

Проблемы лидерства в России

Манфред Кетс де Врис, директор центра развития лидерства в INSEAD, об опасности «теории великого лидера»
read more...

Сказка сказок

Стоим над водой - чинара и я. Отражаемся в тихой воде - чинара и я. Блеск воды бьет нам в лица - чинаре и мне. Стоим над водой - кошка, чинара и я. Отражаемся в тихой воде - кошка, чинара и я. Блеск воды бьет нам в лица - кошке, чинаре и мне. Стоим над водой - солнце, кошка, чинара и я. Отражаемся в тихой воде - солнце, кошка, чинара и я. Блеск воды бьет нам в лица - солнцу, кошке, чинаре и мне. Стоим над водой - солнце, кошка, чинара, я и наша судьба. Отражаемся в тихой воде - солнце, кошка, чинара, я и наша судьба. Блеск воды бьет нам в лица - солнцу, кошке, чинаре, мне и нашей судьбе. Стоим над водой. Первой кошка уйдет, и ее отраженье исчезнет. Потом уйду я, и мое отраженье исчезнет. Потом - чинара, и ее отраженье исчезнет. Потом уйдет вода. Останется солнце. Потом уйдет и оно. Стоим над водой - солнце, кошка, чинара, я и наша судьба. Вода прохладная, чинара высокая, я стихи сочиняю, кошка дремлет, солнце греет. Слава Богу, живем! Блеск воды бьет нам в лица - солнцу, кошке, чинаре, мне и нашей судьбе. НАЗЫМ ХИКМЕТ
read more...

Новое вечное: 5 главных философских проблем современности

Философия всегда занималась изучением вопросов, которые можно было назвать вечными: Бог и религия, душа и материя, долг и свобода воли. Последние два века акценты сместились: «Теории и практики» решили разобраться в том, чем занимаются современные философы и что можно назвать новыми классическими проблемами. 1. Mind-body problem Как конкретно сознание соотносится с мозгом? Сегодня нейронауки достигли того уровня, что многие философские вопросы о сознании становятся вопросами нейробиологии. Возможно, вскоре мы будем знать, какие процессы в мозге влияют на сознание и проходящие в нем процессы, так же, как мы сможем понять, что происходит в мозге при тех или иных состояниях сознания. Несмотря на то что формулировка проблемы все еще содержит в себе разделение на две разные категории, многие философы настаивают на том, что мы сможем достичь прогресса в понимании сознания, только когда сможем преодолеть этот дуализм и исходить из того, что когда что-то происходит в сознании, это отражается в мозге, а когда что-то происходит в мозге, это влияет на сознание. Когда человек мечтает о море, представляет себе, как он прыгает в воду, а затем идет играть в волейбол, в его мозге происходят определенные процессы, и все эти образы тем или иным образом фиксируются группами нейронов. В то же время, если во время сна на головной мозг оказать воздействие путем электростимуляции, это отразится на сознании. Возможно, сон вдруг превратится в галлюцинаторное приключение, сказать точно сложно. Но факт, что это механическое воздействие окажет влияние на состояние сознания и протекающие в нем процессы. Впрочем, не все философы так считают, поэтому до сих пор можно наткнуться на статью, в которой один философ обвиняет другого в редукционизме или сциентизме. Авторы: Джон Серл, Хилари Патнэм, Дэниэл Деннет. 2. Восприятие Как мы можем воспринимать что-либо? Как мы получаем информацию о внешнем мире? Как чувственное восприятие может быть непосредственным доступом к реальности, если оно может давать сбои в виде галлюцинаций и иллюзий? Наше знание об окружающем мире держится на вере в то, что материальный мир именно такой, каким мы его видим. Когда мы видим дерево, мы верим, что оно действительно существует вне нас, и поэтому считаем, что дерево стоит там, где мы его увидели. Все вопросы, которыми задаются теоретики, можно разделить на вопросы феноменологического характера и эпистемологического. Феноменологи пытаются описать, что же конкретно происходит, когда мы воспринимаем. Скажем, вы видите лошадь, коричневую, предположим, она стоит. Что происходит в этот момент в сознании? В отличии от ученых, философы задаются вопросами не о том, что происходит в этот момент с нейронами, что в итоге некие данные из внешнего мира преобразуются в мозгу человека и он видит именно лошадь, и именно коричневую, философа волнует, что такое вообще «воспринимать», как мы можем описать воспринимающее сознание и как оно фундаментально отличается от сознания в других его состояниях. Философы, рассматривающие восприятие с точки зрения эпистемологии (теории о познании), изучают восприятие как первичный источник наших знаний о мире. Перед современными теоретиками стоит задача описать восприятие таким образом, чтобы их описание отвечало на вопросы обоих типов, одновременно с этим учитывая последние достижения в научном изучении восприятия. Авторы: Susanna Siegel Martin. 3. Философия языка Несмотря на огромное количество результатов, достигнутых в философии языка, отсчет которых можно вести с Готлиба Фреге, сегодня перед исследователями стоит еще множество вопросов. Ученые продолжают пытаться найти ответ, как появился язык, как вообще возможно, что у человека есть язык. Например, Джон Серл считает, что если мы сможем понять, какую пользу получает человек от использования тех или иных языковых структур, как язык функционирует и используется человеком, то мы сможем ответить на вопрос, какими долингвистическими когнитивными способностями должны были обладать предки людей, чтобы появился язык. Другой важной проблемой, обозначенной еще Фреге, является вопрос о том, как возникают значения слов и как мы их понимаем. Из этого следуют пересекающиеся вопросы с философией коммуникации. Один человек говорит (как то, что он говорит обретает смысл?), второй его понимает (как он способен понять именно то, что первый имеет в виду, ведь каждое слово может иметь разные оттенки смыслов в зависимости от контекста, не говоря уже о метафорах), и между ними происходит коммуникация (зачем людям вообще вступать в коммуникацию друг с другом?). Новое звучание также приобретает вопрос о взаимосвязи языка и мышления. После Сепира и Уорфа этим вопросом занимались немногие ученые, но в 2000-х теория лингвистической относительности вновь обратила на себя внимание в трудах Леры Бородицки, которая отстаивает точку зрения, что язык и культура влияют на то, как мы мыслим. Авторы: Ноам Хомски, Стивен Пинкер, J.L. Austin, P.F. Strawson. 4. Что такое сознание Философия сознания сегодня является одним из основных исследовательских направлений в философии. Важной дискуссией о сознании, происходящей в 2000-х, стала дискуссия о расширениях сознания. Обсуждение строится вокруг вопроса о том, где кончается сознание и начинается внешний мир. Есть разные точки зрения. Одни ученые считают, что сознание заканчивается там же, где и наше тело. Экстерналистская теория о происхождении значений слов, утверждает, что значения берут свое начало вне нашей головы и познаем мы их из внешнего мира. Под ее влиянием некоторые ученые решили, что и сознание наше не ограничивается рамками «я», а так же имеет продолжение во внешнем мире. Третьи же считают, что окружающая среда играет активную роль в происходящих в сознании когнитивных процессах, а потому мы можем говорить о том, что сознание имеет расширение в виде окружающей среды. В частности, так считает Дэвид Чалмерс и Энди Кларк. Их статья вызвала бурную реакцию и спровоцировала огромное число ответов, опровергающих их тезис. Авторы: Дэвид Чалмерс, Энди Кларк. 5. Демократия Сегодня вопрос о демократии является одним из самых острых вопросов политической философии. Еще недавно все кричали о победе демократии во всем мире, и о том, что ее установление во всех государствах является лишь вопросом времени. Однако, сегодня в среде политических философов это мнение не единственное. Причиной тому не только усиливающиеся религиозные тенденции и перспектива установления исламских государств на Ближнем Востоке, как это может показаться на первый взгляд, но и кризис демократии, отчетливо наблюдающийся в США и Евросоюзе. В связи с чем по новому рассматривают принципы функционирования существующих демократических обществ, какими должны быть подлинно демократические принципы, что такое подлинная демократия и является ли такая форма правления действительно наилучшей. В центре внимания теоретических споров вопросы об ограничениях репрезентативной демократии, о взаимосвязи либеральной демократии и неравенства и многие другие. Одной из наиболее интересных работ в этой области является книга Дэвида Эстлунда Democratic Authority. В ней он не только производит обзор и высказывает критику существующих теорий, но и выдвигает собственную теорию эпистемологического процедурализма. Эстлунд утверждает, что признание какого-либо политического решения легитимным и признание власти как таковой не зависит от того, было ли конкретное решение верным или плохим. Легитимация происходит из-за эпистемологической ценности демократической процедуры. Даже если есть кто-то, кто действительно знает лучше других, он не может решать за других. Решение может обладать легитимностью, только если оно приемлемо со всех точек зрения и его принятие прошло через все необходимые демократические процедуры. Авторы: Алекс де Токвиль, Фрэнк Анкерсмит, Дэвид Эстлунд. theoryandpractice
read more...

Меня огорчает, что люди не используют свой мозг

Нейрофизиолог из Университета штата Висконсин в Мэдисоне, изучает мозг в состоянии сна. Считает, что лучший город для жизни – тот, где он может проводить свои исследования и заботиться о своих подопытных крысах и мышах. Мечтает приблизиться к ответу на вопрос: зачем нам в принципе нужен сон, ведь до сих пор никто этого толком не объяснил. А еще жалеет, что многие люди почти не пользуются великим чудом природы – собственным мозгом Расскажите про свой идеальный день. Просыпаюсь в хорошем настроении. И чтобы погода была хорошая, то есть солнечная. Совершаю пробежку по берегу озера – городок Мэдисон располагается на перешейке между двух озер: Монона и Мендота – говорят, что в переводе с индейского эти названия означают «восход» и «закат». То есть весь город как бы находится между восходом и закатом, центр мира просто. Потом я еду на работу. Лучше, если в этот день лабораторных экспериментов нет, потому что эксперименты – это очень хлопотно, они требуют большой концентрации. А я больше всего люблю сидеть за компьютером и анализировать данные. Я записываю, что происходит в разных областях мозга моих крыс, у меня сейчас просто терабайты информации о нейронной активности грызунов. Это страшно интересно – там столько информации, что если чуть копнуть, то найдешь что-то новое и интересное; пока я обрабатываю данные, мне приходят в голову новые идеи, и мне нравится просто сидеть и «играть» с данными. Потом можно пообщаться с коллегами. Вечером прийти домой, сделать ризотто, например, и поужинать с моей девушкой. А потом почитать или посмотреть кино какое-нибудь. Ну, в общем, так. То есть идеальный день – это все-таки рабочий день? Да, точно, получается, что так. Я не понимаю, что такое выходной – в воскресенье тоже могу полдня провести за компьютером, мне это доставляет удовольствие. Как получилось, что вы уехали заниматься наукой в Америку? Я окончил биологический факультет Харьковского университета, поступил в аспирантуру и об отъезде не думал. Но вдруг обнаружил, что мои друзья уезжают за границу и там защищают научные степени. В какой-то момент я тоже решил попробовать. Нашел лабораторию в Швейцарии, в Цюрихе, это самая известная европейская лаборатория, которая занимается исследованием функций мозга во время сна – как раз близкая мне тема, я интересовался гипометаболическими состояниями, в том числе, например, зимней спячкой. Был уже 1998 год, у меня тогда не было имейла; написал несколько писем от руки, на ломаном английском, рассказывая о себе и выразив желание работать в этой лаборатории. И это, конечно, чудо, что на одно из своих писем я получил ответ – мол, приезжайте на собеседование. Как сейчас помню эту поездку – я тогда впервые попал за границу. Был февраль 1999 года, Цюрих весь в снегу, чего там обычно не бывает, меня поселили в четырехзвездочную гостиницу. Мне мама с собой дала несколько банок консервов. И вот я просыпался утром в гостиничном номере, ножом открывал консервную банку с рыбой. Ел и шел в институт, где мне все показывали, расспрашивали. Только на третий день я обнаружил, что в отеле есть роскошный шведский стол! Я прошел собеседования. И через пару месяцев приехал уже работать. В общем, до 2005 года я прожил в Цюрихе, это были прекрасные шесть лет. Я получил степень PhD, моя работа называлась Regional aspects of sleep regulation in rodents – «Региональные аспекты регуляции сна у грызунов». Что такое региональные аспекты? Наш мозг спит довольно хитрым образом: разные его участки спят по-раз­но­му, это и называется «региональность сна» (в состоянии усталости наш мозг умеет засыпать как бы частями. – Прим. ред.). То есть организм в целом бодрствует, но некоторые участки мозга погружаются в состояние сна. Засыпают отдельные нейроны и группы нейронов – о чем свидетельствуют ошибки, которые делает мозг, частично лишенный своей производственной мощности. Недавно в журнале Nature была моя статья об этом исследовании. Вы чувствуете себя русским, украинцем или американцем? Можно сказать, что я русский украинец. Вот вам история по этому поводу. Мы сейчас живем в очень приличном районе, но у нас сумасшедший сосед, который нас достает, мы даже вызывали полицию несколько раз. Когда однажды в очередной раз приехали полицейские, он им сказал про нас: «Они – Russian Mafia, я слышал, что они говорят по-русски». Его оштрафовали на двести сорок долларов за ethnic harassment (оскорбление на этнической почве. – Прим. ред.). Трудно поверить, но это здесь есть, даже в Америке. Но вообще я не считаю, что национальность – это главное. Я – это я. Ученый. Человек. Как вы оказались в Мэдисоне? Все как-то произошло очень быстро и гладко – я защитил диссертацию, и после защиты мои швейцарские профессора порекомендовали меня своим коллегам в Университете Висконсина. Я приехал в 2005 году, тоже был февраль. Было очень холодно, у меня не было машины, и первые месяцы я ходил пешком, жил в университетском городке, в плохой квартире с ужасным ковровым покрытием. В общем, первые несколько месяцев прошли просто в каком-то таком состоянии гибернации. И даже некуда было выйти покурить, в университетском городке это не приветствовалось. Брр, вспоминать даже не хочется. А вы еще курите? Жизнь в Америке к этому не располагает. Курю и буду курить. Я решил из принципа не бросать. Как уеду из Америки, так брошу. В чем принцип? Не люблю, когда кто-то решает, что тебе делать, а что нет. Если есть давление общественного мнения – значит, я буду курить. Люблю делать все на­оборот. А машиной обзавелись или из принципа нет? Я практически сразу купил и до сих пор езжу на Honda Accord Wagon 1994 года. Это так же, как с курением, – все вокруг говорят об экологии, а меня это раздражает. Но на самом деле мне жалко от нее избавляться. У нее четыре колеса, на ней можно добраться из пункта А в пункт Б. Конечно, могут быть машины поновее, покрасивее, но просто для того, чтобы сказать: вот, у меня машина поновее и покрасивее, – не хочется покупать. На какие удовольствия вы любите тратить деньги и время? На еду и книги. Какой-то совсем аскет-ученый. Живете в не самом большом городе, тратите только на самое необходимое, идеальный день – рабочий… А вы бы не хотели переехать в Нью-Йорк, например? Есть аскеты намного консервативнее. А насчет города – это вопрос приоритетов. Работа занимает большую часть жизни, и мне кажется, так должно быть. То есть я правда не хожу на работу как на работу. Вот вчера в десять вечера я заехал туда, чтобы проверить свою крысу, которая сейчас участвует в опытах, просто хотел посмотреть, как она себя чувствует. Для меня это совершенно естественно. Так что для меня идеальное место для жизни – это там, где я могу ставить свои эксперименты. И эта возможность для меня важнее того обстоятельства, что, может быть, мне не очень нравится здесь жить. Кто-то из моих коллег, может быть, наоборот, сначала выбирает город, а потом уже ищет, какой там есть университет. Но, мне кажется, это мещанство. Чего бы вы хотели добиться в науке? Нобелевской премии. Шучу, конечно, но было бы приятно. На самом деле удивляешься, как мало известно про мозг, в частности про деятельность мозга во сне, и здесь такое огромное поле для исследований, можно достичь очень многого. Мозг состоит из триллионов нейронов и множества разных отделов. Сейчас мы совершенно не знаем, какова роль каждого из этих отделов, зачем они нужны, что они делают, например, когда мы засыпаем. Мы до сих пор не знаем, почему надо бодрствовать в течение дня, а потом к вечеру терять сознание и проводить треть жизни в состоянии сна… Если мы узнаем, тогда можно будет что-то придумать, чтобы заменить функцию сна и использовать это время с большей пользой. Есть такое распространенное сравнение человека с компьютером – дескать, сон нужен нервной системе, чтобы как бы очистить жесткий диск, совершить перезагрузку. Если не углубляться в детали, эта метафора имеет смысл. А вот если пойти дальше, то сравнение перестанет работать. Что такое жесткий диск? Это информация, записанная в бинарном виде: нолики, единички – двоичный код. А мозг работает совершенно не так. Там нет двоичного кода. Это очень сложная иерархическая структура, и мозг обрабатывает информацию не последовательно, как компьютер, а параллельно. Есть самые разные уро­вни обработки информации: от получения отдельных фрагментов и их обобщения, генерализации до обращения мозга к памяти. И об этом мы опять же мало что знаем – понятия не имеем, где находится память и в каком виде. Но нервной системе необходимо как-то отдыхать? Да, еще Павлов считал сон общим торможением мозга. Сейчас доказано, что это не так. Нейроны страшно активны даже во время так называемого медленно-волнового сна. Они периодически становятся так же активны, как во время бодрствования! И возникает вопрос: зачем во время сна мы тратим столько энергии? Ведь нейроны потребляют двадцать процентов всей энергии, которую мы получаем с пищей. И вот что эта активность означает – непонятно. И это очень интересно узнать. Можно сказать, что у вас одна из самых модных профессий. Раньше все хотели быть космонавтами и покорять иные планеты. Теперь мы ищем космос внутри себя – и мозг стал нашим главным космосом. Согласен, в этом есть романтика. В самом деле, это же самый удивительный факт, что у нас в голове есть этот орган… Его даже органом называть как-то кощунственно, что-то совершенно невероятное по своей сложности. И когда видишь людей, которые проводят жизнь в добывании пищи, в механистическом утолении своих базовых потребностей, чувствуешь страшное разочарование, что люди не используют мозг или применяют его бездарно, а ведь это настоящее чудо природы. snob
read more...

Мышление животных

Как изменялись представления о способностях животных? В чем особенности устройства мозга птиц и млекопетающих? Чем отличается мышление человека от мышления животных? Рассказывает доктор биологических наук, руководитель лаборатории физиологии и генетики поведения биологического факультета МГУ Зоя Зорина. 1. В то время были известны опыты американского исследователя Эдварда Торндайка, который ставил перед животными задачу поиска выхода из клетки, которую построил так, что понять, как это сделать, животное могло только методом проб и ошибок. Какое-то время считалось, что интеллект животных – это только способность учиться таким способом. Однако, уже начиная с 1914 года, прусский исследователь Вольфганг Кёлер стал ставить перед шимпанзе задачи совсем другого рода. В них необходимо было решать задачи в новой для животного ситуации, что характерно для мышления человека. Оказалось, что шимпанзе к этому способны: обезьяна, увидев банан, лежащий далеко за решеткой клетки или подвешенный высоко к потолку, после короткого периода глубокого возмущения – шимпанзе очень эмоциональные животные – берёт палку и подкатывает банан через решетку к себе или, если в вольере имеются ящики, подставляет их под подвешенное угощение и достаёт его. При необходимости шимпанзе может построить из ящиков пирамиду, а если они заполнены камнями, то выкидывает эти камни, чтобы можно было передвинуть ящики. Если банан лежит за вольером, а под потолком подвешена палка, то обезьяна строит пирамиду из ящиков, снимает палку и достаёт ей банан из-за решётки. Так было получено первое доказательство того, что животные действительно могут решать задачи в новой ситуации. 2. Это оказало огромное влияние на науку всего ХХ века: опыты повторяли и многократно подтверждали, были разработаны новые методики так называемых «орудийных задач». Иван Петрович Павлов повторил эти опыты, думая, что он их опровергнет, но когда он увидел эту картину, то сказал: «Когда обезьяна строит вышку, чтобы достать плод – это условным рефлексом не назовешь. Это есть случай уловления знания, пример того конкретного мышления, которым и мы орудуем». В его лаборатории были придуманы новые задачи, где животному, чтобы достать приманку, требовалось, например, загасить пелену огня, которая отделяла его от угощения; были выявлены способности обезьян решать задачи разными способами. Так закладывалось новое направление в отечественной физиологии. Эти эксперименты проводились перед самой смертью Павлова, и продолжить их в отечественной науке удалось только в 60-е годы Леониду Александровичу Фирсову. Он доказал, что шимпанзе формирует представление о необходимом орудии и на его основе использует разные орудия в разных ситуациях, планирует своё действие, совершает цепи действий и так далее. 3. Но это всё относится к высшим обезьянам: шимпанзе – это наши двоюродные братья. Как обстоит дело с другими животными? Здесь нужно привести пример другого крупнейшего отечественного исследователя поведения животных, Леонида Викторовича Крушинского, который, наблюдая за поведением собак, понял, что не только приматы, но и другие животные на многое способны. Он придумал такие простые задачи, в основе которых лежат, как он говорил, эмпирические законы, связывающие предметы и явления внешнего мира. Вокруг нас всё перемещается друг относительно друга. Предметы, которые скрылись из поля зрения, не исчезают. Они могут помещаться в другие предметы и так далее. Крушинский, наблюдая за поведением собак на охоте, разработал простую задачу на экстраполяцию направления движения раздражителя, который исчезает из поля зрения. Сооружалась ширма высотой в метр, в центре которой была щель, а за ней две кормушки: одна с кормом, другая без. Когда голодное животное подходило и начинало есть, кормушки разъезжались и скрывались за боковыми перегородками, и животное переставало видеть дальнейшее перемещение корма. Чтобы понять, с какой стороны надо обойти ширму и получить корм, надо мысленно экстраполировать траекторию движения корма на закрытом участке. 4. Оказалось, что к решению такой задачи с первого раза готовы многие животные, отнюдь не только обезьяны. Здесь выясняются очень интересные различия, которые коррелируют с уровнем развития мозга. Мозг рыб, например, – это совсем простая структура, и ни рыбы, ни амфибии такую задачу не решают, хотя выработать условный рефлекс У НИХ можно. А вот рептилии обходят ширму с правильной стороны. В пределах классов птиц и млекопитающих тоже существуют свои градации. Интересно, что у птиц и млекопитающих мозг устроен совершенно по-разному. У млекопитающих есть извилины, и кора – высший орган мозга. У птиц мозг гладкий, совершенно другой и по макро-, и по миКроструктуре. Тем не менее, такие птицы, как врановые или попугаи, славятся своей сообразительностью. Сначала думали, что эту и другие задачи на сообразительность врановые решают так же, как хищные млекопитающие, но сейчас выяснилось, что они решают и более сложные задачи и в этом сходны с приматами. Эволюция каждого класса шла независимо, но их представители достигли близкого уровня. 5. Однако мышление человека – это, прежде всего, абстрактное мышление, способность к обобщенному и опосредованному отражению действительности, способность мысленно группировать предметы и явления по общим для них существенным признакам, а сталкиваясь с новой ситуацией, – относить их к каким-то сложившимся категориям. Оказалось, что способностью к обобщению приматы обладают. Это было показано еще в 1914 году Надеждой Николаевной Ладыгиной-Котс, которая обнаружила её у шимпанзёнка Йони. Он не только различал цвета, формы, размеры предметов, но и был способен обобщать их по этим признакам, например, выбирать любой красный предмет из массы предложенных независимо от его формы. Впоследствии с развитием науки такая же способность была обнаружена и у других, не столь высокоорганизованных животных. 6. Выяснилось, что это универсальная черта психики животных, различающаяся, однако, по уровню. Например, птицы способны обобщить такой признак, как число – выбрать такую картинку, где расположены 4 элемента, будь это маленькие точки, большие крестики, разной формы нолики и всё, что угодно. Однако только высшие птицы могут ещё и переносить сформированные обобщения на стимулы других категорий, например, узнав множество «четыре» по картинкам, они правильно реагируют на четыре поданных звуковых сигнала. Птицы с низкоорганизованным мозгом не способны к подобным переносам. 7. В процессе исследований уже во второй половине ХХ века были чётко выделены два уровня обобщений: низший уровень, когда мысленно объединяются предметы по какому-то признаку одной категории – по цвету, форме – без возможности перейти на другую категорию; и высший – у животных, способных к достаточно большому уровню абстракции. Например, предъявляются два стимула: черный и белый, и образец. Если образец чёрный, то надо выбирать чёрный стимул. После долгой тренировки предлагают цифры или фигуры разной формы и образец. Если изображён квадрат, надо выбирать квадрат, круг – выбирать круг и так далее. Высшие животные способны сформировать отвлечённое понятие сходства и впоследствии применять его даже к стимулам, которые не имеют никакого физического сходства между образцом и стимулом, а соответствуют ему только по какому-то абстрактному признаку. Этот уровень обобщения у животных был назван уровнем довербального понятия, потому что информация хранится в отвлечённой форме. Хотя он не связан со словами, именно этот уровень обобщения рассматривается сейчас как та высшая степень развития мозга и психических способностей, которая послужила основой для возникновения речи у наших предков на ранних этапах антропогенеза. Когда был обнаружен столь высокий уровень абстрактного мышления у животных, стал вопрос о том, нет ли у них способности осваивать хотя бы какие-то зачатки человеческого языка. Эксперименты американских психологов показали, что у современных человекообразных обезьян такая способность действительно имеется. postnauka
read more...

Как сделать ваши истории лучше?

Хотите быть убедительным — умейте рассказывать истории. Будь то маркетинг или продажи, истории пригодятся вам, потому что истории помогают легече найти общий язык и донести вашу идею до собеседника. Используете ли вы истории в вашей работе или, к примеру, в вашем блоге? Зачем вам сторителлинг? Он работает! И все же, зачем вам усложнять свою письменную речь витиеватыми узорами историй? Большинство людей уверены, что истории ни к чему, если у вас есть факты, которые вы можете просто изложить. Но это не так, и то, КАК вы говорите важно в равной степени тому, ЧТО вы говорите. Если вы отказываетесь признавать этот факт, то вы рискуете потерять свою полезную информацию в море менее полезного контента. Выражение симпатии или антипатии к истории, понимание и принятие её зависит от того, как подана история. Как истории воздействуют на мозг? Хотели бы вы уметь влиять на людей таким образом, чтобы они относились к вашим предложениям более благосклонно? Конечно. Вопрос только как это сделать. Действительно ли истории способны так сильно на нас влиять? Исследования докторов Green и Brock показали, что могут. Причина, по которой истории так на нас действуют в том, что мы восприимчивы и к тому, что нам говорят и к тому, как это делают (проще говоря, к манере рассказа). Истории способны «телепортировать» наш мозг в другое место, в котором мы сможем принять вещи, над которыми бы в условиях суровой реальности лишь посмеялись бы. Пример: вспомните практически любое выступление политиков. Они очень много времени уделяют подготовке историй, используемых в своих речах. История «решительного парня, который горяч на руку и придерживается рамок закона» намного проще для восприятия, чем обсуждение планов администрации по снижению уровня преступности. Еще один очень яркий пример — выступления на TED. Вместо того, чтобы оперировать только фактами, ораторы TED начинают свои выступления с таких фраз как: «Представьте, елси бы вы…». И, как мы видим, это отличная тактика.Истории помогают «продавать» аргументы начиная от «Я верю, что эта либеральная/ консервативная точка зрения верна» и заканчивая «Я верю, что этот продукт удовлетворяет моим целям». Как сделать ваши истории лучше? Вовлеченность Существует миллионы блогов, рассказывающих о том, как создавать потрясающие истории. Но подкреплена ли эта информация какими-либо исследованиями? Действительно, есть такое исследование, проведенное все теми же докторами Green и Brock, которые дают информацию о том, что делает истории интересными. Вот, что они обнаружили: 1) Неизвестность Эффект неизвестности — это старейший прием, используемый в книгах и кино. Несмотря на то, что мы наблюдаем этот эффект очень часто, наш мозг продолжает реагировать на тревожные моменты: нам необходимо узнать, что же будет дальше. Часто упоминаемый сейчас эффект Зейгарника говорит о том, что вы автоматически вовлечетесь в историю, ожидая развязки, как лучшего способа устранить неопределенность. Исследования в этой облатси показали, что люди привыкли заканчивать начатое. Исследователи прерывали невыполненные задания людей другими тасками, и, не смотря на то, что первоначальные задания можно уже было не доделывать, 90% испытуемых вернулись к ним, чтобы довести дело до конца. Удерживание аудитории в состоянии неизвестности («Чем же всё закончится?») один из лучших спочобов создать захватывающую историю, при условии, что неопределенность появится в вашей истории достаточно рано, чтобы активизировать эффект Зейгарника. 2) Создание детализированных образов Хотите, чтобы аудитория полностью погрузилась в вашу историю? Из образов складывается картинка любой хорошей истории. К примеру, Толкиен тратит целую главу, описывая в подробностях испытания Фродо и Сэма, которые боролись с гигантским пауком, чтобы помочь читателю представить всю свирепость их врага и мужество главных героев, которые преодолевают трудности, несмотря на свои рпиродные слабости (тревога, сомнения, страх и др.). Обертывание реальных сообщений в фантастическую обертку порой помогает установить лучшую связь с читателем. Более того, все те чувства, которые нам не трудно понять (тревога, страх и сомнения), преподнесенные в фантастической или сказочной манере намного проще воспринять, чем реальную историю, наполненную негативными чувствами. 3) Средства художественной выразительности (такие как ирония или метафора) — неотъемлемая часть хорошей истории Практически каждый из нас читал, следуя школьной программе, сказки Салтыкова-Щедрина. Всё что описывает Салтыков-Щедрин в своих сказках, щедро присыпанных иронией, — реально. На самом деле в них речь — о политике и о состоянии страны. Есть целый сонм литературных приемов, которыми вы можете воспользоваться в своей истории. Не примените это сделать, дабы сделать её ещё лучше. 4) Моделирование Если вы хотите, чтобы ваша аудитория стала к вам более благосклонна или вы хотите, чтобы она приняла нужное вам решение или точку зрения, воспользуйтесь моделированием. Герой вашей истории должен на протяжении всего действа меняться таким образом, каким вы хотите, чтобы измнеилась в итоге ваша аудитория. Почему это работает: люди представлют себя внутри истории, переосмысливая себя в качестве главного героя. Ниже представлены еще 6 свойств, присущих убедительным историям, выявленные исследователями Melanie Green и доктором Philip Mazzocco. 1) Преподнесение истории Мы уже упоминали выше, что важно не только то, что вы рассказываете, но и то, как вы это делаете. Во многом то, запомнится ли история, зависит от автора и его способности быть «в потоке» и усиливать влияние на аудиторию во время важных ключевых моментов. Лучше всего запоминаются истории, рассказанные способом, оставляющим у вас неизгладимое впечатление. 2) Образность Без очень детальных и волнующих визуальных подсказок, читатель или слушатель не погрузится так сильно в историю, как если бы вы включили в нее визуальные образы. Если прокурор хочет осудить преступника, он описывает картину страданий потерпевшего и использует средства выразительности языка, чтобы вызвать чувство симпатии к жертве насилия у присяжных заседателей, которые, пока слушают, будут визуализировать страдания потерпевшего. Исследования показывают, что во время чтения хорошей истории, наш мозг действительно активизируется и как-будто переносит нас в описываемые события. 3) Реализм Даже, если вы описываете вымышленную историю, её элементы должны принадлежать к реальности, с которой знакома аудитория, к примеру, к основным человеческим мотивациям. (Dooley) Можно практически с уверенностью сказать, что если в вымышленной истории есть реалистические элементы, простые для восприятия аудиторией, то она с легкостью представит себе происходящее, даже, если этого в принципе не может быть. 4) Структура Пример, которые исследователи приводят — триллер Кристофера Нолана «Помни». Реакция критиков на фильм была диаметрально противоположной: кто-то превозносил фильм и его сюжетную структуру, кто-то оценивал подобное обратное развитие сюжета весьма отрицательно. История главного героя разворачивается в обратном порядке, у него амнезия и мы видим конец истории и то, как постепенно разворачиваются события, предшествующие ему. Критики фильма указывают на то, что довольно трудно наслаждаться фильмом второй раз: «напряжение» практически незримое, потому что сюжет настолько запутанный, когда вы смотрите его в обратном порядке. В противовес фильму «Помни», критики утверждают, что великие фильмы можно смотреть снова и снова, даже если вы знаете, что будет. Это потому, что они используют эффективную структуру, которая держит вас буквально приклеенными к экрану, чтобы увидеть, что будет дальше, даже если вы уже знаете продолжение. Исследователи в чем-то согласны с критиками: люди предпочитают истории, которые разворачиваются в прямом порядке. В начале истории нужна завязка, удерживающая людей в напряжении, а не развязка. 5) Контекст Контекст очень часто является тем элементом, который может оказывать значительное влияние на степень убедительность истории. Образ рассказчика, манера себя подать, место, где происходит повествование, степень шума, отстойный сайт, куда вы отсылаете людей за примерами и доп. информацией, — весь этот контекст оказывает влияние на то, как история будет воспринята. 6) Аудитория Разные люди могут очень по-разному реагировать на одну и ту же историю. Определитесь с тем, для кого вы будете рассказывать вашу историю, презентовать продукт или делать деловое предложение. Только после этого приступайте к работе над выступлением. Постскриптум Когда речь идет о продажах или других сферах, где факты и цифры необходимы, они являются важным дополнением к вашей истории. Но помните, что мы принимаем решения основываясь на эмоциях (и, в той или иной степени бессознательно). Так пусть затем наши рациональные процессы оправдают это решение с помощью фактов. Используйте истории для активации эмпирической стороны мозга ваших читателей и вы завоюете их внимание и интерес. lifehacker
read more...

ФИЛОСОФИЯ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ. РАЗМЫШЛЕНИЯ ПОСЛЕ СЪЕЗДА

– Мераб Константинович, что вы имеете в виду, говоря об отсутствии действительности? – Представшую на съезде картину я хотел бы рассмотреть с точки зрения мысленного состояния, в котором находятся люди. Потерю при этом чувства реальности я ни в коей мере не вменяю лицам, а говорю лишь о состояниях. Начнем с того, что многое говорилось на каком-то странном, искусственном, заморализованном языке, пронизанном агрессивной всеобщей обидой на действительность как таковую, то есть в той мере, в какой она осмеливается проявлять себя как действительность, независимо от злых или добрых намерений лиц и их идеологической, «нравоучительной» принадлежности. Это – нечто насквозь пронизанное какими-то раковыми опухолями, разрушающими и русский, и грузинский, и все национальные языки. Какой-то «воляпюк», нечто вроде «болезненного эсперанто», обладающего свойствами блокировать, уничтожать саму возможность оформления и кристаллизации живой мысли, естественных нравственных чувств. В пространстве этого языка почти нет шансов узнать, что человек на самом деле чувствует или каково его действительное положение. Если воспользоваться выражением Оруэлла, то это действительно «ньюспик», то есть новоречь, представляющая собой двоемыслие. С одной стороны, двоемыслие является признаком распада культуры, опустошения ее живого ядра, а с другой – не позволяет кристаллизоваться духовным состояниям человека. А духовное состояние – это всегда то, что является продуктом какой-то работы и самосознания. Нравственное состояние чувства отличается от простого чувства тем, что это то же самое чувство, но «узнавшее» себя. Тогда оно – в нравственном состоянии. А как может чувство найти себя в духовном состоянии, если оно с самого начала – а это свойственно «новоречи» – перехвачено нравоучительным названием. Ну, скажем, человек, который воевал в Афганистане, с самого начала назван воином-интернационалистом. Я утверждаю, что само это словообразование и обязанность называть происходящее таким ритуально обязательным (как, скажем, и «ограниченный контингент советских войск в Афганистане») словосочетанием являются удушением возможности явлению быть тем, что оно есть на самом деле, узнать себя. Ну как, скажите, могут материнская любовь и горе за сына, посланного на войну, выразиться или кристаллизоваться в этих словах, которыми сын ее с самого начала назван? Не кристаллизовавшись в восприятии действительности, реальности войны, первоначально искреннее человеческое чувство и страдание, естественно, получают заряд отрицательной, порочной энергии, источаемой из псевдоназвания, из парафразы. Кроме того что этот язык уничтожает сами основы перевода естественного материала чувства в его культурное состояние, он еще и пронизывает все человеческие чувства, мысли, состояния, – пронизывает, повторяю, каким-то слащавым и затемняющим морализаторством… – Это ваше основное впечатление от съезда? – Мое впечатление от съезда – то же, которое давно уже сложилось от наблюдения русской жизни, от самих ее основ. Причем под «русской жизнью» я не имею в виду этническое явление, а строго определенный социально-политический, бытовой и социально-культурный комплекс, называемый «Россия» и объединяющий самые различные этносы. Теперь – в советском его варианте. Хотя можно сказать, что родиной «советского феномена» является Россия, сам он не является чисто русским. Ведь говорим же мы – «Советская Армения», «Советская Азия», «Советская Грузия» и т.д. Так вот, говоря о впечатлении: парадоксально, но именно там, где меньше всего морали в смысле культурного состояния, а не нравственной потуги, там чаще всего ищут моральные мотивы и только о них и говорят, поучают друг друга, все взывают к доверию, добру, духовности, любви и т.д. «Как же вы мне не доверяете?», «Как вы можете меня не любить?», «Ведь я – солдат, детище народа», «родная армия», «родная прокуратура» и пр. И никто не осмеливается называть вещи своими именами, ибо его тут же душат требованиями доверия, любви, единения в каком-то аморфном чувстве, любую попытку противостоять этому воспринимают как оскорбление святынь и моральных чувств советского человека. То есть я хочу сказать: никакая мысль не прививается. И это традиционное, хроническое российское состояние, которое проявилось и на съезде. Причудливая смесь своекорыстного знания: использование слов для прикрытия реальности, незнание и – главное – нежелание ее знать. Потому что ее знание, конечно же, поставило бы под вопрос эту морализаторскую кашу, когда все смазывается, например, такими словами: «Как можно подумать обо мне плохо, ведь я – советский солдат, сын Родины; как можно подумать, что я – убийца?» Это – совершенно первобытное, дохристианское состояние какого-то магического мышления, где слова и есть якобы реальность. Так что дело не в цензурном запрете слова, а в том, что есть какое-то внутреннее табу, магическое табу на слова. Ведь в магии они отождествлены с вещами. Это – абсурд, но абсурд, который душит любое человеческое чувство, в том числе, например, национальное. Если оно попало в эту «машину», а машина, как известно, не может дать о себе отчет, объяснить себя, то оно внутри нее превращается в темные и разделяющие нации страсти. – Имеется в виду и язык? – Да, я утверждаю, что эта машина создана несколькими десятилетиями разрушения языка и появления вместо него советского новоречья, и беда в том, что у людей, оказывающихся лицом к лицу с реальностью, это вызывает онемение чувств и восприятий. Формируются люди, которые могут смотреть на предмет и не видеть его, смотреть на человеческое страдание и не чувствовать его. В английском языке есть слово «зомби», которое, кстати, очень подходит для определения этого антропологически нового типа. По внутренней форме этого слова кто-то придумал в английском и слово «намби», но уже с более точным оттенком для интересующего нас вопроса. «Намб» по-английски значит – «глухой», «тупой», «бесчувственный», «онемевший». «Намби», следовательно, – это онемевшие люди, но не в смысле языка, а в смысле онемения или немоты чувств и восприятий. Но ведь порой уже не «намби», а, к примеру, некоторые русские писатели, очень близкие к народу, попадают под общее влияние, и их мысли и чувства не переходят в стадию ясной мысли, понимания, зрелого, владеющего собой чувства или страсти. В этом случае живой зародыш восприятия именно своей живостью питает те же самые словосочетания и ту же страшную машину, которую задействовали «зомби». «Сознательность», «духовность» – это все из словаря «зомби» или некоей монгольской орды, которая оккупировала и выжгла пространство страны словами «план», «моральнополитическое единство народа» и тому подобными прелестями, инсценирующими какое-то ритуальное действо вместо реального действия и жизни. Проблема восстановления культуры есть прежде всего проблема восстановления языкового пространства и его возможностей, а то, о чем я говорил, – болото; это и есть та самая удушающая машина, внутри которой люди вообще отказались от чувства реальности. Народные радетели призывают вернуться к действительности народной жизни, защищают ее от пропаганды насилия, пороков, развязанности нравов и т.д., как будто она уже есть в готовом виде и ее нужно лишь очистить от искажений, причем последние обычно связываются с влиянием западной культуры, пронизанной якобы индивидуализмом. В ответ на это я бы повторил то, что сказал герой известного романа, который видел эти процессы в самом зарождении, – доктор Живаго. Когда последнего его друзья упрекали за то, что он оторван от действительности, он в ответ воскликнул: «Все это так. Но есть ли в России действительность?» Так вот, я утверждаю: судя по тому, что я вижу сквозь эту морализаторскую кашу, душащую любую мысль, этой действительности нет, реальность просто отменили, испарили ее. Но ведь существуют объективные законы, по которым все равно все будет происходить независимо от твоего морализаторства и запрета на нарушение его благолепия, от одергивающих заклинаний. То, что должно произойти, неизбежно произойдет по реальному различию интересов, функций и положению вещей. А так называемые призывы к духовности – они и есть чаще всего выражение состояния людей, которые не знают (и не хотят знать), что существуют объективные отношения. Тем, кто оглушал людей на съезде «державой», я сказал бы, что так же, как не существует действительности, нет и никакой «державы», а есть только державно-ностальгические чувства. А она сама – призрак. Тень. Я не отрицаю, разумеется, сил тени, но это – сила тени. Я уж не говорю о том, что нет и империи. Это – те же самые «ловушки», о которых я говорил, те, которые уничтожают в своем пространстве любые возможные семена и почву для кристаллизации социального развития, поиска вариантов, альтернатив, новых форм бытия и т.д. Все дело в том, что это – совершенно особая «империя», империя не русского народа, а посредством русского народа. – Но ведь народ России живет не лучше, чем, к примеру, мы… – Именно в этом дело. Народ в центре «империи» живет не лучше, чем народ ее окраин. Он может быть даже более угнетен, но в представлении других народов причины этого угнетения переносятся на него самого в силу непроясненности и темноты его чувств, в силу свойственного ему отрицания индивидуальных начал культуры и бытия, инстинктивного, косного отрицания всего иностранного, западного и – самое главное – его податливости этой машине, в силу отсутствия в нем иммунитета против действия тоталитарных структур сознания. Русские писатели, к примеру Распутин, Астафьев, пытаются остановить этот поток, борясь со всеми иностранными или модернистскими «затеями» и вызывая заклинаниями традиционную духовность народной жизни и уклада. Но ведь за всеми этими словами – все то же фокусническое устранение реальности. И я искренне не понимаю и хотел бы спросить у этих людей лично: исходная боль – она у русского народа такая же, как и у других, а может быть, и сильнее, и мне абсолютно понятна, созвучна, но неужели они не чувствуют в своих призывах, в приказной сознательности и благолепии знакомую песнь «монгольских» или «космических» пришельцев? Как может их мыслительный, нравственный слух не улавливать этого? Ведь именно с таким языком и через него проникали в нравственность, духовность народа все разрушительные процессы, и нечего здесь обвинять, скажем, промышленность, ибо нет никакой промышленности, как нет державы, нет действительности. России свойственно иметь все недостатки современных явлений, не имея их преимуществ, т.е. самих этих явлений. Она испытала на себе все порочные последствия и недостатки индустриализации, не имея самой индустриализации (а не просто большие заводы, дающие большой вал). В России не существует крупной промышленности в европейском смысле этого слова. Есть все отрицательные следствия урбанизации, но нет городов, нет феномена «урбис» и т.д. Совершенно противоположные, исключающие друг друга вещи раздирают наши души, ибо мы пытаемся жить вне мыслительной традиции, вне мысли, т.е. в отмененной реальности. Двигаясь по магнитным линиям языковых ловушек, социальных ловушек, идеологических ловушек, реальные эмоции, например, женщины, переживающей за сына, воевавшего в Афганистане, выражаются готовностью публично распять единственного человека, который пытался остановить убийство ее сына, и бить поклоны человеку, который послал ее ребенка на смерть. Что за реальность такая? (Я имею в виду эпизод с академиком Сахаровым на съезде.) Или взять, к примеру, слово «план». О каком плане идет речь, когда используется словосочетание «перевыполнить план»? План, который перевыполняют, не есть план. Мы видим внеплановую анархию и тут же пытаемся «лечить» ее планом, который эту анархию породил. Если планом регулируются труд, зарплата, нормативы и к тому же возможно изменение этих нормативов в зависимости от перевыполнения плана, или, как выражаются экономисты, «от достигнутого», то становится совершенно ясно, что никакое это не планирование как экономическая категория, а просто внеэкономический механизм принуждения, больше ничего. Но вернемся к исходному пункту и допустим, что я ничего этого не говорил, и в простоте девичьей попытаемся оперировать словом «план» и таким образом что-нибудь понять… Ничего не сможем понять, но превратимся в злобных кретинов, которые ненавидят всех окружающих, если у них есть что-нибудь такое, чего нет у тебя. Что-нибудь «неподеленное». Это основное чувство, гуляющее сейчас по всем пространствам. Если не мне, то никому. У меня нет – не хочу, чтобы было у моего соседа. Так ведь? Вот что получается. Когда начинаешь анализировать, то называешь вещи своими именами, а если перестаешь называть, так как имена эти оскорбительны для возвышенных чувств или идейных иллюзий, тогда ты – уже жертва существующей реальности, слепая, глухая жертва, то есть источник зла будет заключен уже в тебе самом. И тогда действительно это империя зла, если ее питают такие вот субъекты, в которых чувства и мысли производятся по тем законам, которые я пытался описать. И пытаться противопоставить какую-то предполагаемую народную нравственность, как будто она есть, действительность народной жизни, как будто она есть, какому-то «современному отклонению» в виде потребительской и массовой культуры (вменяемой чаще всего зарубежному влиянию) могут лишь носители совершенно невежественной и косной силы, не знающей себя, какие бы добрые намерения ни были у людей и что бы при этом они о себе ни думали. Они могут сколько угодно защищать свой народ и любить его, но в действительности они его, на мой взгляд, предают, потому что все те продукты, которые называются «современной цивилизацией», есть продукты длительного исторического развития и действия личных начал культурной жизни, индивидуальных начал. Советский феномен, который питается живыми силами российского и всех других народов, распространяется и на Грузию. Потому что это – жидкость похлеще ждановской, она изнутри, из-под черепа проникает в сами источники волеизъявления и оформления мысли. Прежде мы знали, что можно, конечно, запретить высказывать мысли и чувства, но нельзя запретить чувствовать по-своему. На этом вся классическая культура основана. Но опыт XX века показал, что можно вторгнуться и в сами источники мыслей и чувств, подрубить саму возможность мысли, саму возможность чувствовать по-своему, и я приводил примеры этому. Так вот эта жидкость, что похлеще ждановской, ходит по всему советскому пространству, а это очень опасно не только для русской, но и для всех национальных культур. С тех самых пор, как существует евангелическая точка отсчета, с тех пор, как существует мировая история, существует одна простая закономерность: реальная культура и духовность человеческая не могут быть ограничены тем этническим материалом, в котором они выполняются. Любая социальная или национальная общность, как бы она ни была велика, даже если бы она была единственной, все равно оставалась бы частностью, отдельностью, а не универсальностью. Так вот, эти личностные начала, которые именно на универсальное «зацеплены», являются и условиями нормального существования и полноценного, живого функционирования черт национального характера. Герцен когда-то, в сороковых годах XIX в., говорил, что еще лет сто такого деспотизма, и мы потеряем лучшие черты русского национального характера. Эти сто лет прошли, и я должен сказать, что во многом это предсказание сбылось. Почему? Потому что мысль его состояла в том, что никакой национальный характер не может сохраниться и существовать в своих лучших качествах без действия личностных начал в общественной жизни и культуре. Так вот, наши национальные культуры подвергаются именно этой опасности. Если истребить в нации личностные начала, которые вненациональны, являются историческими началами человека как такового, независимо от его этнической принадлежности, то лучшие черты нации исчезнут. А между тем это основа любой духовности, ибо суть ее в том, что выше родины всегда стоит истина (это, кстати, христианская заповедь); лишь личность способна – превыше всего – искать ее и в последней прямоте высказывать. Я истину ставлю выше моей родины, и у меня возникает вопрос: многие ли грузины способны поставить истину выше видимого интереса своей родины? А если не могут, то они плохие христиане. – Мераб Константинович, как вы считаете, могла бы Грузия существовать самостоятельно? – Безусловно. Да, экономика ее развалена, но она развалена и так – и вместе, и отдельно. И ставить вопрос так, что она не могла бы быть самостоятельной, суверенной по этой причине, неправильно. Это ложная постановка вопроса. Действительная проблема в том, чтобы свободно располагать собой в своем труде. Так что высказывание Ильи Чавчавадзе «располагать собой» очень точно и прекрасно, только мы уже забыли о нем. А он был человеком европейской ориентации, и даже пребывание внутри России – автономное пребывание – для него имело смысл лишь как путь к воссоединению с Европой. Тем самым выполнялось бы историческое предназначение Грузии, а оно – европейское в силу того характера, какой имело наше первохристианство. Это – задано, и от этой судьбы не уйти. Так же, как грузин не может не хотеть быть свободным и независимым в государственном отношении. Мы можем погибнуть, но если мы есть, мы эту судьбу должны выполнить. В этом – наше предназначение. Оно, кстати, закреплено и в свойствах национального характера в той мере, в какой они оживляются христианскими, личностными началами нашей культуры. Правда, мера эта на сегодняшний день не слишком велика, потому что мы еще не реализовали их в современном государственном и гражданском строении. Это – дефазированное состояние: перед нами нерешенные задачи создания независимой национальной государственности накладываются на задачу превращения нации в современную, цивилизованную, т.е. в общество свободных производителей, не связанных никакими личными зависимостями, привилегиями и внешними авторитетами. Вернусь к задаче экономической самостоятельности. В современном смысле она означает простую вещь. Это – возможность и способность свободного труда, то есть самому понимать свое дело, вести его сообразно своему пониманию и смыслу. Когда говорят «экономическая независимость», не имеют в виду какое-либо государство, которое само себя снабжало бы и кормило, – такого вообще не существует в современном мире. Когда говорится о независимости и самостоятельности в современном смысле этого слова, то есть в смысле новоевропейского общества, имеется в виду только одно: без какого-либо внешнего насилия или внеделовых критериев иметь право самому понимать свое дело, выбирать вид и форму своего труда и вести его сообразно со смыслом, а не по каким-либо привходящим соображениям и навязанным показателям. Вот о чем идет речь. Заблуждаются обе стороны, ведущие дискуссию об «экономической независимости», сопровождаемой ложной борьбой теней. Это тени борются одна с другой, а человеческий разум не может рассеивать тени, он не создан для этого, он может бороться лишь с реальным противником. Если он будет слишком усердно бороться с тенями, принимая их за реальность, то сам себя разрушит. Речь идет прежде всего о том, чтобы превратиться в современную, цивилизованную нацию. Быть свободным – значит иметь силу и способность быть свободным. Эту силу можно создать и оставаясь внутри Советского Союза, на месте, кирпичик за кирпичиком. Тем более что существует ресурс солидарности – то же самое надо делать литовцам, русским и другим, вместе с кем мы живем в составе Союза. Это предполагает целый период нравственного и умственного перерождения, перевоссоздания и совершенствования самого себя. В конкретных делах веди себя как свободный человек – и будешь свободен. Свобода – это сила на реализацию своего собственного понимания, своего «так вижу – и не могу иначе», это – наличие каких-то мускулов, навыков, умения жить в гражданском обществе, умения и силы независимости. Это не просто эмоции и своеволие, это взрослое состояние. Нужно стать взрослыми, ибо только взрослый может быть независимым, а не ребенок. Даже если он знает эти слова и будет их выкрикивать. Ведь самые страшные случаи деспотизма и развязывания массовой истерии происходят именно в тех странах, где детей используют в политических целях, как это было в Ливане, Палестине, Иране… Они губили себя, позволяя манипулировать детьми и вооружать их. А дети очень жестоко играют в эти игры – ведь они совершенно неконкретны, они не понимают, что такое убийство. Для них все это абстракции, вырезанные из бумаги солдатики. – Так, значит, следующим должен стать этап взросления? Правильно я вас поняла? – Взрослеть надо. То есть не детскими страстями и представлениями играть, а иметь силу на мысль, на труд свободы и истории, на независимое, достойное поведение во всем, начиная с мелочей. Один из первых философских трактатов в истории человечества – это написанная на египетском папирусе «Беседа человека, утомленного жизнью, со своей душой». Человек беседует со своей душой и доказывает ей, что мир плох, и поэтому он должен покончить с собой (и тем самым быстрее воссоединиться с высшим миром). Это сочетание самовлюбленности с самоуничтожением – изначальная структура так называемого мирового зла, зла, которое заключено в самом человеке, и в этом случае всякая философия есть философия, отвечающая на проблему самоубийства. И вот человек говорит своей душе, что хочет «перескочить» наверх путем самоубийства, на что душа отвечает: наверху – так же, как внизу. То есть низ должен быть так развит, чтобы на него можно было опереть весь верх. Наверху, в небесах, нет ничего такого, что не вырастало бы из плоти, в самом низу. И нечего говорить, что плохо. Если плохо, то потому, что ты не развил земную жизнь, не сделал ее такой, чтобы она могла нести на себе верх, а там наверху – то же самое, что и на Земле. Это очень древняя мудрость; она известна уже около трех тысячелетий, и не мешало бы нам о ней вспомнить. Ведь и мы хотим перескочить через труд свободы, через бремя развития самого себя, но это невозможно. Нужно решиться на труд жизни, ибо только это и есть свобода; решиться в истории, в реальности, и в малых делах, и в больших. История есть драма свободы; там нет никаких гарантий, как нет и никакого самого по себе движущего ее механизма. Это драма свободы, где каждая точка окружена хаосом. Если не будет напряжения труда, то есть напряжения свободы, требующей труда, то ты с этой исторической точки падаешь в бездну, которая окружает все точки, и не где-нибудь там, в небе или под Землей, а здесь, на Земле. Поэтому и «царство Божие» – в нас самих, а не где-нибудь еще, во внешнем пространстве или в будущей отдаленной эпохе, и апокалипсис – это апокалипсис каждой минуты. Он – повсюду, он вот сейчас нас с вами окружает, и мы с высоты порядка нашей беседы, если потеряем ее напряжение, окажемся в его власти, в пасти дьявола, а дьявол играет нами, когда мы не мыслим точно. Достаточно лишь потерять эту энергию мысли, максимально доступного человеку напряжения всех его сил… Мысль «держится», пока мы думаем о ней, говорим и высказываем ее. Дьявол же играет нами, когда мы рассеянны, когда мы не отдаем себе отчета в своих чувствах, мыслях и положении. Но реальность-то продолжает существовать, и если мы этого не узнаем, она скажет о себе ударом по нашему темечку. Страшные идолы страсти, почвы и крови закрывают мир, скрывая тайные пути порядка, и оторваться от этих идолов и встать на светлые пути мысли, порядка и гармонии очень трудно. Но нужно, иначе можно выпасть из истории в инертную, злую энтропию, т.е. после некоторых драматических событий, которые мы называем «апокалипсисом», мы можем оказаться в состоянии безразличного косного хаоса, в котором не будет никакого лица, в том числе – национального. А если мало людей в нации способно быть свободными, – а у нас их, очевидно, мало, – то лицо нации стирается. Вот о чем идет речь. И если мы этого не осознаем, – а дело это, конечно, прежде всего интеллигенции (напоминать об этом себе и другим – это ее обязанность), – то грош нам цена. Нужно высвободить этот тайный божественный образ, но задача тут современная – она состоит ведь и в том, чтобы люди стали способны к современному труду. Не будет этого – нация выродится. Внешне это будет выражаться в событиях, казалось бы, с этим не связанных, – в демографическом ослаблении нации, появлении большого числа лиц другой национальности на ее территории, а в действительности эти явления будут просто внешней символикой нашего больного внутреннего состояния. Так что дела обстоят гораздо серьезнее и опаснее, чем думают наши радикалы. И вообще, я думаю, нет деления на радикалов и либералов – это псевдоделение, сколько бы ни говорили. Свет сам по себе настолько радикален, что есть лишь деление на светлых и темных, то есть разумных и неразумных – «гониэри» и «угоно» – по-грузински это звучит лучше, чем по-русски. philosophy.ru
read more...